Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

Начиная с первых наших спутников, с рассказами о них самих, их исследованиях и значении этих исследований для науки выступали кто угодно, но не люди, которые эти исследования осуществляли. Среди выступавших были действительно серьезные ученые: Н.П.Барабашов, А.А.Дородницын, B.C.Кулебакин, А.Л.Минц, Н.М.Сисакян, В.И.Сифоров, Л.И.Седов, В.Н.Черниговский, Д.Я.Мартынов, К.П.Станюкович. Некоторые из них что-то знали, другие приглашались Королевым и Келдышем для разнообразных научных консультаций, но непосредственными реализаторами космических программ они все-таки не были, а потому информация, ими сообщаемая, имела ценность относительную. Когда я, помню, сразу после запуска третьего искусственного спутника попросил академика Л.И.Седова дать интервью для «Комсомольской правды», он согласился, но попросил меня привезти ему только что переданное по телетайпу сообщение ТАСС, поскольку не знал, что, собственно, надо комментировать.

О мере технической осведомленности Леонида Ивановича говорит эпизод, хорошо запомнившийся многим на космодроме. Уже после запуска ПС Королев пригласил Седова на очередной старт, показывал ему МИК и стартовую площадку. Там уже стояла очередная «семерка». Расхаживая вокруг нее, Седов спросил простодушно:

– Сергей Павлович, а где, собственно, спутник?

Королев опешил. Потом присел на корточки, протянул указующий перст к верхушке ракеты и не своим, писклявым голосом запел:

– Во-о-о-он там!

Те же, кто был хоть немного в курсе, например А.А.Благонравов, С.Н.Вернов, были так опутаны подписками о неразглашении государственных секретов, что говорили одни банальности, а потому мало отличались от непосвященных.

То же происходило и с теми, кто действительно имел прямое отношение к космической программе. Именно потому, что они знали дело, цензура к ним была особенно строга. Их статьи были абстрактны, отрешенны, понять, какое отношение имеет сам автор к тому, о чем пишет, было невозможно. Так писали все: «профессор К. Сергеев» (С.П. Королев), «профессор В. Петрович „(В.П.Глушко), „профессор В.Иванченко“ (Б.В.Раушенбах), „М.Михайлов“ (М.С.Рязанский), „Б.Евсеев“ (Б.Е.Черток), «О.Горлов“ (О.Г.Газенко) и другие замаскированные псевдонимами специалисты.

В специальных журналах публиковались статьи о динамических эффектах в движении спутников, возмущениях газовой среды, термодинамических параметрах стратосферы и солнечных корпускулах, но вся эта премудрость была доступна лишь избранным. Насколько все это важно, простые смертные оценить не могли. Из всех сообщений народ сделал для себя три простых и ясных вывода: мы первые полетели в космос, живое существо может там жить, наша ракета самая мощная в мире. Последний вывод был особенно нагляден: вес спутников возрастал стремительно: 83,6(ПС), 508,3 (дом Лайки) и, наконец, 1327 килограммов (летающая лаборатория). Об этом, а не о научных открытиях говорили более всего – это было понятно каждому человеку. А когда американцы запустили, наконец, свой первый маленький спутник, наше бахвальство перешло уже все границы. Хрущев ликовал: более наглядного и убедительного примера обгона США невозможно было придумать.

Королев понимал, что теперь надо сделать что-то принципиально новое и еще более фантастическое. Этим новым будет полет к Луне.

За два часа до старта

М.В.Келдыш, С.П.Королев, В.П.Бармин, А.Ю.Ишлинский, А.С.Кириллов

Н.П.Каманин, С.П.Королев, В.И.Яздовский

На вибростенде

Лайка

Почтовая открытка, выпущенная в 1958 г.

59

Я воображаю, что мы скоро будем путешествовать в воздушных кораблях и, наконец, откроем путь на Луну...

Джордж Байрон

Как ни хороша была «семерка», в военной среде она популярной не стала. Для подготовки первых ракет на стартовой позиции требовалась неделя. Тщательно проанализировав все подготовительные операции, это время удалось сократить до двух суток, но и такие сроки выходили за рамки существовавших тогда доктрин о нанесении ответного удара потенциальному противнику. Если же держать дежурную ракету на стартовой позиции в заправленном состоянии, жидкий кислород будет испаряться, потребуется постоянная подпитка – это дорого и неудобно. Все более модной в среде военных становилась неуязвимая (как им тогда казалось) стартовая позиция в шахте, но представить себе шахту для «семерки» не могли даже самые отчаянные реформаторы ракетных войск стратегического назначения. Многие военные открыто говорили, что Р-7 – это не боевая машина и принята она была на вооружение лишь в январе 1960 года только потому, что никакой другой ракеты, способной нести водородную бомбу, не было. Однако создатели ядерного оружия день ото дня совершенствовали свои бомбы, делая их все более компактными и легкими, что облегчало работу ракетчиков над новыми боевыми машинами. Тот вес БЧ, под который Малышев заказывал Королеву «семерку», снизился весьма значительно уже к тому моменту, когда «семерка» была готова. Это позволяло еще более укрепиться союзу Королева со средмашем, начало которому положила операция «Байкал». В министерстве на Ордынке в кабинете Ефима Павловича Славского Королев гость не редкий. И сам он приглашает группу ведущих атомщиков во главе с Курчатовым в свое конструкторское бюро и при этом делает все возможное, чтобы с наибольшим эффектом показать свой «товар». Во время визита как бы невзначай сама собой возникла идея экскурсии в сборочный цех, заранее тщательно подготовленный Сергеем Павловичем. Показывал ракеты, спутники, лунники. Курчатов был очень оживлен, все ему нравилось, он задавал вопросы, все время порывался что-то открыть-закрыть, включить-выключить, дивился четкости работы умных аппаратов, весело, по-хулигански кричал Королеву:

– А ну, давай проверим, если второй раз нажмем, вылезет эта антенна или нет? Смотри-ка, вылезла! Вот это работа! Вот бы у тебя так вставал! – хотя они всегда были на «вы».

Довольно часто Королев сам наезжает к Курчатову в «домик лесника», как называли особняк Игоря Васильевича в Щукино, расположенный прямо на территории «Лаборатории № 2», организованной еще в 1943 году, когда начались работы над атомной бомбой. Курчатов не любил широких совещаний. Беседовали чаще всего с глазу на глаз на втором этаже, присев перед круглым столиком у камина. Королев иногда привозил документы, графики, схемы. Курчатов никаких бумаг дома не хранил: если что-то надо уточнить, вызывал сотрудника 1-го отдела с нужными документами и тут же отправлял их обратно. Во время беседы мог иногда заглянуть в домашнюю книгу для записей. У него была такая толстая книга, исписанная какими-то обрывочными строчками, отдельными словами, цифрами, – никто, кроме него, ничего там понять не мог. Книжку эту то ли для конспирации, то ли из озорства переплел он в обложку с надписью: «Джавахарлал Неру». Наверное, все-таки из озорства: какая уж тут нужна конспирация – за неприступными крепостными стенами института, под неусыпным оком бессменного, никогда не отлучающегося телохранителя Дмитрия Семеновича Переверзева175.

Иногда Королев приезжал не один. После смерти Сергея Павловича часто публиковалась фотография, снятая во время одной из таких встреч. С легкой руки кого-то из журналистов она называлась «три К»: Королев, Курчатов, Келдыш. Название неточное: на снимке всегда отрезали Василия Павловича Мишина, который стоял рядом с Келдышем... После таких микросовещаний «на высшем уровне» Марина Дмитриевна – жена Игоря Васильевича – устраивала угощение. В отличие от Королева Курчатов любил посидеть за столом и чтобы все честь по чести: коньячок, водочка, сухое винцо – кто что любит, ветчинка, осетринка, икорка, потом чай с пирожными...

– Славно сидим! – громко смеялся Курчатов.

Межконтинентальная ракета с реальной водородной боеголовкой никогда не испытывалась, как испытывалась ракета Р-5 с атомной боеголовкой. Да и испытать ее было невозможно: ведь она должна была вылететь за пределы страны. Первую серийную межконтинентальную Сергей Павлович запустил 17 февраля 1959 года, а с октября, уже после запуска лунников, начинаются периодические испытания сверхдальних ракет в акваторию Тихого океана. Это производило впечатление. Военные несколько поуспокоились.

Став «космиком», Сергей Павлович ни на один день не переставал быть оружейником, хотелось ему этого или нет. Но, став «космиком», он мог уже по-другому разговаривать с военными, и они это тоже понимали. Прежде других это понял Устинов: спутник был тем мальчиком из сказки, который выпустил джина из бутылки, и никаким Янгелем, никакой другой межконтинентальной ракетой обратно его в бутылку не затолкаешь. Очень часто Королев, решая вопросы непосредственно с Хрущевым или Косыгиным через голову Устинова, давал понять Дмитрию Федоровичу, что он не очень в нем нуждается. Но Королев формально был подчинен Устинову – более благоприятной питательной среды для зарождения и развития всевозможных конфликтов трудно было придумать. Однако, будучи великим реалистом, Сергей Павлович понимал, что Устинов никогда не разрешит ему превратиться только в «космического» конструктора. Союз Устинова и Малиновского – это огромная сила, да и Хрущев, при всем своем увлечении космонавтикой, никогда не противопоставлял ее оборонным проблемам, к которым относился очень серьезно. И, тем не менее, с военными Королев вел себя подчас довольно агрессивно. Он мог, например, позвонить министру обороны Родиону Яковлевичу Малиновскому и сказать: