Мы были суворовцами - Николай Теренченко

Рассказывая о своем суворовском прошлом, не могу отделаться от соблазна вкратце рассказать о нем, о старшем брате Мише, которого мне так и не суждено было никогда увидеть. Мой отец вместе со своим младшим братом Семеном с первых дней гражданской войны добровольцами вступили в ряды Красной Армии. Огненные дороги гражданской разлучили братьев. Восемнадцатилетний Семен вскоре встретил юную казачку Марию, которая была сестрой милосердия в том же полку, что и Семен. Молодые люди полюбили друг друга и вскоре у них родился сын Мишутка. Мария после родов умерла, и пришлось отцу, красному пулеметчику Сене, разрываться между боями, сабельными атаками белых и полевым лазаретом, в котором кочевал его совсем крошечный сын.

Под напором генерала Деникина пришлось Красной Армии с тяжелыми боями отступать к Царицыну. Отходя через город Каменск, откуда родом была Мария, Семен нашел ее родителей, привез на своей пулеметной тачанке сына, спешно поцеловал его, и так как белые кавалеристы уже занимали город, помчался догонять свою часть. Только чудом да отличным владением пулеметом удалось вырваться Семену из-под шашек догонявших его белых. Под Царицыным Семен отлично воевал, как траву, косил из своего станкача белогвардейцев и был удостоен высшей по тому времени награды - молодого бойца перед строем полка расцеловал сам Климент Ворошилов. Только через два года красному командиру Семену удалось вырваться в далекий Каменск, чтобы забрать Мишутку. Вошел в знакомый дом и не поверил своим глазам! Перед ним стояла его умершая красавица Мария с карапузом на руках! Это, оказывается, была младшая сестренка Марии Шурочка, как две капли воды похожая на сестру. Ни на какие уговоры не поддавалась молодая девушка, ни на минуту не отпуская от себя приемного сынишку. Юная мама Шура при этом заливалась слезами, отчаянно ревел и Мишутка, глядя то на плачущую маму, то на здоровенного дядю, пытавшегося взять его на руки. Дело порешили миром, оставив малыша подрастать у бабушки, а через некоторое время мама Шура стала женою Семена Дмитриевича. Миша так и не узнал до конца своей жизни о том, что она была его не родной, а приемной мамой.

...Многое можно было бы рассказать про тот победный 1945 год. Меня в тот год поражала какая-то распахнутость душ и сердец людей, пришедших с фронта. Святое фронтовое братство ценилось в то время дороже всего. Я был свидетелем того, как бывший фронтовик встретил своего сотоварища по фронту или армии, воевавших где-то рядом. Они и в глаза не видели раньше друг друга. Поговорив накоротке между поездами, один на прощание снял со своего запястья золотые часы и протянул их другому фронтовику. А тот, отвечая взаимностью, подарил боевому соратнику кортик, добытый в честном бою Фронтовики на прощанье обнялись и расстались, возможно, навсегда. И таких встреч и расставаний были сотни, тысячи на уже мирных дорогах необъятной страны.

Мои братья Валентин и Сережа, гостившие у родни в Каменске, уговорили маму отпустить меня в Москву, к дяде Сене. Летние каникулы кончались, и после непродолжительной встречи с дорогим для меня человеком я возвращался домой через Сталинград, где должен был сделать пересадку. Подъезжая к городу-герою, я из окна вагона увидел огромное, растянувшееся на многие километры кладбище искореженного металла. Танки, пушки, бронетранспортеры, оружие всех систем и калибров было свезено сюда и ждало переплавки. И вся эта чудовищная армада техники совсем недавно неумолимо ползла к Волге, стреляла, плевалась огнем, испепеляла все живое на своем пути, сея ужас и смерть, превращая мирные творения рук человеческих в руины и прах. А навстречу этому стальному валу вставали наши русские, армянские, украинские, татарские отцы, братья, дедушки, закрывая своими жизнями путь ненавистному врагу к великой реке и всему тому, что кратко называется Родиной.

Сталинград был в руинах. И тут, в Сталинграде, меня ожидала еще одна встреча, так поразившая меня.

Ожидая поезда, который должен был подойти вскорости, я, в сутолоке вокзальной суеты, от нечего делать вышел на привокзальную площадь. Чуть в отдалении от временного деревянного вокзала я увидел чашу бывшего фонтана, по краю которого в веселом хороводе, взявшись за руки, плясали каменные дети. Я подошел поближе и стал разглядывать необычный хоровод. Все скульптурки детей были черными, закопченными, на них были многочисленные царапины, отколотости, выбоины. И я вдруг подумал: "Миленькие вы мои, родненькие, да как же вы уцелели в самом центре этого клокочущего, бушующего пламени ада? Плавилась броня стальных чудовищ, ведь все кругом, было мертво, а вы уцелели и до сих пор пляшете свой невинный детский танец!".

Что-то защекотало у меня в носу, и фигурки детей стали расплываться, затягиваться пеленой. Я понял, что это были слезы на моих глазах Я стоял и молча вглядывался в закопченные личики моих каменных современников. Мне показалось, что вот тот мальчик с отбитым носиком чем-то смахивал на моего товарища - Толика Безнощенко, а другой карапуз - на Бориску Штанько, а вот тот пухленький - на Жору Пелиха.

Мимо фонтана молча шли прохожие, некоторые военные приостанавливались и, глядя на нас, отдавали воинскую честь.

Я шмыгнул носом, вытер пятерней глаза, стал по стойке "смирно", отдавая воинскую честь необычному фонтану с детьми, танцующими по его кромке, круто повернулся и пошел к ожидавшим меня братьям. Это были, наверное, мои последние детские слезы.

Наступила пора взросления, наступала ранняя юность.

Часть третья. Испытание на прочность

1. Наш дом - клокочущий котел

Шел 1946. Это был удивительный год нашей суворовской жизни! Произошел какой-то мощный взрыв наших интеллектуальных, спортивных и всех прочих способностей, подспудно дремавших в каждом из нас до поры, до времени. Юность жаждала действий в каком-либо направлении, поисков самого себя, собственного "я". Заложенные самой природой в каждом ребенке, юноше любознательность, пытливость, заботливо лелеемые нашими педагогами, чутко уловившими эту жажду деятельности, давали замечательные плоды.

Дело в том, что наше училище административно не подчинялось разным рай-гор-облоно, имело свое начальство в далекой Москве, чуть поменьше в Ростове, т. е. в округе. Чувствовали себя наши педагоги независимо, над ними не порхали рои никчемных бумажных инструкций, указаний, постановлений местных начальников от педагогики. Над ними не довлело тяжкое бремя различных декадных, месячных, квартальных планов-отчетов, планов-конспектов. Они смело делали ДЕЛО, успешно претворяя в жизнь замечательные идеи великого педагога Макаренко. А самое главное - они не жалели ни себя, ни своего свободного времени. Молодые, еще не обремененные семьями и семейными заботами, они все свободное время отдавали нам, детям.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});