Вальпургиева ночь - Анастасия Завозова

Я решительно развернулась к нервно мерцающему Уле:

— Как мне найти эту ведьму? Ула просиял в полном смысле этого слова: расцвело его скандинавское личико, и ореол света вокруг ярко вспыхнул.

— Ну, реально все обкашляли! Тьфу ты, поднабрался я от Полины! Я хотел сказать, молодец, Михайлина, правильно соображаешь! Значит так, сейчас иди спать, сама знаешь: утро вечера хреновее, если вечер удался… Господи, опять что-то Полинкино выскочило!

Я фыркнула. Ула выглядел таким растерянным, как будто не понимал, как это у него без конце выскакивают Полинкины выраженьица. Рассказать ему о процессах языковой интеграции в результате длительного общения или повременить?

— Ула! А кто такая эта ведьма? Почему нам так важно ее найти?

— Прародительница ваша, — невозмутимо ответил Ула, как будто речь шла о засолке помидоров,

— Пра… кто? — удивленно переспросила я. — Ты… вы… что-то путаете! Первой ведьмой в нашем роду была Аделаида, она в 1382 году пошла…

— Кидаться с курятника и взлетела? — закончил Ула. — Знаю, читал. Что ж, до нее ведьм не было? Она, Аделаида я имею в виду, не из пробирки ведь, мама-то у нее должна быть…

— Это исключено! — заявила я. — Нет, это я не насчет мамы. Если бы ведьмы появились в нашем роду так рано, Аделаида бы знала о своем даре, а для нее это явилось неожиданностью. Это раз. А во-вторых, та ведьма, которую нам нужно найти, пробавляется черной магией. У нее есть череп мертворожденного младенца, палец повешенного… Это к нам не относится.

— Череп и палец еще ничего не значат, — неожиданно заявил Ула. — Сама знаешь, в арсенале хорошей ведьмы должны быть всякие предметы, так, на всякий случай, чтоб в руки врага не попали. У самих-то в подвале что замуровано?

Я потупилась, вспомнив о том, что замуровано… Ох и е!!! Мамочки-ведьмочки! Да ведь там все и запрятано — и черепок, и пальчик, и змеиные чешуйки, и пара нехороших книжек… Неужели это все оттуда, то есть отсюда?

— Вот видишь! — наставительно произнес Ула. — Хронику-то вы не с самого начала собрали! Ладно, иди спать, завтра утром обсудим детали. Тут у меня появилась одна идея, как вытащить этого твоего пажа…

Наутро я проснулась оттого, что Полинка во сне отрабатывала апперкот и все норовила попасть мне по ребрам. Охая, пытаясь разлепить глаза, я отползла подальше и села. Во рту солома, под рясой солома, в волосах тоже… Убожество! Пока я приводила себя в порядок, проснулась Полли. Ее кулак врезался-таки в стену… Пробудилась подруга с воинственным кличем:

— Эх, покалечу!

Ну раз Полина проснулась, то ей и слово

— Эх, покалечу! — завопила я, выныривая из весьма приятного сна, в котором я опять отправила в нокаут Борю Боровкова. Что-то челюсть у Бори прямо как дерево, не гнется, не хрустит…

Оказывается, мой кулак припечатал грязноватую деревянную стену. Я расклеила второй глаз, помотала головой и огляделась. В сторонке у стеночки сидела Мишка, как всегда кислая и надутая, похожая в мятой рясе на нахохлившегося воробья, которого нечаянно занесло в совковый пылесос. Я, наверное, выглядела не лучше. В моем-то прикиде активного пациента психушки номер восемь… Так и вижу себя со стороны — бесполое существо в грязных штанах, широченной рубахе и шапочке с бубенцами — просто утро после бенефиса театра русского фольклора, мне б еще надпись на грудь: «Не кантовать! При пожаре выносить первой!»

Я вытащила изо рта пучок соломы (чего с голодухи да во сне не зажуешь!), отплевалась и спросила Мишку:

— Ула не прилетал?

Вместо ответа Мишка тыкнула пальчиком наверх. Я возвела заспанные очи долу и узрела тихо плавающего в атмосфере под потолком Улика. Мой Помощник свернулся клубочком, положил ладошки под щечку и сладко дрых, изредка всхрапывая. При этом он плавно кружился, представляя нашему лицезрению то рыжие кудри, то попу в штанах в бело-голубую полосочку, то грязноватые пятки… У меня в детстве была такая игрушка, кукла-мукла, как я ее называла, мягкая, толстая, вся из тряпочек. Над кроваткой висела, тоже в разные стороны вертелась. Пока грушу на четвертый день рождения не купили, я на ней удары своей младенческой ручкой отрабатывала… Маманя сразу поняла, что мне купить. Я еще до своего рождения у нее в животе долбилась, как заправский боксер. Папаня, правда, скромно рассчитывал на футболиста, но футбол меня никогда не привлекал… Хорошо, что я тогда никак не намекала на то, что стану патологоанатомом! Маманю бы удар хватил, если б я начала ковыряться в ее внутренностях… Она и так после того, как я поступила в медицинский, целый вечер курсировала между бутылкой мартини и литром валерьянки. За мартини хваталась, когда вспоминала, что я поступила, а за валерьянку, когда соображала — куда!

— Вот вам, тараканы, и день защиты животных! — выдала я, взирая на этого имитатора елочных игрушек. — Он же дух, к тому же дохлый! По идее, не должен хотеть есть, спать, пить… Так нет же! Кагор хлебает, как мой кактус водичку, да еще и спит без задних ног!

— Попрошу без оскорблений! — Ула мгновенно открыл глазки и снизился. — Я, между прочим, право имею, а ты не права!

— Прав тот, кто имеет больше прав! — огорошила я рыжего сентенцией собственного изобретения. — Давай-ка ты не будешь изображать из себя великого качка прав!

Рыжик привычно заканючил:

— Вот так всегда! Слова не успеешь сказать, уже к стенке припрут, кулаком в зубы тычут, оскорбляют, унижают, опускают честь и достоинство ниже сливного бачка в эмгэушном туалете…

Ого, а это у рыжика откуда? Неужто у Мишки поднабрался? Классное выраженьице, надо будет запомнить. Ну да ладно, выяснение происхождения сей славной фразочки оставим на потом, а сейчас лучше поговорим о насущном.

— Ула! Я есть хочу! — сообщила я.

— Грудью не кормлю! — нагло отозвался этот рыжий гибрид перекормленной пчелки и трусливого суслика. Нет, пацан наглеет прямо на глазах! Видимо глянув на мое перекошенное личико и постепенно леденеющие глазенки, Ула понял, что по утрам не стоит испражняться остроумием, и предусмотрительно взмыл к потолку, откуда виновато заюлил: — Полин, я это… хотел сказать, что провиантом не ведаю. В общем, еду сами найдете! В замке всех кормят и денег дают!

— Ага! Потом догоняют и еще дают! — хмыкнула я. — Готфрид там что, грехи замаливает? Устроил бесплатную кормежку для всех нищих, сирых, убогих, а также цыган, скоморохов, юродивых и прочего веселого подзаборного народца?

— Что-товроде! — Ула, разминаясь, сделал по избушке круг почета. — Помахал мощными ручками, подрыгал ножками. — Готфрид сейчас хандрит. Застукал свою жену с любовником. По всем правилам, бабенку давно следовало пустить босиком в Антарктиду с одной лопатой в руках, чтобы снег расчищать. Я уж не говорю про то, что он должен был сделать с любовником!

— Перекрутить на колбасу, порезать мелкими ломтиками и зажарить на собственном сале! До хрустящей корочки… — всхлипнула голодная я в унисон бурчащему желудку.

Ула сделал вид, что не заметил моего плача о колбасе, и продолжил:

— Ну или хотя бы избить до посинения челюсти! Но…Готфрид ничего такого не сделал, только запер голубков по разным комнатам. А сам сидит и горюет. Ну ничего он не может поделать — трусоват, да и жену жалко…

— Ну так отпустил бы обоих на все четыре стороны! — наконец открыла рот Мишка.

— Не положено! — Ула вздохнул. — Да Готфрида тут же заподозрят так, что вовек не отмоется дядечка. Таков уж обычай — неверной жене камень на шею!

Это что еще за лозунги постоянных членов клуба «Бей бабу!»? Да, Клары Цеткин на них нет! Ну или хотя бы Мэри Джейн… Эх, интересно, что сейчас Маша поделывает? Дубасит небось бедного Джеральда до самозабвения. Она у нас такая девушка, суровая, с мужиками строгая…

— А пока Готфрид куксится, то бишь тянет время до тех пор, пока не придумает, как бы ему и самому вывернуться и жену с любовником целыми оставить! — пояснил Ула.

— Пацифист, однако! — покивала я. — А скоморохов-то столько зачем? Хочет массовое побоище устроить? С песнями и плясками, по национальному, так сказать, обычаю?

— Да нет, — отмахнулся Ула, — это все великие задумки Готфрида. Конечно, с фантазией у дядьки не очень, но он старается. Мол, по такому случаю ему нужно развеселиться. Вот и велел привечать всякий сброд, чтоб его развлекал. На самом-то деле ему свидетелей побольше нужно. Видите ли, не все домашние Готфрида довольны такой его мягкостью по отношению к неверной жене, того и гляди сами деваху измордуют, а Готфрида заново женят. Только при таком количестве народа, которое сейчас в замке толчется, сделать это будет не так просто.

— Ха! Как бы не так! — И я порадовала общественность рассказами о своих ночных приключениях. — Да эта веселая парочка маньяков-любителей живенько наймет какого-нибудь бандюка с длинным ножом! А тот пажа уделает как Бог черепаху, нам только и останется что трупик слезами поливать. Тут Миха проявит во всей красе свой талант великой плакальщицы…