Ревнивая лампа Аладдина - Шахразада

Показалась лавка одноглазого Хасана. Конечно, вид его мог испугать только самых маленьких детишек. Весь базар знал, что сердце у этого старика золотое, а зелень, которую он продавал уже не один десяток лет, самая лучшая, самая свежая и ароматная.

– Да хранит Аллах милосердный тебя, о Хасан-зеленщик!

– Здравствуй и ты, юный Аладдин, сын мастера Салаха! Что привело тебя сюда?

– Моя матушка попросила купить трав, чтобы вечером запечь седло барашка. Она сказала, что только тебе доверяет она выбор зелени для этого прекрасного блюда!

– Льстец! Фатима и сама великая мастерица, она прекрасно знает, какие травы идут к какому блюду. Но раз она послала тебя, то…

Кряхтя, высокий сухощавый старик поднялся и принялся неторопливо выбирать зелень. Пучок в его руке все рос.

– Быть может, уже хватит, достойный Хасан? Ведь это уже целый букет!

– Не торопись, мальчик. Для такой прекрасной хозяйки, как твоя матушка, любой букет будет мал!

Закончив, одноглазый Хасан уложил огромный пучок, источавший головокружительные ароматы, в плоскую плетеную корзинку и протянул ее Аладдину.

– Кланяйся почтенной Фатиме, мальчик!

– Благодарю вас, о глава всех зеленщиков! – сказал Аладдин, протянув Хасану несколько монет.

– Вырос мальчик, вырос… – пробормотал Хасан, вновь усаживаясь у входа в свою лавку.

Теперь Аладдин был свободен. Но зелень все же следовало отнести матери. С этой смешной корзинкой юноша чувствовал себя неуютно. «Как девчонка! Только бы не увидел меня кто-то из знакомых!»

И Аладдин отправился домой. Солнце палило с безоблачного неба, народу становилось все больше. Хозяйки и купцы, подмастерья и просто любопытные… Как ни торопился юноша покинуть шумные базарные ряды, быстро пробиться сквозь толпу был не в силах. Он проталкивался, стараясь не смотреть по сторонам, но все же не смог не поднять глаз, когда рядом с ним раздался мелодичный смех и высокий голос произнес:

– Смотри, Софи, какой усердный юноша! Хотела бы я, чтобы у меня был такой красивый слуга!

Аладдин вскинулся, чтобы дать достойный ответ зацепившей его наглой девчонке, но слова застряли у него в горле.

Перед ним стояла вчерашняя красавица. Та, которую он увидел тогда в полутьме у полуденных городских ворот. Сейчас, купаясь в сиянии солнца, незнакомка была еще прекраснее. Изумительную красоту не мог скрыть тонкий газ покрывала, небрежно накинутого на голову. Рядом с красавицей по-прежнему была светловолосая служанка.

– Да хранит Аллах милосердный такую красоту! – только и смог произнести пораженный Аладдин.

Красавица рассмеялась.

– Здравствуй, юноша!

– Да простит мне Аллах такую дерзость, красавица… Но смею ли я спросить, как зовут тебя?

Вместо красавицы ответила ее служанка.

– На моей далекой родине принято, чтобы юноша первым называл свое имя! К этому привыкла и моя госпожа!

– Повинуюсь. Меня зовут Аладдин, я сын Салаха, мастера золотых дел.

– Но почему тогда ты здесь, на базаре, с корзинкой зелени? Почему не в мастерской своего отца? Разве не достойно для юноши создавать прекрасные украшения?

– Но разве, о глупая служанка, для юноши не достойно иногда помочь матери с покупками? Что зазорного в том, что я принесу ей пучок зелени, чтобы она не толкалась на городских улицах?!

«Достойные речи, мальчик!» – заметил Алим, никогда на смыкавший глаз и с некоторых пор недреманно следивший за Аладдином. Нет нужды говорить, что слов этих не услышал никто, но почему-то самому юноше на мгновение показалось, что он опять в пещере, и холодный огонь лампы вновь пляшет у него перед глазами. Миг – и наваждение исчезло.

– Достойные слова, Аладдин, сын мастера Салаха, – проговорила красавица. – Не удивляйся вопросам моей служанки, юноша. Она росла вдали от просвещенного мира, и от ее понятий о достойном для мужчин и женщин, боюсь, веет седой стариной.

Служанка выпрямилась, бросив гневный взгляд на госпожу, но перечить не стала.

– Теперь могу назвать свое имя и я. Меня зовут… Алия.

– Позволено ли мне, госпожа, будет спросить имя твоего отца?

– Он… Он далеко отсюда и его имя ничего не скажет тебе.

– Жаль, – лицо Аладдина омрачилось.

– Что так опечалило тебя?

– Если бы отец твой был здесь и если бы ты, прекраснейшая, да хранит Аллах твой несравненный лик, назвала мне его имя, я мог бы ступить на порог твоего дома, чтобы просить у отца твоего милости назвать тебя своей женой!

– Наглец!.. – Будур, ибо это, конечно, была она, на миг сбросила маску иноземной гостьи прекрасного Багдада и сорвалась на крик.

– Госпожа, – прошептала служака, – остановись! Ты же только дочь франкского купца…

И Будур, пытаясь сдержаться, рассмеялась. «О Аллах! Еще минута, и я бы позвала мамлюков или даже самого гулям-дари на помощь!»

Но надо было как-то сохранить лицо, и царевна проговорила:

– Наглец! Но почему же ты не спросил сначала у меня, согласна ли я стать твоей женой? На моей далекой родине спрашивают сначала девушку.

– Но я не знаю, о Алия, обычаев твоей родины. И потом, а если бы твой отец отказал мне?

– Но для этого нужно все-таки спросить его.

– Госпожа, прости, что прерываю вашу беседу, но… Разве достойно тебя сватовство этого юноши? Пусть он и сын мастера золотых дел, но он же из простонародья! – в голосе служанки звучали ужас и отвращение.

– Глупая! Этот юноша никогда не посватается ко мне. Он слишком привязан к своему дому, к своей матушке. Видишь, в его глазах нет решимости… Он способен лишь на дерзкие речи. Его дух еще не созрел для дерзких поступков!

Будур говорила так, как привыкла говорить во дворце: презрительно, насмешливо, не обращая внимания на тех, кто мог услышать ее беспощадные слова.

«Ох, как же ты ошибаешься, глупая девчонка! – подумал Алим. – Но погоди, придет миг, когда ты пожалеешь о каждом из своих резких слов!»

– Никогда еще, о красавица, никто не мог упрекнуть меня в том, что я гожусь только для болтовни! – Лицо Аладдина налилось краской от ярости.

– Значит, робкий Аладдин, я буду первой! Ведь ты подобен многим иным юношам и можешь отважиться только на слова! Даже если я соглашусь стать твоей женой, ты не решишься отправиться к моему отцу! Это просто пустая болтовня!

– Что ж, красавица, если ты упрекаешь меня в робости, я тебе отвечу тем, что сегодня на закате постучу в ворота твоего дома! И кто бы ни открыл мне дверь, я буду просить его отвести меня к твоему отцу, чтобы я мог просить у него позволения назвать тебя своей невестой.

– Клянусь Аллахом всесильным, юноша, ты не сделаешь этого!