Заложник особого ранга - Сергей Зверев

И тут в «ухе» — микроскопическом наушнике телеведущего прозвучал растерянный голос генпродюсера:

— Мы вас обрубаем якобы по техническим причинам. Сделаете еще одну передачу, запустим в записи.

* * *

— Ну, наконец то, что надо! — молвил Глеб Чернявский, просмотрев монтированную-перемонтированную передачу с участием Муравьева.

После неудачного генеральского дебюта в прайм-тайме политтехнолог зарекся пускать своего главного положительного героя в эфир не в записи. Новые «теледебаты» часового формата снимали семь с половиной часов. На этот раз останкинскую студию посетили Чернявский и Подобедов. Кечинов под каким-то предлогом не появился. Перед выходом на подиум перед камерами генералу на всякий случай внушили: еще хоть одно слово «от себя» — и он отправляется на пенсию.

«Теледебаты» прошли, как и положено, в прайм-тайме, с предварительными анонсами по всем каналам. Рейтинг генерала мгновенно пополз вверх, словно столбик термометра в июньский зной. Всевозможные институты «по изучению общественного мнения» уже определяли популярность Николая Михайловича Муравьева как вторую в России…

— Ладно, за это стоит выпить, — чекистский генерал извлек из бара бутыль традиционного «вискаря», взвесил ее в ладони, словно гранату, и улыбнулся Чернявскому: — Ну что, мастер политических интриг и закулисных махинаций… Все идет путем.

— Главное — чтобы президент об этом не узнал раньше времени, — политтехнолог отодвинул рюмку. — Давай обождем Лешу и генерала…

— Что-то не нравится мне в последнее время наш Кечинов, — Подобедов налил спиртного в свою рюмку и немедленно выпил. — Смурной он какой-то…

— Обратного пути ни у него… ни у нас уже нет, — обтекаемо ответил Чернявский.

— Может, его угрызения совести замучили? — чекист улыбнулся.

— Совесть — не технологическое понятие, — парировал мастер пиара. — И вообще: назвался груздем — полезай сам знаешь куда.

Кечинов и Муравьев прибыли в загородную виллу лубянского руководителя почти одновременно. Их лица отличались разительно. Армейский генерал лучился самодовольством: роль героя телевизионного манежа явно пришлась ему по душе. А вот функционер администрации президента выглядел мрачным, словно вкладчик рухнувшей финансовой пирамиды. На его не слишком выразительном лице явственно прочитывалось недовольство как жизнью вообще, так и своей ролью в ней в частности.

— Заждались мы вас, — чекист на правах хозяина сразу же пригласил гостей за стол. — Время дорого. Давайте по рюмцу хлопнем и хорошенько подумаем. Надо срочно дела решать…

«Решение дел» затянулось почти до полуночи. Чернявский на правах идейного вдохновителя проекта рассказывал, как следует организовать массовые бесчинства в Москве, как грамотно их пресечь и каким образом осветить все это в СМИ. Подобедов, как технический руководитель, прикидывал чекистскую составляющую. Муравьев, разостлав на столе подробную карту столицы, очерчивал алым маркером стрелы-направления, по которым вверенная ему Кантемировская дивизия с приданной бронетехникой будет подавлять государственный переворот. И только Кечинов не принимал участия в разговоре. Он угрюмо сопел и, раз за разом хлопая рюмку виски, неприязненно косился на будущего «спасителя отечества».

— Послушай, Муравьев, — наконец молвил он, — ты когда перед камерами в той, неудавшейся передаче о своих симпатиях к Карташову распинался… ты как — недопил или переработал?

— А чего — правильные вещи мужик говорит, — уверенно возразил генерал.

— Ты хоть понимаешь, что он — нацист чистой воды? Чего, кстати, и не скрывает — и плакатики у него на гитлеровские смахивают, и свастики любит… Ты же должен ему не только танками противостоять, но и идеологически! А ты — «идея красивая», «слова правильные»… Ты что — с фашистами заодно? Или я чего-то не понял?

— Не все так плохо было в фашистской Германии! — спокойно парировал Муравьев. — И «сильная рука» была, и инородцев там разных в газовые печи отправляли… А главное — немцев во всем мире уважали и боялись! Фюрер принял страну разграбленной и опустошенной, а через пять лет вся Европа перед Германией трепетала!

— Слушай, ты! — Кечинов резко поднялся из-за стола. — Ты думаешь, что тут главный? Да ты никто, и звать тебя никак! Это мы тебя из дерьма слепили. С дерьмом и смешаем.

— А вот не надо мне таких вещей говорить, — недобро прищурился генерал. — А то, когда президентом стану…

— Да не ссорьтесь вы, мужики! — примирительно улыбнулся Чернявский.

Кечинов спокойно сказал:

— Значит, так. Дело тут не в свастиках. Только теперь до меня дошло, в какое дерьмо я влез. То, что все мы задумали — прямой путь к кровавому развалу России, к полнейшей анархии, беспределу и гражданской войне. Это будет война всех против всех, после чего все мы будем жить в стране меньше Московской области и бедней Суринама. Если уж где-то и есть настоящие враги России — так это те недоумки, которые в многонациональном государстве призывают перевешать всех нерусских. А ты, — кремлевский чиновник резко обернулся к Муравьеву, — урод еще похлеще Карташова. Только много опасней. У того под началом — несколько тысяч безмозглых малолеток, а тебе десятки тысяч вооруженных подготовленных людей подчиняются.

— Скоро мне сто сорок миллионов подчиняться будут, — уверенно бросил генерал. — Ох, смотри, Леша! Ответишь за свой гнилой базар! Сотру же я тебя в лагерную пыль!

Кечинов уже выходил из-за стола. Как ни старались Подобедов и Чернявский спустить ситуацию на тормозах — гость был непреклонен. Наскоро попрощавшись с чекистом и политтехнологом, он попросил их завтра же утром встретиться, чтобы срочно разрулить ситуацию.

— Иначе я ее сам разрулю, — были его последние слова.

Настроение было безнадежно испорчено.

— Он что — серьезно? — спросил Чернявский совершенно обескуражено.

— Боюсь, что да, — Подобедов с трудом пытался унять дрожь в голосе.

— А что он нам может сделать? — спросил Муравьев.

— Он очень многое может сделать. По «вертушке» с президентом связаться и все ему рассказать. Или отправиться к спецпоезду правительственным вертолетом. Или начисто обрубить нам доступ в СМИ. И это — самое простое… Леша у нас — признанный мастер закулисных интриг. За что его и ценят. Не успеешь глазом моргнуть — отфутболят тебя так далеко, что потом всю жизнь не очухаешься.

— Этого нельзя допустить, — сказал Муравьев.

— А что я могу сделать?

Армейский генерал выразительно провел ребром ладони по своей шее.

— Президент этого не поймет, — вздохнул Чернявский. — Точней, поймет именно так, как и должно: догадается, чьих рук дело. И тогда…

— На мокруху я не пойду, — категорично отрезал Подобедов. — Леша — слишком серьезный персонаж. Входит в десятку самых влиятельных лиц России. Да и подобраться к такому… Сам знаешь. А потом, как это ты себе представляешь? Без письменного приказа мои люди покушение организовывать не возьмутся. А приказ этот, как ни крути, где-нибудь в архивах осядет.

— А вас никто и не заставляет мокрушничать! — хмыкнул генерал и потянулся к аппарату спецсвязи. — У нас при Генштабе своих мокрушников навалом. Думаете, только вы на Лубянке такие умные?

* * *

Небольшой вертолетик медленно плыл над Среднерусской возвышенностью. Негромко рокотал двигатель, неяркое сентябрьское солнце дробилось во вращающихся лопастях.

Сидя у иллюминатора, Алексей Кечинов сосредоточенно смотрел, как внизу проплывают бесконечные леса, небольшие деревушки и поля с серыми заплатами озимых.

С президентом он пытался связаться еще утром. Но офицер спецсвязи правительственного поезда просто-напросто ему отказал. Удельный вес Кечинова во властных кругах был немалым, но тут вступили в действие другие силы.

Нажав на кнопку вызова, Кечинов заказал чай. Стюардесса с серебряным подносом появилась ровно через минуту. Поставив стакан в подстаканнике на дубовый столик, она обворожительно улыбнулась, словно демонстрируя, что вся ее предыдущая жизнь была прелюдией к встрече с этим замечательным пассажиром.

— Узнайте, где мы теперь находимся, и скажите, — скомандовал Кечинов.

Нужная информация была доложена через пять минут. Вертолет должен был приземлиться в шестидесяти километрах по ходу движения президентского поезда.

— Правда, горючего не хватит, командир экипажа просил передать, что у нас запланирована кратковременная посадка для дозаправки. Нижегородская область, военный аэродром. Ровно через десять минут.

— А лететь еще долго?

— С учетом небольшой посадки — не более двух часов.

Вертолетный двигатель урчал с умиротворяющим однообразием. Кечинов, поднявшийся в половине шестого утра, почувствовал, что его клонит в сон. Однако засыпать не стоило: предстояло набросать основные тезисы разговора с главой государства. Даже если путч и будет подавлен, экономические потери страны обещали стать значительными — и не только от сожженных машин, разбитых витрин и банкротств страховых компаний.