Франсиско Франко и его время - Светлана Пожарская

«Внешне она (то есть война) носит характер гражданской войны, — внушал его преосвященство, — но в действительности это крестовый поход. Это был мятеж, но его целью было не нарушение, а восстановление порядка, сторонницей которого всегда являлась испанская церковная олигархия»[87].

1 июля 1937 г. было опубликовано коллективное письмо испанских епископов, составленное кардиналом Гомá и подписанное почти всеми прелатами Испании за исключением епископа Витории Мухики и кардинала Таррагоны Видаля-и-Барракера, в котором церковь подтвердила свое согласие с «Концепцией крусады».

Эта концепция встретила одобрение у Франко, убежденного католика. 19 января 1937 г. в одной из первых своих речей, произнесенных перед массовой аудиторией, он внушал внимавшим ему слушателям, что Испания всегда страдала из-за заблуждений интеллектуализма и подражания иностранному. Испания должна стать католическим государством[88].

16 ноября 1937 г. «l'Eco de París» опубликовала фрагменты его выступления, в котором он уже официально идентифицировался с концепцией крусады: «Наша война — это война религиозная».

Но в то же время трезвый политик Франко не мог не отдавать себе отчет, что среди фалангистов было немало антиклерикалов. А фалангу поддерживали Германия и Италия. И человек консервативных убеждений и ревностный католик Франко при выборе основополагающей доктрины не ограничился «концепцией крусады», во всяком случае, во время гражданской войны.

К этому его побуждали не только Берлин и Рим, без помощи которых ему было не обойтись, но и внутренние обстоятельства: в эпоху «массового общества», анатомированного еще X. Ортегой-и-Гассетом в его «Восстании масс», даже диктатор не мог обойтись без массовых организаций с их агглютинирующей функцией.

19 марта 1938 г. декретом была утверждена «Хартия труда», подготовленная фалангистом Гонсалесом Буэно: корпоративизм был возведен в степень государственной политики. Учреждавшиеся вертикальные синдикаты, объединявшие рабочих и предпринимателей по отраслям производства, наделялись правами государственных организаций. Рабочие теряли право на забастовку, а все вопросы, связанные с регулированием трудовых отношений, объявлялись прерогативой государства[89].

12 октября 1937 г. на официальной церемонии в честь дня «Испанской расы» Франко в первый раз появился в фалангистской форме — в голубой рубашке и красном берете. Его речь была посвящена масонам и интернационалистам, которые, по его убеждению, «не являются сынами родины»: «Наша война — это не гражданская война, не война партий, не война пронунсиаменто. Это — крусада, крестовый поход тех, кто верит в Бога. Все мы, которые участвуют в этой борьбе, христиане и мусульмане, мы все — солдаты Бога и боремся не против других людей, но против атеизма и материализма»[90]. Казалось, он развивал идеи X. Мата, изложенные в книге «Испания! Историко-критические заметки о патриотическом восстании против масоно-большевистской экспансии», увидевшей свет уже в ноябре 1936 г. Мата утверждал, что коммунистическая революция должна была совершиться 20 июля (Мола относит дату на 29 июля) и даже сообщал такие подробности: «В Вальядолиде в Народном Доме установлена гильотина и подготовлен список, куда внесены 10 000 человек, обреченных на смерть».

Одним из элементов «черной» легенды была версия о том, что своим рождением республика была обязана заговору масонов, контролируемому силами «Интернационала масонов». Масонами были, как утверждалось, крупнейшие деятели республики — М. Асанья, М. Альварес, М. Портела Вальядарес, М. Барриос, М. Доминго, Л. Кампанис, А. Леррус; социалисты — Л. Хименес де Асуа, Ф. де лос Риос; военные — Л. Очоа, С. Посас; и даже коммунист Каэтано Боливар, «доктор бедных», единственный депутат-коммунист в кортесах 1933 г. Эта легенда, по замыслу ее создателей, должна была уязвить чувства католиков[91].

Среди тех, кто сфабриковал эти «секретные документы», Рикардо де ла Сьерва, известный историк, автор десятков книг, называет фалангистского писателя Т. Борраса, никакая из книг которого, давно забытых, не имела такого успеха, как эти «изыскания»[92].

Истины ради не следует забывать: среди тех, кому принадлежит право первооткрывателя «коммунистического масонского заговора», был не кто иной, как сам Франко. Еще в мае 1934 г. он направил приветствие конгрессу «Интернационал Антанты против III Интернационала», заседавшему в Швейцарии. Франко высказал пожелание объединить действия единомышленников в Испании «с вашими великими усилиями».

Это письмо сохранилось в архиве Франко и было обнародовано в 1984 г.

Впоследствии Франко неоднократно повторял, что он обладал совершенно точными, научно выверенными сведениями, что Коммунистический Интернационал сплел заговор: «Было известно о документах, касающихся разрушения церквей и монастырей, и у нас был список лучших мужей Испании, которые должны были быть убиты. Мы знали день, точную дату»[93]. Отметим, что при скрупулезном изучении документов, хранящихся в Российском Государственном архиве социально-политической истории, таких сведений нами не обнаружено.

Испанский историк Ж. Фонтана замечает, что Франко и Мола как бы забыли, что мятеж готовился задолго до того, как «были обнаружены» эти «секретные документы»[94].

Корни масонофобии Франко не могут быть раскрыты полностью без учета личных мотиваций, без разграничения личных причин от политических. Так полагает крупнейший в Испании авторитет в исследованиях по истории масонства X. Феррер Бенимели. Но если до сих пор все еще многое остается неясным в персональных причинах масонофобии покойного диктатора, то, бесспорно, что Франко никогда не делал секрета из своей «страсти», обнаружив при этом неизменную твердость и постоянство. Отдав в самом начале мятежа приказ о реквизиции и систематическом секвестре всех масонских архивов, библиотек, он завершил свой политический и жизненный путь последним публичным обращением к 150-тысячной толпе с балкона королевского дворца в Мадриде, всего за несколько недель до своего смертного часа, обвинив «некоторые развращенные страны в пособничестве левомасонскому заговору, перед угрозой которого вновь оказалась Испания».

Примечательно, что Франко не только публично демонстрировал свою масонофобию, но и сам, по-видимому, глубоко верил в масонский заговор, о чем свидетельствуют записи бесед с ним его двоюродного брата «Пакона» — Салгадо Араухо. Ведь Франко никак не мог предполагать, что после его смерти эти записи будут опубликованы.