Эхо войны. - Ольга Шумилова

Главный информационный зал за время моего отсутствия отполировал ремонт, но не прошло и недели, как лениво–беспорядочная деятельность служащих свела его последствия на нет.

Хотя трещины по потолку змеиться перестали.

Я прошла через центр зала между заваленных канцелярией столов, обошла огромный пульт дальней связи и неожиданно наткнулась на Ровин и Ди. Правая рука сержанта и моя личная головная боль соответственно синхронно посмотрели на меня.

— Если за новостями, то ты опоздала, — Ровин невозмутимо поправила считыватель, куда наверняка эти новости конспектировала, — Выпуск прокрутили десять минут назад.

С той же невозмутимостью она прошла мимо, направляясь к выходу.

— Ревнует, — прокомментировал Ди, оставшийся на месте.

— К кому? — заинтересовалась я.

— К безнаказанности… — с какой–то мечтательностью промурлыкал Ди и улыбнулся.

— Только я подумала, что случилось что–нибудь интересное… Ты–то что не явился утром, или совесть чиста?

Ди хмыкнул и почесал в затылке. Инисто–пепельные пряди, собранные в низкий хвост, пришли в движение, открывая правое ухо. В ухе, уже на самом кончике, покачивалось новое колечко в виде песчаной змейки. Его собратья весело позвякивали при малейшем движении их владельца, навевая мне не самые приятные воспоминания.

Я бросила на свежеприобретенное украшение скептический взгляд и серьезно уточнила:

— Надеюсь, несчастная девушка через неделю не попытается сигануть с соседней башни? — и, не дождавшись реакции, вздохнула: — Не буду говорить, как я жду, что у тебя проснется совесть. Или кончатся уши. Может, укоротить?

— Совесть? Я подумаю, — Ди равнодушно взмахнул ушами. Колечки снова звякнули. Любое из них я помнила, будто дарила их сама. Каждая дарительница потом высиживала долгие часы в моей будочке или в кабинете фарра Лиро — психотерапевта форта. Сколько я кормилась с нашего рассадника несчастных любовей — да все без толку. И что они все в нем находят? Не особенно статен, не слишком красив, и сила, и мозги — как у всех… Магией любовной промышляет, что ли?…

— Честное слово, это уже не смешно. Ты знаешь, сколько времени я убила, приводя в порядок твою предыдущую пассию?

— Да ладно тебе, Морровер. Все мы взрослые люди, — он небрежно взмахнул пепельным хвостом. — И она тоже.

— Только это меня и останавливает, — отрезала я. — Любовные амулеты по карманам распихиваешь, что ли, что они на тебе так виснут?

— Вот именно — они на мне, а не я на них.

— Это–то меня и удивляет… Летел бы уже домой, сахарный ты мой.

— А меня ваш комендант прикармливает, — парировал он, ухмыляясь. — И жертвы приносит.

— Надеюсь, не девственницами, дракон ты недоделанный?

— Мимо, фарра. Информацией.

— Может, поделишься? И — может быть — я закрою глаза на твои выходки и не пойду жаловаться по инстанции.

Ди неторопливо размышлял, заинтересованно разглядывая стайку весело щебечущих девиц–операторов.

— Ладушки. Значит, слушай…

Работал Ди, смешно сказать, журналистом. Что забыл журналист в военном форте — отдельный вопрос, который до сих пор был выше моего понимания. Зарабатывал кредиты он на соседней Лидре, где числился в штате внутреннего военного новостного канала, на Деррин же прилетал в командировки и останавливался только у нас, шастая при этом на казенном транспорте по всей планете. Командировки, сперва длящиеся по месяцу, с течением времени начали увеличиваться в арифметической прогрессии, и на настоящий момент он сам толком не знал, где проводит больше времени — дома или в Развалинах.

Вполуха я прослушала ничего не значащие военные сводки, заинтересовавшись только раз, когда Ди гораздо более развернуто, чем сержант, осветил истоки конфликта. Наместника Центра подсидел собственный Совет. Первый, заподозрив неладное, бросился искать помощи у Корпуса, но родная контора, которую как раз трясла ревизия, среагировать не успела, хотя ходили слухи, что главного инициатора всего действа все–таки изловили и расстреляли. Тем не менее, переворот свершился. Итого: Наместник прячется в Корпусе, Корпус воюет с Центром, поскольку в случае победы приобретет могущество по–настоящему безграничное.

Соланских территорий в Центре мало, да и те автономные. Так что война хоть и стоит у порога, но в дверь стучать пока не спешит. Что ж…

— Ладно, пойду. Еще репортаж домой готовить, — Ди едва заметно кивнул, небрежно изобразив прощальный поклон, и направился к выходу, на прощанье добавив: — Запись последних новостей — в сегодняшней базе, номер 23В.

Я кивнула и уселась на диванчик перед настенным экраном. Порылась в базе, извлекая из электронных недр запись. Внимательно просмотрела. На всякий случай посмотрела записи, датированные прошлой неделей.

В одном передачи от СБ Центра сходились: война против Корпуса пока не объявлена. Что же до остального… Если спецслужбы Солярики и знали что–либо о маневрах воюющей стороны, то предпочитали держать эти сведения про себя, не докладываясь на периферию.

Поэтому я ограничилась только запросом относительно уголовного дела некоего заключенного Калирийских Шахт, уповая на то, что мой статус сочтут достаточным для проволакивания оного через канцелярию Корпуса. Иначе придется обращаться напрямую, а отсутствие веских причин на данный запрос дает девяностопроцентный отказ на выдачу сведений. А предоставлять эти «веские» сведения я пока не хотела — хвост даю на отсечение, что на этой каторге не все чисто.

От тяжелых мыслей разболелась голова.

Я вышла во двор и побрела через задний двор к оврагу, медленно, будто во сне. Обошла пересохший беленый колодец, тылы мастерских, перелезла через полуразрушенную стену второго периметра, с этой стороны сходящую почти на нет.

Пух лицинии кружился в воздухе, украшая мою и без того белесую голову. Ветер подхватывал его, трепал волосы, рябью пробегал по высоким луговым травам, сухим ломким стеблям — сыновьям и дочерям засушливого лета, согнутым, потрепанным и побитым долгими дождями последних недель. Теперь они отрывались от земли, поднимали над ней свои воздушные колоски и едва слышно шелестели в сонной летней тишине.

Серебристые волны бежали вслед за мной, пока я шла по кромке оврага, заглядывала в его размытую дождями пасть, по дну которой все еще тонкой ниточкой струился ручеек.

Это был странный день. Суетливо–сонный — с солнцем, с летним снегом, с чередой людей и глупыми вопросами. С войной у порога и тоненькими колосками–ниточками, серебристой паутиной опутывающей ноги. С горами над головой, от чьих снежных шапок больно глазам, а от пылающих на солнце алым траурных эклирисов, которыми заросло кладбище на западном склоне, — сердцу. С кудрявыми белоснежными облаками на хрустальном небе и темной фиолетовой будочкой в бывшем бальном зале. С долгими разговорами. Со старой крепостью в окружении невспаханных полей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});