Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин

прошу вас объявить от моего имени, что не стану вести никаких переговоров с Наполеоном, пока хотя один вооруженный француз будет оставаться в России… Лучше отращу себе бороду по пояс и буду питаться картофелем в Сибири (Wilson R. Narrative of events durins the invasion of Russia. P. 114–119).

Исходом Бородинского сражения был доволен и Наполеон, пославший императрице Марии-Луизе сообщение о полной победе в этом сражении. И Кутузов в послании императору Александру тоже сообщил о победе. Император тут же присвоил Кутузову звание генерал-фельдмаршала и выделил 100 тысяч рублей, Барклаю де Толли – орден Святого Георгия 2-й степени, князю Багратиону – 50 тысяч рублей, 13 генералам – орден Святого Георгия 3-й степени. Но очевидец, спустя время трезво оценивая событие, заметил: когда обе стороны потеряли в битве по 50 тысяч человек, ни та и ни другая сторона не заслуживали победы, ничья, и французы, и русские сражались отважно, а отступление Кутузова и оставление Москвы – это просто гениальное предвидение Кутузова конечной победы. По словам одного из героев Бородинского сражения генерала Алексея Ермолова, «там французская армия расшиблась об русскую». Принц Евгений Вюртембергский в своих воспоминаниях подчеркнул: «После одного из лучших друзей моих осталось сочинение, в котором встречается много замечательного о Бородинской битве. Оно оканчивается следующими словами: «Говоря по совести, не было причины – ни Кутузову доносить о победе императору Александру, ни Наполеону – извещать о ней Марию-Луизу. Если бы мы, воины обеих сторон, забыв на время вражду наших повелителей, предстали на другой день пред алтарем правды, то сама Слава, конечно, признала бы нас братьями» (Богданович. Т. 3. С. 315).

По разным источникам, отечественным и зарубежным, в Бородинском сражении участвовало почти равное количество солдат и офицеров: 154,8 тысячи русских и 133,8 тысячи французов, поляков, немцев; потери русских 45,6 тысячи, французов – около 40 тысяч и 49 генералов (Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 1988. С. 142, 175, 176).

В истории бытует известная фраза одного из популярных очевидцев: «Французы заслужили право быть победителями, а русские снискали славу непобедимых».

Сдав Москву, Кутузов писал императору Александру: «Вступление неприятеля в Москву не есть еще покорение России. Напротив того, с армией делаю я движения по Тульской дороге. Сие приведет меня в состояние прикрывать пособия, в обильнейших наших губерниях заготовленные. Всякое другое направление пресекло бы мне оные и связь с армиями Тормасова и Чичагова, и т. д.». Конечно, император Александр был огорчен тем, что Наполеон и его войска вошли в Москву, но он понял и другое – война будет продолжаться без всякого милосердия. Одному из приближенных он сказал:

– Судьба решительно столкнула нас: Наполеон или я; я или он, но вместе мы не можем царствовать; я научился понимать его, он более не обманет меня.

Великий князь Николай Михайлович приводит слова графа Павла Строганова и Николая Лонгинова 13 сентября 1812 года о вступлении французов в Москву, в которой «враг не нашел ничего, кроме пепла, развалин и пожарищ; все сожжено нашими собственными руками». Однако «многие письма, кои я сам видел, полагают, что дела наши через отдачу Москвы много выиграли» (Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. С. 113–114).

Москва была действительно сожжена: из 9300 домов осталось чуть более 2 тысяч. Французами были арестованы четыре сотни «поджигателей», все были расстреляны.

В «Записках» (1780–1814) А.С. Шишков вспоминает: «В продолжение сего времени Наполеон, как будто заключенный в темницу, сидел в Москве мрачен и бездействен, лишаясь ежедневно из войск своих по нескольку сот человек, бродивших по ее окрестностям, для сыскания себе продовольствия, и везде, вместо пищи и добычи, от наездников и поселян наших находивших смерть и плен. Гордость и надменные мысли о завоевании России стали в уме корсиканца исчезать. Он засылал с переговорами о мирных предложениях к фельдмаршалу, который, сказывают, питая в нем сию надежду, уверил его, что он немедленно уведомит о сем двор свой, и без сомнения вскорости получит согласный на то отзыв. Кутузову нужно было удерживать в пустой столице, дабы более ослабевал он в силах своих. Напоследок Наполеон, видя, что надежда его на мир была тщетная, покушался, не может ли, пробившись сквозь войски Кутузова, открыть себе путь в изобильнейшие области российския; но, в сильных сопротивлениях претерпя уроны, и не усматривая никакой возможности оставаться долее в Москве, спешит выйти из ней, насыщает адскую злобу свою подорванием Кремля и возвращается чрез Смоленск и Вильну по той дороге, которую он, идучи в Москву, ко вреду жителям и себе, разорял и опустошал. Там на пути, сопровождаемаго мечем и огнем, встречают его глад и мразы, истребившие всего его силы и доставившие в руки победителей все воинские его орудия, снаряды и припасы со всеми награбленными в России добычами. Наполеон, при переходе чрез реку Березину, был свидетелем ужасного бедствия войск своих, которые, оставя, ускакал с немногими генералами своими, будучи личным спасением обязан оплошности и нерадению адмирала Чичагова, без чего не мог бы избегнуть от плена, или от общей всех сопутников своих участи – лежать в русской сырой земле» (Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова. Т. 1. С. 162–163. Берлин, 1870).

Сохранилось и письмо императора Александра от 18 сентября 1812 года сестре Екатерине Павловне, от которой он не скрывал своих истинных чувств и переживаний:

«…Что еще может делать человек, как не следовать своим наилучшим убеждениям? Они одни руководят мною. Именно они заставили меня назначить Барклая командующим 1-й армией из-за репутации, которую он составил себе во время прошедших войн против французов и шведов. Они же заставили меня думать, что он превосходит в познаниях Багратиона. <…>

Принеся в жертву пользе мое самолюбие, покинув армию, ибо утверждали, что там я приношу вред, что я освободил генералов от всякой ответственности, что я не внушаю никакого доверия войскам, что неудачи, вменяемые в вину мне, более неприятны, чем те, что вменяют в вину моим генералам, посудите сами, мой добрый друг, как больно после этого было мне слышать, что моя честь задета, когда я лишь сделал то, чего от меня хотели, покинув армию, в то время как я не имел явного желания, как в ней остаться и твердо решил возвратиться туда перед назначением Кутузова, и когда я отказался от этого только после назначения, отчасти по памяти о том, к чему угодливый характер этого человека привел при Аустерлице, и отчасти следуя Вашим собственным советам и советам многих других, разделяющих Ваше мнение.

Если Вы спросите меня,