Data: полтора столетия будущего - Александр Уралов

— Колька…

— Нет, ты мозги-то включи! Щёлк — и пошёл наш НИИ в глубокое половое ущелье! Всё. Накрыли они нас. По самые уши накрыли. Эта машинка вся-то с гулькин хрен, а экран у нее, какой ни одной машине ЕС не снился. Вот потому мы все у них в руках. Ну, давай дёрнем… за упокой.

Он залпом выпивает водку, мрачно хрустит огрызком печенья, машет рукой и деловито спрашивает:

— Тебе Лёшка звонил?

— Звонил

— Сказал?

— Сказал. Я же вас предупреждал — не связывайтесь вы с этим режимом! Заплевали теперь весь воздуховод — поди, отмой!..

— Да ладно тебе. Отмоем. Лешка тоже к нам подскочит, часам к двенадцати, когда народ рассосется. Он тетрис любит… надо ему позвонить, чтобы водовки принёс.

…2000 год, осень. Мы с Колей сидим в летнем кафе, глядя, как холёные дамочки пытаются объяснить нерусской девочке-официантке, что они желают переждать дождь, сидя за чистым столиком, без белёсых разводов от тряпки и прилипшего мусора.

— Хороший сотик у тебя, — в третий раз бормочет Колька, нажимая на кнопки. — У меня у сына получше будет, но у него эти, как их… SMS-ки без смайликов. Ну, где там этот Таркан провалился?

Чернявый «Таркан» надменно ставит на стол чайник и две пиалы. Пить водку в этом кафе вроде бы нельзя, но чай заказать можно. Вот и наливаем мы водку из чайника в пиалы и, хмыкнув, пьём её, закусывая горячей, как адские угли, самсой.

— Помнишь, Сань, как мы в поле пивом упились?

— А то!

Круглый бай, — в миру — председатель городского совета, — проникшись глубокими чувствами к запылённому каравану из десятка ГАЗ-66-х, сделал нашему старому Шендровскому личный подарок-сюрприз. Лукаво подмигивая, он похлопал члена-корреспондента Академии наук СССР по плечу и горячо сказал:

— Воды много! Хорошая вода! Пить будете, меня вспоминать будете! Аллах велик — семь грехов с меня спишет, за то, что хорошему человеку помогал!

Бая-мэра-председателя наша группа поминала дня два. В пузатой двухколёсной цистерне-бочонке, в каких в городах продавали квас, вместо запаса воды оказалось пиво, успевшее нагреться ко времени прибытия на точку…

Группа, включая девушек и женщин, прошла несколько стадий — от изумления и аплодисментов, до проклятий и пожеланий гостеприимному главе города долгих лет мучительного вымирания. Попытки женщин на второй день «состирнуть» в пиве какие-то таинственные женские тряпочки, привели к «бабьему бунту». Неимоверно страдающий с похмелья Колька, проклиная «несвежее пиво» за головную боль, повез бочку-цистерну обратно за триста километров, требовать «тривиальную аш-два-о».

— Хороший сотик, за него и выпьем! За погибель нашу неизбежную, — говорит Колька и осторожно пьёт водку из широкой пиалы, скосив на меня страдальческие глаза.

Хулиганистого вида воробей с размаха ворует кусок хлеба с тарелки и, пытаясь скрыться с ворованным, тут же попадает в лапы, крылья и клювы своих собратьев, устраивающих крикливую кучу-малу.

— Всё, как у людей! — говорит Колька, мотнув головой в сторону воробьиной драки. — Хапнул — сматывайся, поймали — не обессудь! А сотики наши — наша погибель. Их тебе где штампуют? В Челябинске? В городе-герое Москве? В посёлке Аленькое, где у мужиков пипки маленькие? Да хрена там лысого! Их тебе Америке штампуют! В смысле, на Тайване, конечно, или в Китае, но — по буржуйским технологиям! Во-первых, все наши разговоры они со спутников слышат, как кобель хомячка, а во-вторых, случись чего — в Вашингтоне по кнопочке — тюк! — и пипец. Звонит тебе, к примеру, Мухаметжанов и кричит, мол, перекрывайте второй контур к чёртовой бабушке. Ты, конечно, охреневаешь, но под трибунал идти не хочешь и, по законам военного времени, приказ не обсуждаешь. А в пятнадцатой комнате мужики от Леонидова ещё пару приказов получают и тоже не жужжат — выполняют. Ну, вот тебе и — бум-барабум. Пипец безо всякого даже участия Брюса Уиллиса и Милы Йовович, понял?

— Коля…

— Нет, ты подумай хорошенько! Пошевели нейронами! Связи либо нет, либо она подменяется синтезированными голосами. А через интернет обрубаются обычные телефоны…

Колька горячится и, машинально отмахиваясь от ленивой осы, прилетевшей на запах его одеколона, чертит на салфетке какие-то прямоугольники и кружки и соединяет их стрелками. «Вот в ЦРУ-то сейчас паника, — думаю я, — Колька все их секреты вызнал и теперь направо-налево разглашает»…

Хорошо сидим!

…2010. Немного сдавший после смерти сына, Колька всё также мастеровит, также точна его рука, богат и открыт ум всякому новому делу. Недавно он позвонил мне и, толком не поздоровавшись, взволнованно крикнул в трубку:

— Слышь, Санёк! Ты сейчас случайно не смотрел Рен-ТВ?

— Не-а.

— Малахова, поди, смотришь, отщепенец… совсем от рук отбился, жирком заплыл! Ну, куплю сейчас пузырь и заскочу к тебе, понял?

…Мы сидим на кухне. Жена, поджав губы, но, не решаясь на открытую конфронтацию, выставляет на стол грибочки, салат и прочую домашнюю закуску. Колька с удовольствием выпивает первую рюмку, подцепляет на вилку скользкий серый гриб и доверительно сообщает:

— Тут мы с ГЛОНАССом возились… короче, сверху приказ пришёл, внедрять его вместо GPS, понял? Повсеместно.

— И что? — говорю я, улыбаясь. — Откаты…

— Погоди ты с откатами, — отмахивается Колька. — Подумаешь, откаты! В первый раз им что ли, нашим олухам? Я тут что прикинул? Начинается заварушка — и всё! В Вашингтоне дёргают за рычаг — и прощай, Маша, ты теперь не наша! Ослепли и оглохли! — он кидает в рот гриб, нацеливается на второй, и безо всякого перехода сообщает. — Я тут от Хачатряна письмо по электронке получил. Кстати, у него внучка уже в третьем классе учится, представляешь?!

— Да ну?

— Точно тебе говорю! У него там, в Штатах, Ленка сейчас прихворала, вот он и пишет, что внучку сам решил в школу отвозить. А Ленка говорит…

Хорошо сидим, душевно!

Колька-Колька, дорогой ты мой Николай Васильевич! В тебе нет ни вечно модного антисемитизма, ни столь же вечной ксенофобии. Ты — наш. Наш, научно-институтский — если, конечно, вы понимаете то, что я хочу сказать.

Быть может, я косноязычен, но понять меня, пожалуй, можно. Эх, Колька! Парень с золотыми руками, вечно горячей головой и воистину русским размахом души и мыслей, — шебутной и быстро соображающий, — хоть и подкатываешь ты к пенсионному рубежу.

— Давай-ка, Николай, за тебя! Ну их, эти всемирные заговоры!

— За меня — это не помешает. Ну, поехали!

И я со светлой душой пью водку.

— Просрали… — деловито говорит Колька.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});