Атомная бомба - Владимир Губарев

В 1950 году ситуация резко изменилась: был арестован Клаус Фукс. Василевский убедил начальство, что рано или поздно западные спецслужбы зафиксируют его контакты с Понтекорво. Было принято решение о его переезде в СССР.

По данным одних, он приехал через Финляндию.

Другие источники утверждают, что Понтекорво поднялся на борт советского судна в Канаде…

Так или иначе, но выдающийся физик начал работать в Дубне. Он стал академиком, очень известным ученым. Никакого отношения к созданию ядерного оружия после своего приезда в СССР не имел…

Обедать с Василевским в Доме литераторов любил Это напоминало академику о его молодости, такой необычной и такой романтичной. Нет, он не жалел о прошлом, потому что был всегда убежден, что служит миру и благу людей.

А Василевскому предстояло решить еще одну проблему — «Нильс Бор».

В Копенгаген приехал один из офицеров разведки — физик Терлецкий. Он заручился рекомендациями в Москве, в частности, письмом Капицы. Василевский под фамилией «Гребецкий» обеспечивал контакты с Нильсом Бором. На самом деле цель поездки Терлецкова была простой: надо было выяснить детали того, как создавалась атомная бомба в США. Как известно, Бор и другие физики решили поделиться секретами атомной бомбы с мировой общественностью и советскими учеными. Они считали, что только в этом случае можно будет избежать всемирной ядерной катастрофы.

Терлецкий задал множество вопросов Бору. Великий физик не скрывал того, что знает, и отвечал открыто и подробно.

Пожалел ли он об этом позже?

Сам Нильс Бор никогда об этом не говорил и не писал. Мне кажется, он считал, что разговором с Терлецким он выполнил свой долг перед советской наукой.

А Василевскому еще предстояло встретиться в Париже с Жолио-Кюри. И вновь его миссия была необычной.

В конце 1944 года французский физик обратился к советскому правительству с предложением сотрудничества по использованию атомной энергии. Было решено направить какого-нибудь физика для встречи с Жолио-Кюри в Париже.

И.В. Курчатов набросал тезисы будущей беседы с Жолио-Кюри. В частности, он советовал разведчикам:

«В беседе следует, по-моему, исходить с нашей стороны из тех точек зрения на практические возможности использования энергии урана, которые установились в Союзе в 1941 году перед началом Отечественной войны…

Итак, основная трудность в решении всей проблемы, в частности, в осуществлении бомбы, заключается в необходимости технически решить задачу выделения больших количеств изотопа урана-235. Все, что было опубликовано в журнальной литературе, ограничивалось работами американского ученого Нира, в которых описаны методы выделения этого изотопа в количествах примерно в одну миллионную долю грамма в сутки.

Поэтому в беседе естественно выразить сомнение в том, что найдены новые решения, и спросить, какие успехи достигнуты в методах выделения больших количеств урана-235 и на чем основаны эти методы.

Ответ здесь должен быть очень интересным, даже если он будет дан в самой общей форме, так как мы знаем, что выделение урана-235 успешно проводится при помощи специальных диффузионных машин и магнитным методом. Таким образом, ответ покажет, насколько собеседник в курсе дел или правдив в своих сообщениях…»

«Экзамен» Фредерик Жолио-Кюри выдержал. Не было сомнений в том, что он хорошо информирован и что он готов работать вместе с советскими учеными.

Летом 1945 года Ф. Жолио-Кюри обращается к президенту Академии наук СССР:

«Я хотел бы иметь беседу с В.М. Молотовым или И.В. Сталиным по вопросу об использовании внутриатомной (ядерной) энергии. Начиная с января 1939 г. по июнь 1940 г. мне удалось во Франции совместно с моими учениками добиться некоторых результатов, которые показывают, что эти исследования представляют большой интерес промышленной и военной точек зрения.

Начиная с 1942 г. эти исследования проводились независимо, в очень большом масштабе в США и в меньшем масштабе англичанами в Канаде (при участии нескольких моих учеников). Результаты, уже полученные в этих странах, указывают на большое значение этих работ.

Практическое осуществление их в относительно короткий срок возможно лишь в большой стране (располагающей сырьем и развитой промышленностью). Во Франции мы располагаем хорошими специалистами по указанным вопросам. Мне хотелось бы, в случае, если это представляется возможным, установить связь между французской группой и работниками Советского Союза».

Президент АН СССР В.Л. Комаров сразу же пересылает письмо Жолио-Кюри Сталину. При этом он замечает:

«По моему глубокому убеждению, работы по использованию внутриатомной (ядерной) энергии могут в ближайшем будущем вызвать коренной переворот в промышленной и военной технике и Советский Союз должен стать ведущим центром в этой области».

Оба крупных ученых интуитивно чувствуют, что наука стоит на грани принципиально новых открытий. Но они не догадываются, что от страшных событий ХХ века — ядерной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки — их отделяют уже не месяцы, а недели.

1 июля 1945 года к президенту Академии наук обращается член-корреспондент АН СССР Я.И. Френкель. Он сообщает, что Жолио-Кюри так и не дождался ответа на свое предложение о сотрудничестве и уехал во Францию. Но ему, Френкелю, он сказал, что готов в любое время прилететь в Москву, чтобы обсудить свое предложение.

И это письмо в. Л. Комаров отправляет Сталину.

В ответ — молчание.

Уже в сентябре 1945 года, когда ядерная бомба заявила о себе в Японии, Л.П. Берия подготовил письмо для Сталина, в котором анализируется ситуация с предложением о сотрудничестве Жолио-Кюри. В частности, Берия отмечает:

«Проф. Жолио как один из крупнейших специалистов в вопросах ядерной физики и его сотрудники, работавшие в Канаде и Франции над проблемой урана, были бы полезны нам, если бы возможен был их переезд в СССР для постоянной или длительной (лет на 3–5) безвыездной работы в СССР…

В беседе с нашими физиками Жолио сообщил лишь некоторую часть известных нам уже данных о работах над проблемой урана в Америке и Англии.

Из беседы с проф. Жолио выяснилось, что он предполагает осуществлять сотрудничество с советскими учеными в форме взаимной консультации и использования нашего сырья, денежных субсидий и материальной помощи для ведения указанных работ во Франции по общему плану с СССР.

Предлагаемая Жолио форма сотрудничества неприемлема ввиду секретности работ по урану. При этом Жолио в беседе заявил, что, как он предполагает, де Голль будет против его сотрудничества с СССР…»

Сталин решил, что привлекать Жолио-Кюри к работам по «Атомному проекту» не стоит, мол, его общественная деятельность во Франции будет на пользу СССР Однако чтобы ученый не обиделся, с ним началась переписка из Академии наук. В письмах задавалось множество вопросов, и Жолио-Кюри очень быстро понял, что в Москве просто хотят контролировать его работу.

В решении атомной проблемы Франция пошла своим путем. Но это не мешало Л.П. Василевскому несколько раз встречаться с ученым и обсуждать развитие политических событий в мире. Интересоваться сутью работ Ф. Жолио-Кюри уже не имело смысла: чем-то реально помочь нашим ученым он не мог.

кто же был пленным?

В поверженной Германии появились специальные отряды, которые разыскивали физиков и других специалистов, которые могли работать над ядерным оружием.

Практически везде американцы старались опередить нас. Чаще всего им это удавалось… Однако кое-что удалось сделать и нашим специалистам. И.В. Курчатов в начале 1946 года сделает такое признание:

«До мая 1945 года не было надежд осуществить уран-графитовый котел, так как в нашем распоряжении было только 7 тонн окиси урана и не было надежды, что нужные 100 тонн урана будут выработаны ранее 1948 года. В середине прошлого года т. Берия направил в Германию специальную группу работников Лаборатории № 2 и НКВД во главе с тт. Завенягиным, Махневым и Кикоиным для розысков урана и уранового сырья. В результате большой работы группа нашла и вывезла в СССР 300 т окиси урана и его соединений, что серьезно изменило положение не только с уран-графитовым котлом, но и со всеми другими крановыми сооружениями…»

Мне кажется, что это признание Игоря Васильевича ставит достойную точку в споре, который велся историками на протяжении многих десятилетий. Одни настаивали на решающем участии немецких специалистов и материалов, добытых в Германии, в нашем «Атомном проекте», другие же старались преуменьшить, а подчас и полностью затушевать их роль в создании советского атомного оружия. Истина, как бывает в этом случае, находится где-то посередине, и Курчатов именно об этом свидетельствует.