Сложенный веер - Сильва Плэт

— Лала, я обещаю, не будет ни ссоры, ни драки. Просто выяснение отношений. Скорее всего, мы через десять минут вместе придем к тебе. Оставь нас, а? — Кир очень просит, очень-очень-очень.

И Лала, еще раз для верности помотав головой, все-таки срывается с места и пулей вылетает в коридор. Задетая ею шапка Кира падает на пол. Кир вытягивает щупальце, но Гарка подхватывает шапку быстрее, протягивает ему, по-прежнему глядя в сторону.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Кир Оксенен

Кир крутит шапку в щупальцах, зачем-то завязывает и развязывает тесемки. Гарка ковыряет пальцем оконный шпингалет. Говорит уже совсем другим голосом:

— Кир, слушай… давай ты не будешь со мной разговаривать. Просто решим уже, что я — да, гад, подонок, подлец, как хочешь назови это. И я с тобой и Лалой дружить не достоин. Расходимся, как в море корабли.

— Задвижку сломаешь.

— Завязки оторвешь.

Помолчали. Гарка оставил шпингалет в покое, начал прикладывать палец к окну, разглядывать, как затягивает мороз оттаявший овал ледяными узорами. Кир устроил наконец шапку на вешалке, стянул дубленку, долго расправлял рукава, повесил. Потеребил кончики шарфа.

— По-моему, ты ухаживал за моей сестрой.

— Она тебе не сестра.

— Как сестра.

— Ну, и не делай из своей сестры мне проблему, — Гарка резко отворачивается от окна и делает шаг в сторону выхода из раздевалки.

Кир преграждает ему дорогу. Шесть напряженных щупалец, упертых в дверной косяк, выглядят впечатляюще. Гарка насмешливо цокает языком.

— Здорово раскорячился. И как же теперь тут пройти?

— Пройдешь, когда доложишь мне о своих проблемах.

— А у меня их нет, — весело говорит Гарка, и Кир еще прочнее упирается щупальцами в косяк.

— Есть. Гарка, — тихо и убедительно говорит он. — Расскажи мне. Чтобы я мог объяснить Лале. Я все пойму.

Гарка надувает губы, шумно выдыхает через нос: «Что ж ты такой упертый!» Но отступает. Привычно присаживается на подоконник, снова прикладывает к заледеневшему стеклу палец. И тут же взрывается:

— Проблема?!! Ах да, есть у меня проблема, совсем маленькая. Мне, видишь ли, через год исполняется восемнадцать. А я аннара с непересаженным сердцем. Знаешь, что это такое?

Еще б Кир не знал! О верийцах и хоммутьярах он читал и перечитывал все, что было в школьной библиотеке и астронете, смотрел и пересматривал все, что выпускалось в Конфедерации, запоминал, взвешивал… искал в себе и находил сходства, различия.

Он знал, что такое аннара с непересаженным сердцем. Он знал, что такое восемнадцатилетний возраст для верийцев. Знал. Но никогда в жизни ему в голову не приходило ассоциировать все это с Гаркой. Если уж тот попал в дипломатическую академию на Когнату, значит, у него все предусмотрено.

— Слетай домой — пересади.

— Сие никак невозможно есть, — Гарка шутовски взмахивает золотистой челкой. — Я сын врага отечества и народа Верии. Есть у нас такой почетный, ко многому обязывающий титул.

— Нет, подожди, — Кир знает о верийцах все или почти все, что можно найти в астронете. — Твой отец — доктор Гаррада, так? Вселенская знаменитость. Может сшить человека из кусочков, и он будет как новенький. Так, по крайней мере, балаболят газетчики.

— А ты знаешь, где сейчас находится доктор Гаррада? — не переставая улыбаться, спрашивает Гарка. Улыбка выглядит как приклеенная, будто он развел кончики губ в стороны, слегка приоткрыв зубы, и не может свести их обратно. Будто у него парализовало мышцы. Выглядит это страшно. Ритуальная маска со Сколопакса.

— Доктор Гаррада, мировая знаменитость, — не дожидаясь ответа, сообщает Гарка, — находится в камере строгого режима в единственной на Верии военной тюрьме. Без права каких-либо внешних контактов. Лишь с возможностью ежегодной встречи с сыном — две минуты в присутствии охранников. В таком же положении, только в женской части тюрьмы, находится его жена. Где находится его сын — ты знаешь.

— А за что? — по-детски спрашивает Кир, и от этого вопроса улыбка сползает с лица Гарки и оно начинает выглядеть вполне человеческим.

— У отца был иной взгляд на развитие Верии, чем у нашего нынешнего руководства. Точнее, был и есть. Он ведь не только оперировал, он занимался исследованиями, пытаясь узнать, почему продолжительность нашей жизни до передачи сердца сокращается из поколения в поколение. Если наши деды доживали без операции до двадцати двух — двадцати трех лет, то наши отцы и мы — уже только до восемнадцати. Нашим детям придется еще больше торопиться, чтобы успеть найти себе пару для пересадки. И процесс ускоряется в геометрической прогрессии. Отец поставил себе целью найти причину… И нашел.

Гарка испытующе смотрит на Кира, пытаясь обнаружить хоть один признак нетерпения, безразличия, скепсиса — чтобы обидеться и не рассказывать. Махнуть рукой — эх, ты! что тебе до нашего горя! — развернуться спиной, уйти вдоль по коридору и никогда уже не возвращаться к этому вопросу.

Но Кир — весь внимание и сочувствие. Ему действительно хочется знать. И придется рассказывать до конца. Гарка к этому не привык, слова даются все тяжелее. Он вздыхает:

— Ну, что уж там! Ты же наполовину вериец. Может, и врубишься. В общем, отец предположил — и даже почти доказал это — что корень всех наших бед — телларит.

Киру кажется, что он ослышался. Телларит — это не корень бед, а единственный способ установить и поддерживать связь между аннара, отдавшим свое сердце, и итара, его принявшим. Уникальный минерал с редчайшими свойствами, который несет в своей груди каждый совершеннолетний вериец. Телларит — это жизнь.

— Телларит — это смерть, — говорит Гарка. — Он действует как наркотик. Подчиняет себе твой организм, встраивается в геном, требует места в человеческом теле — больше, раньше.

— И что же делать?

— Этого отец не успел выяснить. От него ждали прорыва в пересадочной хирургии, а он… потратил деньги, выделенные на новые трансплантационные технологии, на удовлетворение собственного любопытства. Вместо того чтобы выяснить, как лучше использовать телларит, пытался найти способ противостоять теллариту. Так говорили на суде, а в прессе писали еще хлеще. Растратил деньги, за которые умирают по всей Галактике верийские парни… создал угрозу здоровью нации… Как выражались на улицах, я тебе даже повторять не буду.

Самое худшее было, что у отца нашлись и сторонники. Не уверен, что все они поддерживали его искренне, скорее, из политических соображений. Но если бы он был один, сошел бы за опасного сумасшедшего. А так — государственный преступник.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});