Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

И на этом фоне все, что мы хотели сказать, должно было быть максимально правдиво и убедительно. А ту боль и тот вред, которые это заявление должно было нанести нашим родным и близким, находящимся там, трудно было представить и никакими словами нельзя было передать.

А вместо хотя бы небольшого, отдаленного понимания нашего положения вокруг нас носятся какие-то субъекты, которых ничего не интересует, кроме сенсации, чемодана документов и денег, денег, особенно таких, какие получили Кравченко и Гузенко. Это нам стало ясно.

Кирилл снова повторил:

— Лидия Александровна, пожалуйста, передайте этим господам, если у них нет времени перевести и дать нам проверить материал, который они собираются отдать в печать, мы категорически запрещаем им печатать о нас что-либо сегодня.

Но в это время начались нервозные, почти истеричные звонки журналиста Нельсона, он не кричал, а в истерике орал:

— Газета выходит сегодня через несколько часов, там уже на 1-й странице оставлено место для вашего «стейтмента»!

— Мы запрещаем, категорически запрещаем отдавать в печать что-либо без нашей проверки русского текста и без нашей подписи, — заявил Кирилл.

Адвокаты просто взбесились.

— Мы тогда отказываемся от их дела, — заявили они Лидии Александровне.

— Слава богу, может быть, это к лучшему — передайте им, — ответил Кирилл.

В этот день газета вышла без нашего «стейтмента».

Доктор Девис никогда не видел этих адвокатов раньше, но, глядя на эту картину, возмущался: гангстеры, настоящие гангстеры.

К нам немедленно примчались знакомые Кирилла меньшевики Борис Иванович Николаевский, Давид Абрамович Далин с женой, Денике и Моррис, им уже сообщили все о случившемся.

— Почему вы отказались от выступления в печати? — недоумевали они тоже.

И нам пришлось даже им объяснять, как все это происходило.

— Мы же не авантюристы и не собираемся создавать из нашего поступка дешевую сенсацию. Мы отдадим в печать только то, что мы должны и хотели бы сказать. Но адвокаты поставили нас в такое положение, что мы должны были отказаться. А вам, господин Моррис, наверное, сообщили уже, что они отказываются от нашего дела. И мы приняли их отказ с облегчением.

— Что вы, — закричали все в один голос, — нельзя: у этих адвокатов имеются колоссальные связи в правительстве!

Нам трудно было, почти невозможно было понять, при чем в нашем деле связи.

Но все уверяли нас, что здесь надо иметь крепкие связи, без связей мы ничего не добьемся. Логично мы понимали, что это абсурд, но если вас 10 человек стараются убедить, вы начинаете верить.

Страна для нас новая, и нравы тоже. Все наше несчастье было в том, что нас окружали люди, сами только что попавшие в Америку, напуганные, как и мы, и почти ничего не знавшие о ее правах и законах.

Выступление в печати

Для меня лично выступить в печати было все равно что веревку набросить себе на шею.

После того как мы отправили наше заявление в печать, оно было напечатано на следующий день утром, и тоже не без клюквы, но уже не такой страшной, и без сенсации с чемоданом документов, как у Гузенко из Канады. Такой сенсации у нас не было, но в тот же вечер, как на крыльях, к нам влетели Ричмонд и Моррис. Вид у них был победителей.

Ричмонд был на седьмом небе, таким веселым, возбужденным мы его никогда не видели. Он как будто вырос на целую голову. Он заявил, что целый день не отходил от телефона, что ему звонили со всех концов, даже из Лондона, из Мексики, отовсюду. Его осаждали просьбой созвать пресс-конференцию. Он в одно мгновение из неизвестного Ричмонда стал знаменитостью. Они действительно не ожидали, что наше выступление может вызвать такой интерес и к ним посыпется столько запросов.

Ричмонд был в ударе, в газете был дан адрес фирмы и имя Ричмонда по той причине, что Моррис, будучи секретарем конгрессмена Куддера, не мог якобы выступать в нашем деле открыто. Хотя в то время мы ничего Ричмонду не подписывали и считали Морриса, а не Ричмонда пока нашим адвокатом. Но они были партнеры, и мы думали: это их дело, кто чем будет заниматься.

На фоне всего этого всеобщего возбуждения я чувствовала, что для меня это был один из самых страшных, тяжелых дней в моей жизни. Наше выступление в печати означало, что мы подписали сами свой смертный приговор. Если бы не дети, я бы не выдержала этого испытания, боюсь сказать, но я была на грани, когда могла покончить с собой.

Уйти из страны, куда, вы знаете, возврата вам больше нет. Принести невыносимую боль родным, близким и даже хорошим знакомым было нестерпимо больно. Меня уже меньше волновало, что будет с нами. Но какое-то шестое чувство мне уже подсказывало, что ничего хорошего нас впереди не ждет.

Мне не хотелось никакого шума, никаких пресс-конференций, никаких интервью, никаких фотографов, никакой известности, а просто чтобы все потихоньку о нас забыли, дали возможность, как и миллионам других людей, тихо, спокойно устроиться на работу и заняться воспитанием своих детей. Понять мое состояние мог только тот человек, который пережил это.

До тех пор пока мы не выступили в печати, советские тоже молчали, и мне казалось, что они именно этого хотели. И я знала, что, как только мы выступим в печати, они сразу же предъявят какие-либо обвинения и немедленно потребуют нашей выдачи Советскому Союзу.

Наша милая хозяйка напоила всех чаем. Во время чаепития Ричмонд вдруг заявил:

— Я добьюсь получения денег за ваш замечательный «стейтмент».

Кирилл удивленно ответил:

— Я не за деньги давал этот «стейтмент». Такие вещи не продаются.

— Но вам деньги нужны, и нам деньги нужны для ведения вашего дела, — твердо заявил Ричмонд.

— Деньги, я знаю, всем нужны, но заработать их я собираюсь не этим путем.

Тактические соображения

К этому времени к нам уже приехала Лидия Александровна Голицына. Все перешли в гостиную. Ричмонд закурил, любезно предложил всем сигареты и, усевшись поудобнее в кресло напротив нас, вынул из портфеля напечатанный лист бумаги и протянул нам для подписи.

— Что это? — спросили мы.

Посмотрев на эту бумажку, Лидия Александровна сказала:

— Это то же самое, что вы уже подписали Моррису.

— Зачем? Нам не нужен второй адвокат, нам вполне достаточно Морриса. А они как партнеры пусть сами разбираются, — сказала я.

Ричмонд заволновался:

— Передайте, — обратился он к Лидии Александровне, — что я компаньон Морриса и от нашей фирмы буду выступать я. Моррис по тактическим соображениям (опять же из-за конгрессмена Куддера) должен стоять в стороне. И это сущая формальность. Но так как моя фамилия уже опубликована в печати, все будут обращаться ко мне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});