Кыыс-Хотун - Анастасия Саввична Сыромятникова

поздно к шаманке скакать!

— А может, она на ысыахе?

— Здесь ей колдовать никто не даст. Э-э, выпутаемся сами! Ну! — стукнула Аныс пятками своего коня.

На лугу — шум, веселье. Большая часть гостей с оживленными криками наблюдала за схваткой борцов. Другие ели конское мясо, запивая его кумысом. Нюргуна и Аныс остановились поодаль, под березками у шалаша. Молодым девушкам неприлично бегать взад-вперед перед чужими людьми. Хобо-рос этого терпеть не может. Тем более сегодня — невесту вообще никто не должен видеть.

Но, оказалось, их появление не осталось незамеченным. Подбежала в огненно-красном платье Олексас — веселая жена Мики:

— Ая-яй! Обе в белых платьях! Где ты достала такое, Аныс?

— Нюргуна подарила.

— О-о, у Нюргуны уже есть, о что дарить! Скоро совсем богатой хозяйкой станет. А как похожи вы, девушки, в этих платьях! Прямо близнецы.

— Я же тебе говорила, никто не заметит, — шепнула Аныс, когда Олексас улетучилась. — Видишь, и она говорит, что похожи.

— Боюсь я. Лучше пойду и прямо скажу: не хочу!

— Перестань.

В это мгновенье послышалось торжественное и вместе с тем задорное пение. Начался осуохай. Сто или двести человек — все, кто был на поляне, — взялись за руки и пошли вокруг нее. Словно огромное разноцветное колесо, закружился хоровод, повторяя здравицы запевалы. И Нюргуне так захотелось в круг — хоть плачь! Но Беке, который неизвестно когда появился рядом, цепко схватил ее за руку:

— Сиди! Иначе весь наш план провалится.

— Беке, а ты видел жениха?

— Да видел, — передернул плечами парень. — Молодой вроде, а в глазах — такая муть! Смотри — рядом с учителем!

Нюргуна вгляделась в пеструю ленту танцующих. Ах да, вот Василий Макарович. Он передвигается машинально, словно нехотя, лицо у него совсем не праздничное. А Хоборос надеялась, что ысыах развлечет мужа. О господи, подбежать бы, вырвать его из круга, упасть перед ним на колени — спаси, освободи, увези, куда хочешь! Поздно. Поздно. Плечом к плечу с любимым, просунув руку ему под локоть, как-то странно передергиваясь, приплясывает тот, кто уже сегодня станет навеки ее господином. Он худ и невзрачен, у него острые скулы и плечи. Если б еще не плясал он рядом с Василием…

— Ну как? По-моему, он под хмельком, и порядком, — посмеивался Беке.

Нюргуна удивилась. Как же так?

Приехать бог знает откуда, чтобы устроить свою и чужую судьбу, и напиться? Нет, нет, ни в коем случае…

Осуохай еще не кончился, когда на середину круга с узорчатой тростью в руке вышла Хоборос и взмахнула ею. Воцарилась мертвая тишина.

— Люди добрые! — так громко, что до Нюргуны доносилось каждое слово, начала она. — Этот ысыах мы с мужем собрали в честь племянницы нашей, Нюргуны, в честь ее вступления в новую жизнь. Не благодарите нас — благодарите ее! Вот суженый ее — Афанасий Иванович Кириллин. Он приехал издалека, прослышав о красоте и кротости нашей невесты. Да будет мир и счастье в их доме!

— Да будет мир и счастье! — послышалось со всех сторон.

— Да будет счастлива Нюргуна — Кыыс-Хотун! — крикнул кто-то громче всех. Кажется, это был Тихон.

— А у самой Кыыс-Хотун спросили? — взвился над толпой хриплый голос. — Сама-то она хочет такого счастья?

— Это ты, Морджо? — яростно взглянул на Мастера князь Федор по прозвищу Левый Глаз. — Ты чего сюда притащился? Хочешь, чтобы твои костыли обломали о твои ребра? Лежал бы в своем хлеву, калека!

— Лежал… Десять лет лежал. А сегодня не могу! Не могу лежать, когда сироту обижают!

Подбежавшие хамначиты князя оттащили Морджо в сторону, оставив без костылей.

Хоборос, величественно улыбаясь, подошла к жениху.

— Господин Кириллин, не хотите ли вы со своей суженой обозреть наш Кыталыктах, луга и нивы, где росла и резвилась наша невеста?

Места наши чудесны. Я думаю, они вам понравятся.

Она сделала знак, и тут же жениху подвели сильного, крутогрудого жеребца. Усатый сват поправил стремена и уздечку. Жених вскарабкался в седло. Тут же рядом Беке придерживал белого коня Нюргуны. Подбежала девушка, вся в белом, с лицом, закрытым плотным покрывалом. Беке подставил ей локоть. Девушка вспорхнула на коня и, ударив пятками в бока, поскакала. Жених, помедлив мгновение, пустился за ней вдогонку.

— Старуха, это Нюргуна ли? — толкнула Боккою Хоборос.

— Кому ж еще быть! — дрожащим голосом ответила батрачка. Светлая слеза поползла по ее землистой щеке.

— Ну, слава богу. Слава богу, — бормотала Хоборос.

— Эй, догоняй, парень! Догоняй! — кричали пирующие.

— Кыыс-Хотун, пришпорь коня!

Эту игру затеяла сама Хоборос. Что ж, у каждого хозяина — свои причуды. Рассказывали, что какой-то богач выдал дочь за человека, который догнал ее в тайге на лыжах.

— Слава богу! — продолжала свое бормотание госпожа.

Что случилось — толком никто разглядеть не успел: далеко было. Те, что позорче, видели: догнал жених невесту, обнял ее и вдруг опрокинулся навзничь, грянулся оземь на полном скаку.

XII

Жара, жара. Еще на рассвете страшным багровым языком вылизывает солнце последние росинки. Стала жесткой и колючей трава, желтеют и засыхают кончики лиственничных иголок. Как всегда в эту пору, замирает жизнь в долине. Как всегда в такую погоду, от невыносимых мук корчится Хоборос.

— Старая, потри мне еще грудь. Когда же я избавлюсь от этой проклятой болезни? Прямо саднит сердце. За что она на меня наслана? Вылечил бы кто-нибудь — половину всего, что имею, отдала бы. Боккоя, не знаешь ли где-нибудь сведущего шамана? Пусть он даже за тысячу верст — пешком дойду, если лошади устанут.

Боккоя неторопливо, мягко и вместе с тем сильно массажирует грудь госпожи. Время от времени она мочит тряпку в ведре. На пылающем теле Хоборос тряпка высыхает моментально, как над огнем камелька.

— Мало болезни, так еще и эта змея, которую вскормила из ладоней, портит кровь. И зачем она мне понадобилась! Пусть бы подохла грудным ребенком или выросла батрачкой… Лучше б взяла мальчишку-сироту, по крайней мере был бы наследник, помощник. Сколько денег, сколько масла и мяса ухлопала на ысыах, и вот — на тебе! Наше имя навек опозорено. Во всем улусе, наверно, сплетничают, что Таскина какую-то мужичку пыталась подсунуть в жены княжескому сыну. Господи, господи!

Боккоя молчит, ей страшно рот раскрыть. А Хоборос, как назло, требует ответа:

— Знаю, знаю, для чего она так с женихом обошлась.

Чтобы с Василием шашни крутить. Вот только не пойму, когда же они встречаются. Ночью, что ли? Мне Ланкы говорил, что как-то Нюргуна ночью через изгородь перелазила.

— Господь с тобой! — не выдержала Боккоя. — Грех так о ребёнке думать.