Сирены - Эрик Ластбадер

— О чем ты говоришь? Что ты не в состоянии просто взять и выйти из игры? Любой контракт можно разорвать, ты и сам знаешь это. — Крис ничего не ответил и сидел молча, уставившись в окно. Голубизна океанских волн, казалось, растворилась в ослепительном блеске отраженного солнечного света.

— Меня просто интересует, чего хочешь ты сам.

— Ты имеешь в виду, как бы я предпочел поступить?

Она кивнула.

Его взгляд затуманился, а на лице появилось грустное выражение. Сердце Дайны разрывалось от жалости при виде его такого. Теперь он выглядел совершенно другим человеком, ничуть не похожим на нахального и буйного рок-идола, прыгающего по сцене под вопли пятидесяти тысяч глоток сходящих с ума подростков.

— Не знаю, — проронил он после долгих раздумий. Его мысли, казалось, витали где-то очень далеко. — Я не хочу терять группу. Мы — единая команда... Они были моими ближайшими друзьями на протяжении почти пятнадцати лет. Знакомые и прихлебатели появляются, принося тебе кайф или иным способом, чтобы получить возможность быть рядом с тобой, и вскоре исчезают. Это — просто часть бизнеса. По истечении определенного времени тебе уже не составляет труда безболезненно отрывать от себя этих жадных пиявок. Ни я, ни кто-нибудь другой из нас не подпустили бы их к себе ближе известной границы. Мы слишком обособлены от окружающего мира. — Он коротко усмехнулся. — Иногда я думаю, что именно это заставляет нас казаться такими странными, похожими на членов одной семьи. Оставаясь внутри группы, мы любим друг друга... Они любят меня больше, чем папа и мама любили меня когда-либо. Я хочу, чтобы мы всегда оставались вместе. Вместе в противостоянии всему миру, как было с самого начала.

— Но, — Крис стиснул кулак, и Дайна увидела, как напряглись связки у него на шее, — я знаю, что что-то не так. Не могу сказать, что именно. Я просто чувствую и все. — Он взглянул Дайне прямо в глаза, и легкая дрожь прошла по ее спине. — Группа как бы живет своей собственной жизнью, неподвластной нам, и уже готова сожрать нас заживо. — Его всего трясло от какого-то внутреннего напряжения, хорошо знакомого Дайне. Именно оно сообщало ей эмоциональный заряд перед выходом на съемочную площадку. Оно возникало у нее где-то в области живота. Мускулы ее начинали сокращаться и дергаться, когда она знала, что момент наступил.

Внезапно Крис с маху хлопнул по столу ладонью так, что кофе выплеснулось из чашки Дайны.

— Слушай, ты знаешь, что мы сейчас сделаем? В багажнике моего автомобиля лежит этот мастодонт — «Харлей», — на лице Криса вновь расплылась широкая мальчишеская улыбка. Он перегнулся через столик и сжал ладонь Дайны. — Вперед. Мы отправляемся в дорогу!

И вдоль необъятной морской глади, лениво переливающейся на солнце жемчужными каплями, они помчались на кроваво-красном ревущем монстре. Чудовищная машина билась и вибрировала под Дайной, и та, обхватив Криса руками за пояс, чувствовала возбуждающую силу его мышц, лишь на мгновение вспомнив про Мэгги, отказавшуюся оседлать механического зверя.

Она плотно прижималась грудью к надежно укрывающей ее сгорбленной спине Криса, а теплый ветер раздувал волосы Дайны, превращая их в чудесный золотистый веер. Солнце, обжигавшее ее обнаженные руки, светило ей прямо в зажмуренные глаза.

Крис дал полный газ, и «Харлей» рванулся вперед, точно пришпоренный скакун, все быстрее и быстрее неся вперед своих всадников, пока тем не стало казаться, что они обогнали время и синие берега исчезли, став просто размазанным пятном, в котором смешались оттенки коричневого, белого, зеленого, красного и желтого. Обжигающий поток энергии, подобный раскаленной лаве, циркулировал в ее крови. Ускорение. Экстаз, длиной в целую вечность.

Глава 3

Минуты тянулись одна за другой, а Дайна продолжала неподвижно сидеть, не выходя из своего «Мерседеса». Вокруг царили покой и тишина: сюда, на Бел Эйр, не долетал даже слабый отзвук шума с наводненного в этот поздний час машинами и людьми бульвара Сансет.

Она остановилась, подъехав как можно ближе к широкому, посыпанному измельченным мрамором подъездному пути к дому Рубенса, однако так, чтобы при этом остаться незамеченной, и теперь решала, идти к нему или нет. Где-то в вышине над ее головой прожужжал невидимый в сумерках самолет, направлявшийся в лос-анжелесский международный аэропорт.

Она смотрела прямо перед собой на шеренгу высоких джакаранд, посаженных вдоль границы участка земли, прилегавшего к дому, но на самом деле перед ее глазами мелькали совершенно другие образы. Дайна наяву грезила о тяжелом дыхании необъятных каменных джунглей Нью-Йорка на рассвете и на закате, заставлявшем ее чувствовать себя всемогущей богиней. В такие часы огромный, бурлящий Нью-Йорк вторгался в ее сознание подобно яростному победному кличу дикой первобытной орды.

Из ее полуоткрытых губ вырвался слабый возглас, — смягченное временем и расстоянием эхо того пронзительного клича. Откинувшись на прохладную спинку кожаного сидения, она с нежностью провела ладонью по рулю.

На западное побережье Соединенных Штатов надвигалась ночь, принесшая с собой, казалось, отзвук пьянящего торжествующего вопля, рожденного в далеком городе на северо-востоке. И вот теперь Дайна изо всех сил старалась вызвать из глубин памяти ощущение тончайшей прозрачной квинтэссенции души этого города. Громкие удары ее сердца, отсчитывавшего словно метроном раз-два, раз-два, толчками отдавались в сонной артерии и в кистях рук. Казалось, оно было готово выпрыгнуть из ее груди. "Марк, Марк, — мысленно повторяла она, закусив губу.

Слезы наворачивались ей на глаза. — Какой же ты негодяй!"

Вдруг решившись, она завела мотор и, включив первую скорость, свернула на подъездной путь к дому Рубенса. Огромное здание с оранжевой наклонной покатой крышей в испанском стиле и оштукатуренными арками вдоль стен стоял на довольно большом удалении от дороги. Яркий свет в окнах слегка затушевывался пышным розовым сиянием, расцвечивавшим небо над невидимым отсюда Голливудом.

Ветви двенадцати массивных тополей прошелестели поочередно по крыше ее «Мерседеса». Затем перед лобовым стеклом мелькнуло бесстрастное мексиканское лицо помощника садовника, уезжавшего домой на своей «Хонде».

Дайна позвонила в колокольчик, и дверь распахнулась. На пороге стояла экономка Рубенса Мария, тоже уже собравшаяся уходить.

— Buenos tardes, сеньорита Уитней, — сказала она, отвесив едва заметный, церемонный поклон. — Сеньор как раз заканчивает партию в теннис.

— Да? И кто же у него в гостях?

— Никого, сеньорита. — Мария улыбнулась. — Сегодня он играет с машиной. — Впустив гостью, она вышла на улицу и притворила за собой дверь. Дайна бесшумно спустилась в холл, миновав огромное полотно Эль-Греко на стене слева, и, пройдя, через арку, очутилась в гостиной.

Рубенс уже шел ей навстречу через ведущую наружу дверь на противоположном конце комнаты. Он был одет в белые теннисные шорты и майку с двумя темно-синими полосками по бокам. Вокруг плеч он обернул большое лохматое полотенце; на предплечье его правой руки красовался бело-голубой напульсник. Позади Рубенса в ярком свете прожекторов Дайна увидела плавательный бассейн олимпийского стандарта и справа от него уголок земляного теннисного корта. При виде гостьи на лице Рубенса расплылась широкая улыбка.

— Ты все-таки пришла.

— А ты думал, что этого не произойдет?

— И да, и нет, — он сделал жест ладонью, означавший сомнение. — Я заключил пари с самим собой. Она приблизилась к нему.

— Ну и каков результат?

— Я победил, — он улыбнулся и направился к бару.

— Я думаю, ты смухлевал.

Намешав ей коктейль с «Бакарди», он бросил туда кусочек лайма и заметил:

— Я всегда честен по отношению к себе.

— И очень самоуверен. — Дайна взяла холодный стакан, протянутый им.

— Все дело в долгой тренировке, — ответил он, делая большой глоток. — Мне не раз приходилось получать по мозгам.

Она рассмеялась, уверенная в том, что он шутит, но тут же посерьезнела и, опустив глаза, уставилась в свой стакан.

— Я почти решила не приходить.

Он промолчал и, достав сигарету из изящного золотого портсигара, прикурил ее. Выпустив с легким шипением струйку дыма изо рта, он стряхнул пепел в маленький горшок, в котором стоял кактус.

Интуиция, обостренная ее собственной печалью, подсказала Дайне, какие слова Рубенса крылись за этим молчанием Рубенса. «Какая разница? — казалось, говорил он. — Ты здесь, а только это и имеет значение». Поэтому она удивилась, когда Рубенс неожиданно спросил:

— Что случилось?

Дайна увидела участие и заботу на его лице, сознавая, что, возможно, она предпочла бы услышать от него нечто иное, столкнуться с его черствостью и бездушием. Тогда ей было бы гораздо легче просто встать и уйти от него, не испытывая при этом никаких чувств.