Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона - Уильям Сароян

Вошел Уильям Гроген и сел на стул, который перед тем занимал юноша.

— Как вы себя чувствуете? — спросил его Спенглер.

— Гораздо лучше, — сказал мистер Гроген. — Я выпил две рюмки и послушал, как поют солдаты. Ну и любят же они пианолу и старинные песни, которых им никогда не приходилось слышать!

— «Вы ведь меня любите, правда?» — сказал Спенглер. — «Ну да, любите. Сами знаете, что любите». Вот что она говорит, Вилли. И вот как она это говорит. Кажется, я на ней все-таки женюсь.

Спенглер на секунду перестал мечтать о Диане Стид и пристально вгляделся в лицо старого товарища.

— Старинные песни — это прелесть! — сказал он.

— Том, — сказал мистер Гроген, — помните, как старый Девенпорт пел баллады?

— Еще бы! Сколько будет стоять эта контора, они будут звучать у меня в ушах. Слышу как наяву. Но не только баллады, а и псалмы тоже. Помните, как старый Девенпорт пел по воскресеньям псалмы?

— Помню, — сказал мистер Гроген. — Помню все до единого. Любил делать вид, будто он страшный безбожник, но по воскресеньям целый день распевал псалмы. Жевал табак, отстукивал телеграммы, пел и сплевывал струю табачной жвачки в плевательницу. Рано утром день начинался с «Привет тебе, сладостное утро, день священного отдохновения». Какой замечательный был человек! А позже он горланил «Сей светлый день! Да будет нынче свет».

— Помню, — сказал Спенглер. — Как же не помнить! «Да будет нынче свет». А потом сплевывал табачный сок в плевательницу.

— После этого он запевал «О боже, властитель ночи и зари. Благодарение тебе за то, что подарил нам свет». Страшенный был безбожник, но превыше всего ставил свет и всяческую жизнь. А в конце дня медленно поднимется, бывало, со стула, расправит усталое тело и тихонько затянет: «Уж день прошел, и ночь близка». Знал все старинные песни наперечет и любил их до беспамятства. «Спаситель! — кричал он, представляясь богохульником. — Спаситель, дохни вечерней благостью, покуда ночной покой не смирил наш дух; признаемся тебе в нужде и в прегрешеньях наших, исцели же нас и отпусти ты нам грехи».

Телеграфист замолчал, вспоминая старого друга, которого давным-давно уже не было в живых.

— А ведь, наверно, это так и есть. Том, так и есть.

Управляющий телеграфной конторой улыбнулся и похлопал своего товарища по плечу, а затем встал, чтобы погасить свет и запереть контору на ночь.

Глава 23

СМЕРТЬ, НЕ ХОДИ В ИТАКУ!

Наконец-то Гомер Маколей улегся в постель, но он метался и ворочался с боку на бок. Ему снилось, что он снова бежит, преодолевая препятствия, но всякий раз, когда подбегает к барьеру, там стоит Байфильд и хочет его остановить. Он все же пытается прыгнуть, и оба они падают. Снова барьер, и снова Байфильд… В конце концов боль в ноге становится невыносимой; он опять пускается бежать и падает. Потом встает, дает Байфильду в зубы и кричит: «Байфильд, вы меня не остановите! Вы меня не в силах остановить! Вы меня не в силах остановить — ни малыми, ни большими, ни какими ни на есть препятствиями!»

Он снова бежит, сначала прихрамывая, потом уже легко, но следующий барьер вырастает до нечеловеческой высоты — чуть не до восьми футов. Однако Гомер Маколей — быть может, самый великий человек в Итаке, штат Калифорния, — перелетает через этот барьер как птица.

Потом ему снится, что он в форме телеграфиста быстро едет на велосипеде по узкой улочке. Вдруг прямо перед ним возникает Байфильд. Но Гомер несется на него все быстрее и быстрее. «Байфильд! — кричит он. — Я же сказал вам, что вы меня не остановите!» Он приподнимается, опершись на рукоятки руля, велосипед взлетает в воздух и парит. Он перелетает через голову Байфильда и легко опускается на землю у него за спиной. Но стоит Гомеру очутиться на мостовой, как перед ним снова вырастает Байфильд! И снова велосипед отрывается от земли и летит через голову Байфильда. Но на этот раз он повисает в воздухе в двадцати футах от головы врага. Тот растерянно стоит посреди улицы и негодует: «Вы не имеете права! — кричит он рассыльному. — Вы нарушаете закон притяжения!» — «Какое мне дело до закона притяжения, — кричит Гомер вниз, — и до закона средних чисел, и до закона спроса и предложения, и до любого другого закона? Вы меня не остановите! Вы меня не в силах остановить! Понятно? Червь, ржавей и разлагайся, мне не до тебя!» Рассыльный летит в пространство, а страшилище одиноко стоит посреди улицы, посрамленное и униженное.

Гомер высоко парит на велосипеде среди темных туч. Он летит по небу и вдруг видит другого велосипедиста, тоже в форме рассыльного, который, вынырнув из черного облака, движется еще быстрее, чем он. Ему кажется, что, как ни странно, этот рассыльный он сам, но в то же время и кто-то другой, кого Гомер боится. И Гомер гонится за другим рассыльным, чтобы узнать, кто же он на самом деле такой.

Велосипедисты мчатся и мчатся, и наконец Гомер начинает нагонять своего противника. Вдруг тот оборачивается, и Гомер с удивлением видит, как другой рассыльный похож на него. Но не внешность рассыльного, а какая-то безотчетная уверенность подсказывает Гомеру, что его противник — это Вестник Смерти. Велосипедисты быстро приближаются к Итаке. Гомер гонится за Вестником Смерти, несясь еще быстрее, чем прежде. Далеко внизу под ними мерцают одинокие огни города, виднеются его пустынные улицы и молчаливые дома. Гомер решается увести в сторону своего спутника, не пустить его в Итаку. Самое важное на свете — не позволить Вестнику Смерти попасть в Итаку.

Велосипедисты состязаются в быстроте упорно и добросовестно, не допуская нечестных приемов. Оба начинают уставать, но под конец Гомер догоняет своего соперника и заставляет его свернуть с пути в Итаку. Внезапно ускорив полет, другой рассыльный вырывается вперед и поворачивает назад, к маленькому городу. Обескураженный неудачей, но по-прежнему мчась на всех парах, Гомер видит, как другой рассыльный приближается к Итаке, оставив Гомера далеко позади. У Гомера больше нет сил, он не может догнать Вестника Смерти. Мальчик горько рыдает, едва не теряя сознание. Велосипед его начинает стремительно падать, и он кричит своему сопернику: «Вернись! Не езди в Итаку. Оставь их! Вернись!»

Мальчик отчаянно и надрывно плачет.

В доме на авеню Санта-Клара маленький Улисс стоит возле своего спящего брата Гомера и слушает, как тот плачет во сне. Он ощупью пробирается по темным комнатам к постели матери и будит ее. Мать поднимает голову с подушки. Тогда он берет ее за руку и, не говоря ни слова, ведет к постели Гомера. Миссис Маколей, прислушиваясь к стонам старшего сына, укладывает Улисса в кроватку, хорошенько подоткнув вокруг его тельца одеяло, и садится возле плачущего мальчика. Она приговаривает очень нежно:

— Тише, тише, мой сын, успокойся. Ты очень устал. Отдохни. Спи. Спи спокойно.

Рыдания мальчика стихают, страдальческое выражение сходит с его лица.

— Спи, — шепчет ему мать. — Спи спокойно.

Мальчик спит. Бросив взгляд на младшего сына, мать убеждается в том, что тот тоже спит. А в углу, ей мерещится, стоит Мэтью Маколей и наблюдает за ними с улыбкой. Тихо поднявшись, она берет будильник и возвращается к себе в комнату.

Сон уносит рассыльного из царства страха в обитель блаженного тепла и света. В этом новом сне Гомер Маколей видит, как он лежит на спине под смоковницей на берегу ручья. «Я, — говорит он себе, — где-то возле Ривердейля; там я видел у ручейка смоковницу, в листьях которой весело переливались солнечные блики. И все смеялось вокруг. Помню это место. Прошлым летом мы с Маркусом пришли туда купаться, а потом сидели на берегу ручья и разговаривали о том, что мы будем делать, когда вырастем». И теперь, зная, как хорошо там, куда он попал, согретый воспоминаниями об этом уголке, он удобно растянулся на траве под деревом и совершенно забыл о том, что он спит.

На нем тот же старенький костюм, что и тогда летом, когда они были здесь с Маркусом. Прямо перед ним в рыхлую землю воткнута удочка, но она не имеет отношения к тому летнему дню — она возникла здесь в давным-давно прошедшие времена. Но вот сквозь буйные заросли трав и кустов Гомер Маколей видит несравненную Элен Элиот, босую, как и он сам, в простеньком ситцевом платье. Она идет по тропинке прямо к нему. «Это Элен Элиот, — говорит себе Гомер, — это девочка, которую я люблю». Он приподнимается с земли, с улыбкой смотрит на нее, а потом встает и идет ей навстречу. Не произнося ни слова и с какой-то особой торжественностью Гомер берет ее за руку, и вдвоем они подходят к дереву. Скинув штаны и рубаху, он быстро ныряет в ручей. Девочка заходит за куст и снимает там платье. Гомер видит, как она подходит к берегу ручья и, постояв там мгновение, погружается в воду. Все так же безмолвно они кружатся в ручье, а потом вместе из него выходят, чтобы лечь на согретый солнцем песок и заснуть.