Чужая в чужом море - Александр Розов

— Признаться, не совсем, Мак. Хотелось бы знать, в чем состояли репрессии.

— Черт, я упустил это… Если вкратце, то меня уволили с работы, запретили заниматься профессиональной деятельностью, закрыли кредит в банке, и выгнали из дома.

— Но вас же не посадили в тюрьму, — заметил репортер «London Courier».

— Почему же? – возразил Мак, — Посадили. Разумеется, не за мои политические взгляды. Мне дали 6 месяцев за кражу продуктов в магазине. Понимаете, у меня вообще не было денег, а на помойке в тот день не нашлось ничего более–менее съедобного.

— Вам приходилось ходить на помойку за едой? – изумленно спросила Ллаки.

— Нет, леди. Ходить не приходилось. Я на этой помойке жил. Как я уже сообщал, меня выгнали из дома, так что я жил в начале — на помойке, потом — в тюрьме, а в последний период моей британской одиссеи — на небольших вокзалах вокруг Бристоля. Там часто бросают в урны что–нибудь вроде недоеденного пирожка или недопитой банки пива.

— А как вы жили зимой? Ведь там, в Англии, очень холодные зимы, даже бывает снег.

— Это была проблема, — подтвердил он, — К счастью, в окрестностях города есть много пустующих отапливаемых помещений. Например, рядом с моей помойкой был узел теплотрассы с технологической выемкой, в которой можно было греться или спать.

Нитро, с интересом слушавший эту историю, облокотившись на стойку, заметил:

— По ходу, Мак, я бы на твоем месте попытался прикинуться шлангом и устроиться на какую–нибудь работу вроде мойки машин или погрузки не очень тяжелых вещей.

— Дельная мысль, — согласился тот, прикуривая сигару, — Это я тоже пробовал. Но все ключевые позиции в этом сегменте рынка труда контролируются всякими братьями–мусульманами из Сомали, Судана и прочего Афганистана. Мне, грубо говоря, набили морду, когда я попытался там зарабатывать. Ты, наверное, смог бы от них отбиться…

— Я бы даже не стал отбиваться, — возразил Нитро, — я бы нашел их вонючее стойбище, заложил туда центнер аммонала, и отправил бы их в стратосферу в виде фарша.

— И сел бы лет на 20, — заметил Мак, — Кстати, тоже выход. В тюрьме тепло и кормят.

— Мак, а можно я вернусь к триффидам? – спросила Жанна.

Биолог кивнул, и устроился на табурете в пол–оборота к залу.

— Насколько я понимаю, — начала она, — заявления об опасности плодов триффида для здоровья… Скажем так, голословны.

— Полный бред, — подтвердил он, — Например, здесь, на Никаупара, гарниры и салаты с триффидом такое же обычное дело, как с бататом, ямсом или кукурузой. На корме из триффидов уже выросло два поколения чипи — тоже, кстати, трансгенных. Мы с тобой вместе их ели – помнишь? На мой вкус, уж точно не хуже бройлера или индюшки.

— Это было предисловие к вопросу, — пояснила Жанна, — а вот сам вопрос. В Мпулу, где сейчас триффиды стали основной агрокультурой, под специфические поливные поля занимается все больше площадей. Сокращается естественная лесо–саванна. Меняются ландшафты. Скоро начнут исчезать некоторые виды животных… Ты понимаешь?

— Жанна, разве я похож на идиота? Конечно, я понимаю, что такой объем интенсивного поливного земледелия с продуцированием миллионов тонн биомассы в год, перевернет локальные экосистемы, изменит пищевые цепи, и далее в том же роде. Но такова цена сытости людей. В Европе этот процесс происходил 3 тысячи лет. Медленно сводились леса, на их месте медленно росли пашни. Если ты сядешь в автомобиль и проедешь от Бреста или Шербура до Тулона или Ниццы, то не увидишь ничего похожего на те леса, которые описывал Цезарь в «Галльской войне». В Северной Америке тот же процесс происходил уже быстрее: 200 лет и там не стало ни прерий, ни бизонов. Их вытеснили пашни и дороги. В Мпулу все произойдет лет за 5. Дело не в длительности, а в итогах процесса. Почему европейские и американские «зеленые» борются против триффидов в Африке, а не против пшеницы и кукурузы у себя дома?

— Об этом уже неоднократно говорилось, — заметила она, — Не хочется, чтобы африканцы повторили наши ошибки и разрушили свою дикую природу, как мы разрушили свою.

— Это очень красиво звучит, — сказал он с легкой иронией, — Но очень паршиво выглядит. Сытый богатый европеец или американец сидит на пашне, жует огромный бутерброд с ветчиной и говорит голодному нищему африканцу: не повторяй мои ошибки.

— Я об этом не подумала, — призналась Жанна, после некоторой паузы.

Координатор Торрес небрежно помахал ладонью над головой и сообщил.

— У нас нашлись ребята, которые об этом подумали. Вы правы, Жанна. Африканцам не надо повторять европейско–американские ошибки. В смысле, не надо идти на поводу у био–алармистов – противников генной инженерии и модификации агрокультур. Если в Мпулу возделывать обычную кукурузу и картофель, то для прокорма населения, надо уничтожить три четверти саванны, а если культивировать ГМ–растения, то менее, чем одну четверть. Иначе говоря, потакание био–алармистам – это бессмысленная гибель дикой природы на половине территории.

— Все не так радужно даже при продуктивности порядка триффидной, — заметил Мак, — я должен честно сказать, что триффидные посадки изменят микроклимат, и это затронет, судя по аналогам, известным в Индокитае, вдвое большие площади, чем собственно то, что занято полями. Иначе говоря, в Мпулу сохранится около четверти дикой саванны. А если пойти по пути не–интенсивных культур, то от дикой природы не останется вообще ничего, и дети вот этих симпатичных девушек, увидят родную фауну только в зоопарке.

Ллаки привстала с места и потянула вверх руку жестом образцовой школьницы.

— Доктор Лоу, а ваша наука может сказать, где именно сохранится эта четверть? Я бы написала полковнику Нгакве, что там надо уже сейчас делать национальный парк, как Серенгети в Танзании. Так будет правильно?

— Моя наука, увы, этого не может. Тут нужны другие специалисты.

— Какие? – спросил Торрес, мгновенно извлекая из кармана электронный блокнот.

— Экий вы быстрый, — проворчал биолог, — Мне, знаете ли, надо подумать. Я вам пришлю обстоятельное письмо по e–mail через пару дней, и там все будет расписано.

— Договорились, — сказал координатор, — Если не возражаете, правительство оплатит эту работу по обычному тарифу для научных консультантов.

— Да я просто для собственного спокойствия хочу это сделать! – возразил Мак.

— А общество, для собственного спокойствия, должно это оплатить, — отрезал Торрес.

— Простите, — сказал Шарль Фонтейн, — правильно ли я понял, что пока правительство Мпулу не принимает вообще никаких контрольных мер по триффидам?

— Неправильно, — ответила ему Ллаки, — Меры принимаются. По решению Народной Ассамблеи, любой, кто попробует мешать посадкам триффидов, будет расстрелян на месте. О каждом случае будет составлена бумага, потому что мы культурная страна.

— Приятно слышать, что вы культурная страна, — проворчал француз.

Репортер из «La Stampa» тут же обратился к док–Маку.

— Мистер Линкс, только что заявленный подход к регулированию био–инженерии вам нравится больше, чем британский?

— Это вопрос или утверждение? – иронично поинтересовался тот.

— Вы ведь поняли, что я имею в виду, — заметил репортер.

— Еще бы! В переводе с дипломатического языка на бытовой, это значит: «Мак, а тебе хотелось бы, чтобы любого, кто посмеет раскрыть рот против твоих опытов или твоих статей, сразу ставили бы к стенке?». И, по логике вопроса, я должен ответить: «О, да! Такова мечта моей жизни, с самой колыбели». Но увы, мне придется вас разочаровать. Дело в том, что любое насилие над человеком мне отвратительно.

— Я могу это записать и опубликовать?

— Да. Я отвечаю за каждое сказанное мной слово. Повторяю специально для вас: любое насилие над человеком мне отвратительно.

— А ваш друг Микеле Карпини придерживается иного мнения. Известно, что именно он инициировал судебно–полицейскую расправу над своими научными оппонентами.

— Какие научные оппоненты? – удивился док Мак, — кретины, которые верят в 6 дней творения и 10 заповедей, точно не ученые. А по вопросу о насилии мой друг доктор Карпини может придерживаться чего ему угодно. Я все равно буду питать огромное уважение к этому прекрасному человеку и блестящему специалисту.

— Вы так преданы дону Карпини из–за того, что он вылечил вас от алкоголизма?

— У вас неточная информация. От алкоголизма меня исцелил Ктулху, после того, как я принес ему жертву. Я бросил в океан над его священной подводной цитаделью Рлиех, которая, как известно, находится в точке S47:09, W126:43, 20 прекрасных 20–летних таитянских девственниц, не умеющих плавать. Вы записали координаты, или …?

Окончание его фразы утонуло в дружном хохоте присутствующих. Он махнул рукой, дождался, пока смех затихнет, и продолжил: