Этногенез и биосфера Земли. В поисках вымышленного царства - Лев Николаевич Гумилёв

конце XIII в. здесь располагался удел Хайду, который претендовал на приоритет среди прочих монгольских ханов. В XIV в. эти претензии унаследовал Чагатаид Дува, скончавшийся в 1306 г., после чего престол Чагатайского улуса перешёл в руки слабых и ничтожных правителей, от которых остались имена[944], но не деяния. Претензии их на гегемонию, если они и заявлялись, были беспочвенны, но, по-видимому, итальянский компилятор не был достаточно осведомлён об истинном положении дел в Средней Азии и изложил политическую ситуацию так, как она представлялась его информаторам — путешественникам конца XIII в.

Это наблюдение особенно ценно для нашего исследования, потому что оно даёт возможность приурочить приведённые ниже данные о несторианах к концу XIII в., т.е. к той эпохе, когда они ещё боролись за своё господство в монгольском улусе. О среднеазиатских несторианах нет ни слова, но тем, которые жили в Ханбалыке (Пекине), посвящено две главы.

В них сказано, что ханбалыкские христиане-схизматики придерживаются греческого обряда и не подчиняются римской церкви, что они недоброжелательно относятся к католикам, истребляют по ночам католических монахов и творят им столько вреда, сколько могут. Но поскольку император благоволит к католикам, несториане их побаиваются. Несториане имеют много очень красивых церквей с крестами и иконами и весьма заботятся о том, чтобы их паства не общалась с католическими миссионерами и мирянами, обращёнными в католичество, потому что благодаря поддержке великого хана как административной, так и денежной, католикам удалось окрестить многих местных несториан и некоторых язычников, называемых в источнике «vritanes» (?!)[945].

Эти сведения согласуются с данными из письма архиепископа Китая Джованни Монтекорвино к главному викарию Францисканского ордена в Крыму, написанному в Пекине 8 января 1305 г. Прелат очень жалуется на несториан и указывает, что его спасло только вмешательство императора, который выслал из столицы его врагов. Одновременно он поясняет, что его миссионерская деятельность была направлена на перекрещивание именно несториан, а что касается язычников, то он купил 150 мальчиков в возрасте от 7 до 11 лет и крестил их в католическую веру[946].

Ожесточение несториан становится вполне понятным. А ведь всего полвека перед тем они искали соглашения с римской церковью и спасли Европу, направив своим влиянием и советами главный удар не растраченных ещё монгольских сил на Багдад, в «жёлтый крестовый поход», т.е. совершили то, чего ждали от первосвященника Иоанна. Что ж, ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным!

Католическая Европа отказала в поддержке ильхану Абаге, покровителю христиан, просившему у пап Климента IV в 1268 г. и у Николая III (1277–1280) организовать крестовый поход против египетских мамлюков[947]. В результате ильханы капитулировали перед силой ислама. В 1295 г. на престол Ирана вступил перешедший в мусульманскую веру сын Аргуна, Газан, ознаменовавший своё отпадение от древних монгольских традиций и Ясы тем, что он прервал формально вассальные отношения, которые связывали Иран с улусом великого хана.

Неустойчивость и колебания правившей в Иране монгольской знати отразились на выборе имён для последних ещё сильных ильханов. Газан имел мусульманское имя — Махмуд, а его брат и наследник, Ульчжайту, был крещён в детстве своей матерью и наречён Николаем. Персы дали ему насмешливое прозвище — Харбандэ («раб осла»), которое он при переходе в ислам изменил на Худабандэ («раб божий»), хотя официальным его именем стало имя пророка — Мухаммед[948].

Сами Газан и Ульчжайту ещё продолжали по традиции считаться со своими христианскими подданными, но при следующем государе, Абу Саиде, возникли такие стеснения христиан, что монгольско-несторианская община в 1319 г. была вынуждена поднять восстание, которое было жестоко подавлено. После этого в Иране и Средней Азии христианами остались только местные уроженцы, община которых была уничтожена Тимуром[949].

Вина папского престола и французской короны в происшедшей трагедии относительно невелика. Они просто покинули восточных христиан в беде, а европейцы неоказание помощи преступлением не считают. К тому же в XIII в. страсти с религиозной окраской так разгорелись, что католики отказались считать схизматиков единоверцами, и это объясняет их глубокое равнодушие к восточным христианам, ставшим жертвой новой вспышки мусульманского фанатизма.

Зато католики не пожалели усилий для того, чтобы разложить и обессилить дальневосточную общину «вероломных еретиков-христиан»[950], и это им удалось. Но выиграла от этого отнюдь не римская курия, не католические короли и даже не венецианская сеньория, а только средневековая географическая наука, ибо басни о царстве пресвитера Иоанна заменились трезвой и относительно верной информацией о монгольском улусе, содержащейся в «Книге о Великом Хаане».

Дальнейшая судьба католической епископии в Китае была не блестящей. В 1304 г. по жалобе даосской церкви хан запретил крещение китайцев, а молебны о его здравии приказал служить после даосской и буддийской служб. В 1311 г. буддисты отняли у христиан храмы на берегу Янцзы и закрасили фрески на сюжеты из Евангелия изображениями бодисатв и дармапал[951].

По-видимому, это было реакцией на попытку католиков привлечь в 1310 г. к своей вере хана Хайсана, пьяницу и вырожденца[952], но тут Монтекорвино не имел успеха[953]. После смерти архиепископа Китая, наступившей в 1328 г., католическая община прозябала до 1368 г., т.е. до свержения монгольской династии. Новая победоносная династия Мин враждебно относилась ко всем направлениям христианства, и последнее постепенно заглохло под давлением мусульманства и буддизма[954]. Несколько дольше держались несторианские монастыри в Уйгурии, но их никто не считал за царство пресвитера Иоанна.

Подход автора и основания для скепсиса

Мы просмотрели всю историю Срединной Азии с высоты полёта орла и вершины высокого кургана. Кое-что прояснилось, но многое осталось тайной. И хуже того, количество тайн как будто увеличилось.

В самом деле, пока речь шла о хуннах и древних тюрках, всё было ясно: кочевники имели свой специфический быт, а следовательно, и свою идеологию, к этому быту приспособленную. Но появился Уйгурский каганат — и сразу возникает обращение кочевников в иноземные религии, принесённые с Запада и Востока. В 841–847 гг. гибнет манихейское теократическое государство, явно нежизнеспособное, так как чужая религия не была воспринята народом. Казалось бы, гибель Уйгурии должна была отбить у кочевников охоту к идеологическим заимствованиям. Но не тут-то было! Большая часть их принимает христианство и не без успеха приспосабливает его к своей устоявшейся культуре. Значение христианства для них, видимо, заключалось не в том, чтобы устанавливать контакты с основной струей этой религии, а в том, чтобы противопоставить китайским культурным влияниям нечто весомое и равноценное буддизму. Если это так, то почему же этим пренебрегли монголы? Очевидно, нужно разобраться в деталях монгольской религии, а этого с