Двуликий Берия - Борис Соколов

В начале войны, товарищ Сталин сильно обругал меня и назвал политическим трусом, когда я предложил назначить в тяжелые времена переживаемые нашей Родиной известных все[й] стране т-щей Вас и Буденного командующими фронтами. Обругать обругал, а, чуть позже т-щ Сталин назначение провел. Это я думаю товарищи подтвердят. С т. Маленковым Г. М. очень, часто говорили между собой и другими с товарищами о предложении т-щу Сталину назначить Вас председателем Президиума Верх[овного] Совета, и только теперь было это проведено. Всего не скажешь.

Никита Сергеевич! Если несчитать последнего случая на Президиуме ЦК где ты меня крепко и гневно ругал с чем я целиком согласен мы всегда были большими друзьями я всегда гордился, тем, что ты прекрасный большевик и прекрасный товарищ и я не раз тебе об этом говорил, когда удавалось об этом говорить, говорил и т-щу Сталину. Твоим отношением я всегда дорожил.

Николай Александрович!

Никогда и нигде я тебе плохого не делал. Помогал честно и как мог т. Маленков Г. М. и я не раз о тебе говорили т-щу Сталину, к[а]к о прекрасном товарище и большевике. Когда т-щ Сталин предложил нам вновь, установить очередность председательствования, то я с т. Маленковым Г. М. убеждали, что этого не надо, что ты справляешься с работой а помочь мы и так поможем.

Лазарь Моисеевич и Анастас Иванович. Вы оба знаете меня давно. Анастас меня направил еще в 1920 году из Баку для нелегальной работы в Грузию. Тогда еще меньшевитскую от имени Кавбюро РКП и Ревоенсовета, XI армии, Лазарь знает 1927 г. и не забуду никогда по[мо]щи оказаной мне по партийной работе в Закавказье, когда вы были секретарем ЦК. За время работы в Москве можно было, многое сказать. Но одно скажу всегда видел, с Вашей стороны принципиальные отношения, помощь в работе и дружбу, я со своей стороны делал все, что мог.

Товарищи Первухин и Сабуров, говорили, что у меня было привлегированное положение при жизни т-ща Сталина, это же не верно Георгий ты это лучше других знаешь, знают это и другие члены Президиума. В действительности когда я работал в Закавказье, а потом в Грузии ЦК ВК(б) и т. Сталин крепко подерживали и помогали в работе и работа хорошо шла и лично я был [в] восторге. Но скоро после перевода в Москву, когда немного навели порядок в МВД после Ежова, т. Сталин выделил МГБ из МВД, особый отдел передал Наркомату Обороны и только в начале войны, когда надо было остановить бегущие — отступающие наши войска, был вновь об[ъ]единен мог бы МВД — возвращен Особый отдел из Наркомата Обороны и после проделанной работы по остановке бегущих войск когда было растрелянно несколько десятков тысяч дезертиров, созданью заградительны[е] отряды и др. — вновь было выделено МГБ. Т-щам которые близко работали в Политбюро, ведь это им хорошо известно. Что же касается моего отношения к т. Сабурову, то т. Маленков Г. М. и я отстояли его на посту Председателя Госплана, а т. Первухина, конечно по заслугам я представил и провел Героя Социалистического] Труда.

Все это может быть, мне не следовало в моем положении писать, но прошу Вас мне это простить. Дорогой Георгий прошу тебе понять меня, что ты лучше других знаешь меня. Я только жил, как лучше сделать, конечно в пределах своих возможностей вместе с Вами Страну Могущественой и Славной, думать иначе обо мне просто недопустимо моей голове Конечно, после того все, что произошло, меня надо призвать крепко к порядку, указать свое местно и крепко одернуть, чтобы было помнить до конца своей жизни, но поймите дорогие товарищи, я верный сын нашей Родины, верный сын партии Ленина и Сталина и верный Ваш друг и товарищ. Куда хотите, на какую угодно работу, самую маленькую пошлите присмотритесь, я еще могу верных десять лет работать и буду работать всей душой и со всей энергией. Говорю от всего сердца, это неверно, что раз я занимал большой пост я не буду годен для другой маленькой работы, это ведь очень легко проверить в любом крае и области, совхозе, колхозе, стройке и умоляю Вас не лишайте меня быть активным строителем, [на] любом маленьком участке славной нашей Родины и вы убедитесь, что через 2–3 года я крепко исправлюсь и буду Вам еще полезен. Я до последнего вздоха предан нашей любимой Партии и нашему Советскому Правительству.

Лаврентий Берия

Т-щи прошу извинения, что пишу не совсем связно и плохо в силу своего состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенснэ (очков)

Дорогой Георгий и дорогие товарищи, я сейчас нахожусь в таком состоянии, что мне простительно, что так приходиться мне писать.

Георгий, прошу тебя понять меня, что ты лучше других знаешь меня. Всей своей энергией я только и жил как сделать нашу Страну [сильнее]. Все мое желание и работа были (далее неразборчиво. Возможно «направлены на это». — Б. С.).

Задание Подготовил к[а]к тебе известно по твоему совету по Югославии [,] а также задание для П. Кота (имеется в виду Пьер Кот, бывший министр авиации, представитель движения де Голля «Свободная Франция» в СССР, депутат Национального собрания и один из организаторов субсидируемого СССР Движения сторонников мира, удостоенный в 1953 году Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами». — Б. С.) прощупать Мендес-Франца (имеется в виду Пьер Мендес-Франс, видный французский политический деятель, один из лидеров левоцентристской партии радикалов и управляющий МВФ, ставший премьер-министром и министром иностранных дел в 1954 году и прекративший французскую войну в Индокитае — Б. С.). Кобудто я интриговал перед т. Сталин[ым], это если хорошо вздуматься просто недоразумение [.] что это не верно, Георгий[,] ты то это хорошо знаешь[.] наоборот все т[оварищи (? — Б. С.)] М[икоян] и Молот[ов] хорошо должны знать, что Жук[ов,] когда [его] сняли с генер[ального] штаба по наущению Мехлис[а], ведь его полож [ение] было очень опасно, мы вместе с вами уговорили назначить его командующим [резервным] фронтом и тем самым спасли будущ[его] героя нашей Отеч[ественной] войны, или когда т. Жуков[а] выгнали из ЦК — всем нам было больно (далее неразборчиво. — Б. С.).

Все это, может быть, мне не следовало в моем положении писать, попрошу вас мне это простить».

Лейтмотив этого письма Маленкову — «счастье свое я нашел в нашей дружбе и совместной работе с тобой». И еще: «Мы теперь всегда будем вместе. Помянут меня, помянут тебя». Но Георгий Максимилианович лести, вынуждаемой реальной угрозой расстрела, вряд ли поверил. И, наверное, с усмешкой прочел «исповедь пламенного коммуниста». Уж он-то хорошо знал цену декларируемой теперь любви Берии к Сталину. И прекрасно понимал, что, как и остальные члены Президиума, Лаврентий Павлович думал только о двух вещах — карьере и сохранении собственной шкуры, которую Сталин мог спустить в любой момент. Бюрократическая ода о том, как они совместно с Берией «не знали других интересов, кроме как лучше выполнить имеющиеся поручения», вряд ли произвела впечатление на Георгия Максимилиановича. Маленков-то наверняка знал, что «друг Лаврентий» в свободные от выполнения поручений минуты успевал и прекрасному полу внимание уделить. А о том, что реальная в прошлом его близость к Берии в будущем, в случае осуждения Лаврентия Павловича, может стать компрометирующим его, Маленкова, фактом в руках соперников, того же Хрущева, например, Георгий Максимилианович в тот момент, очевидно, не задумывался. И зря. Может, и вспомнил «друга Лаврентия», когда в 1957 году уходил в политическое небытие, да поздно было.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});