Шестое Правило Волшебника, или Вера Падших - Терри Гудкайнд

Единственное место, где оставалось его искать, было возле статуи. Он мог быть там. Но как бы Никки ни пыталась, пробиться туда ей не удавалось. А теперь, как она поняла, ей вообще вряд ли удастся выбраться из многотысячной толпы. Вокруг дворца скопилось больше полумиллиона человек.

А потом Никки увидела, как на площадь выходит брат Нарев с учениками, все в коричневых балахонах. В дальнем конце площади толпились несколько сотен официальных лиц Ордена, прибывших на церемонию освящения. Все – важные персоны.

Будь у нее ее могущество, она убила бы их всех прямо там.

И тут Никки углядела позади чиновников Ричарда, окруженного стражниками. Вся центральная часть площади была забита решительно настроенными гвардейцами.

Вперед выступил брат Нарев. Сплошные углы под балахоном. Его темные глаза из-под густых бровей цепко оглядели ассамблею. Толпа находилась в шумном, взволнованном состоянии. Брат Нарев выглядел недовольным, впрочем, он всегда был недовольным. Удовольствие, говорил он, есть грех. Он поднял руки, призывая к тишине.

Когда толпа успокоилась, он заговорил своим низким скрипучим голосом, голосом, преследовавшим Никки с того самого дня у нее дома, когда она была еще ребенком, голосом, которому она позволила управлять своим разумом, тем голосом, который вместе с голосом ее матери думал и решал за нее.

– Граждане Ордена. На сегодня мы запланировали для вас особенное событие. Сегодня мы демонстрируем вам, как выглядит искушение... И более того, – костлявая ладонь указала на статую, – само зло.

В толпе пробежал ропот. Брат Нарев улыбнулся, узкие губы раздвинулись, от чего щеки ввалились еще больше. Он походил на ухмыляющийся череп. Глаза его были такими же темными, как и его балахон. Солнце зашло, передав эстафету десяткам факелов, освещающим колеблющимся оранжевым светом массивные колонны в другом конце площади, а слабый лунный свет омывал физиономии мрачных чиновников. Воздух, насыщенный ароматами толпы, стал прохладным.

– Граждане Ордена, сегодня вы узрите, что происходит со злом, когда оно сталкивается с добродетелью Ордена, – продолжил брат Нарев. Никки показалось, что от его голоса стены треснут.

Он поднял костлявый палец, подавая сигнал стоящим позади чиновников гвардейцам. Гвардейцы поволокли Ричарда вперед. Никки вскрикнула, но ее голос затерялся среди толпы.

Ту вперед выступил брат Нил, волоча здоровенную кувалду.

Оглядевшись по сторонам, Никки увидела поблизости несколько сотен вооруженных до зубов гвардейцев. Еще строй отсекал толпу от площади. Брат Нарев не желал рисковать. Нил с вежливой улыбкой и почтительным поклоном протянул кувалду брату Нареву.

Брат Нарев воздел кувалду над головой, словно победно вскинутый меч.

– Зло, где бы оно ни находилось, должно быть уничтожено! – Он махнул кувалдой в сторону статуи. – Это творение зла, созданное мятежником, ненавидящим своих собратьев – людей, чтобы повлиять на слабодушных. Он не привнес ничего, что могло помочь людям, ничего, что служило бы процветанию добродетели человечества, ничего, что могло бы послужить уроком и поддержкой для людей. Он предлагает лишь пошлые и святотатственные изображения, чтобы соблазнить доверчивых и слабодушных среди нас.

Толпа молчала в изумленном разочаровании. Судя по тому, что слышала Никки, находясь с толпе, многие полагали, что эта статуя – какой-то новый дар Ордена народу. Некий великий дар, некая яркая надежда. И теперь люди были поражены услышанным и растерянны.

Брат Нарев поднял кувалду.

– Прежде чем тело этого преступника повиснет на виселице за его преступные деяния против Ордена, он увидит, как его мерзкое творение уничтожат под радостные крики добродетельного народа!

Когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом, брат Нарев в свете факелов поднял повыше тяжелую кувалду. Кувалда на мгновение дрогнула на апогее замаха, а потом тяжело упала вниз. Толпа дружно ахнула, когда металл громко лязгнул по ноге мраморного мужчины. Отлетело несколько крошечных осколков. Удар причинил на удивление мало вреда.

И в повисшей абсолютной тишине раздался хохот Ричарда, смеявшегося над бессильным ударом брата Нарева.

Даже со своего места Никки видела, как аскетичная физиономия брата Нарева побагровела. А Ричард продолжал хохотать во всю глотку. В толпе пробежал шепоток. Люди поверить не могли, что кто-то может смеяться над членом Ордена, да еще над самим братом Наревом.

Брат Нарев не мог этому поверить. Десятки гвардейцев, наставивших на Ричарда пики, не могли этому поверить.

А в напряженной тишине хохот Ричарда разносился по всей площади и дальше, эхом отражаясь от мраморных колонн. На лицо брата Нарева вернулся оскал смерти. Взяв кувалду за верх, он протянул ее Ричарду рукояткой вперед.

– Ты сам разрушишь свое мерзкое творение!

Слова «или умрешь на месте» произнесены не были, но все и так поняли.

Ричард принял рукоятку кувалды. И сделал это с таким изяществом, словно это украшенный самоцветами меч.

Хищный взгляд Ричарда отвернулся от Нарева и обдал толпу. Ричард сделал несколько шагов к ступеням. Брат Нарев поднял палец, подавая гвардейцам сигнал взять пики на изготовку. Судя по ухмылкам Нарева с Нилом, они не думали, что толпе интересно услышать, что там будет говорить грешник.

– Вами правят мелкие ничтожества. – Голос Ричарда гремел над толпой.

Толпа дружно ахнула. Поносить Братство – скорее всего измена, и уж безусловно – ересь.

– В чем мое преступление? – вслух спросил Ричард. – Я дал вам увидеть красоту, посмел придерживаться убеждения, что вы имеете право увидеть ее, если захотите. Более того... Я заявил, что ваша жизнь принадлежит только вам и никому больше.

По толпе прокатился ропот. Голос Ричарда возрос и был ясно слышен всем.

– Зло не есть большое единое целое, а бесчисленное множество безнравственных поступков, совершенных ничтожными людьми. Живя под властью Ордена, вы поменяли богатство видения на серый туман посредственности. Плодотворное стремление творить и расти на безмозглую стагнацию и медленное загнивание. Смелость поступков на тусклую апатию.

Толпа слушала сжав губы и опустив глаза. Ричард взмахнул у них над головам кувалдой, которую держал с ловкой грацией. Как королевский клинок.

– Вы променяли свободу даже не на миску похлебки, а хуже: на пустопорожние словеса других, говорящих, что вы заслуживаете полной миски похлебки, добытой кем-то другим.

Счастье, радость, свершения, достижения... это не какие-то там удобства, которые можно поделить на всех. Разве смех ребенка можно поделить или распределить? Нет! Он вызывает лишь еще больше радости и смеха.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});