Там, где нас нет - Михаил Успенский

Кое-как оделись, натянув доспехи на отсыревшее белье, и побежали к дому старосты. Будимир выразительно размахивал косой.

Дверь в Старостин дом Жихарь выбил кистенем. Староста в горнице стоял на коленях и бил поклоны деревянному идолу с настоящими костяными зубами. На шум он даже не обернулся.

Жихарь пнул старосту так, что тот полетел вперед, сшиб с ног идола и получил еще чурбаном по голове.

— Жарко топишь, хозяин, — сказал Жихарь. — Чего с легким паром не поздравляешь?

Староста опрокинулся на спину. Идол оказался у него лежащим поперек груди, словно бы защищал своего молельщика.

— Надлежит иметь уважение к седине, — заявил Принц Яр-Тур. — Позвольте, сэр Джихар, я попросту рассеку его надвое.

— Мягкосердечен ты, братка! — восхитился богатырь.

— Если бы в каком-нибудь из моих городов с гостями вот так поступили, — сказал царь, — то я устроил бы там веселое местечко вроде Содома и Гоморры.

Поминай, дедушка, отца моего, царя Давида, и всю кротость его!

Принц выхватил меч и рассек надвое — только не старосту, а идола. Будимир же набросился на половинки и когтями стал расщеплять их на тонкую лучину.

«Видно, соперник ему», — подумал Жихарь и сказал:

— Что это за бога ты себе, милый человек, завел? У добрых людей такого не водится.

Староста ответил стуком зубов. Сквозь стук прорывались слова о каких-то страшных, могущественных чародеях, пришедших издалека и велевших всех пришлых и приезжих отдавать в жертву огненному богу, терзаемому нынче Будимиром.

— Ладно, это все хорошо, ты белье давай! — потребовал Жихарь. — Только помылись как люди, а тут сажа, копоть…

Староста понял, что вот прямо сейчас его убивать не будут, и крикнул слуг.

Слуги прибежали бодро, но, увидев гостей не жареными, как-то сникли и отводили глаза. Жихарь внимательно вглядывался в их лица.

«Не настоящие, — вдруг подумал он. — Настоящих всех перебили, а подменышей поставили…»

Он рывком притянул старосту к себе за ворот рубахи. В каждом глазу у старосты было по два зрачка. Богатырь оттолкнул нелюдя.

— Уходим отсюда скорее, господа дружина, — сказал он. — Тут все обманное…

Царь Соломон развязал кошель, полученный в награду за суд, опрокинул его и потряс. Посыпались глиняные черепки.

— И белья ихнего не надо, — сказал Жихарь. — Свое забрали — и то ладно…

И-эхх! — неожиданно для себя вскрикнул он и наотмашь рубанул старосту мечом.

Хлынули опилки, которыми была набита куча тряпья, а никакой не староста.

Вместо слуг стояли по стенам печные ухваты. С треском переломилась над головой матица, посыпалась древесная труха. Рыбий пузырь, которым было затянуто окно, щелкнул и расселся по краям рамы. В окно потянуло холодом.

Погода на улице действительно изменилась: низко-низко насели тучи, имевшие вид побитых великанов; завыл ветер и в печных трубах. Городище было пустым.

Ветер хлопал ставнями и незапертыми дверями.

И на площади, недавно многолюдной, не было ни души. На поминальных столах стояли миски с лягушачьей икрой и откровенными нечистотами, дымился в кубках страшный синий настой, он бурлил и норовил выплеснуться, как живой.

Фонтан-водомет оказался полуразрушенным зловонным колодцем, а возле него на цепи сидел скелет с плоским и широким, словно лоханка, черепом. В глазницах скелета сверкали два большущих смарагда, но трогать их было совсем ни к чему. Люди исчезли, только в огородах возле каждого дома торчало по десятку и более пугал — больших, поменьше и совсем маленьких. Одно из чучел было двухголовое.

Принц Яр-Тур тронул Жихаря за плечо.

— Отныне верю вам, сэр брат, во всем, — сказал он.

— То-то! — отозвался богатырь. — Я тебе тоже верю, королевич. Прав старый Беломор, пора со всем этим кончать…

Тучи, сталкиваясь почти над самыми их головами, не давали ни грома, ни молний. Среди серо-черной мглы изредка просверкивало багровое солнце.

Полетела мелкая водяная пыль.

Ворота на выезде из города оказались сломаны и перекошены, на досках кое-как намалеваны мелом вооруженные стражники.

Дождь усилился. Земля скоро раскисла, и счастье, что дорога за городом тоже сплошь заросла травой, а то идти было бы совсем трудно.

Китоврас оставил свою гордость и предложил царю Соломону место у себя на хребте — после бани и пожара премудрый стал совсем плох. Шли молча, во всякую минуту ожидая любой пакости. От Будимира поднимались струйки пара.

Лес по сторонам дороги становился все выше и чернее. Да еще с левой стороны кто-то заухал. Жихарь повернул голову на звук. Почти на каждом дереве на высоте человеческого роста сидели филин, сова или неясыть. Их немигающие глаза тускло отсвечивали желтым. Жихарь замахнулся мечом, но хоть бы одна пошевелилась.

— Зря ты в Демона не попал, — попенял побратиму Жихарь. — У него крылья знаешь какие большие и плотные? Шли бы сейчас сухие…

— Я попал, — оправдывался Принц. — Но ведь высоко…

Шагали, пока могли, шагали и сверх того — так хотелось подальше уйти от проклятого места. Но наконец и Китоврас начал припадать на передние ноги.

Было еще не поздно, но совсем темно. Будимир с грехом пополам подсвечивал — ему, мокрому, тоже приходилось несладко.

Кое-как нашли в лесу местечко, где ветви наверху сходились поплотнее, кое-как набрали хвороста и, если бы не Красный Петух, нипочем бы не развели костра. Наломали еловых лап, остатки вина выпоили царю. Все трое сбились возле горячей птицы, накрывшись Принцевым плащом, а царский отдали Китоврасу — он привык спать только стоя.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На карте этот остров не обозначен — настоящие места никогда не отмечаются на картах.

Герман Мелвилл

Больше всего на свете адамычи гордились древностью своего рода, хотя, если разобраться, от Адама ведь и мы с вами произошли.

Жили они в Нестьграде с незапамятных времен, но сами эти времена очень даже хорошо помнили. Пришли они сюда, в частые леса, из-за непроходимых Зимних Гор и не по доброй воле, а по причине потопа.

Вот некоторые говорят, что радуга на небе появилась только после того, как воды схлынули. Да это неправда. Радуга и тогда была, но располагалась она совсем не в небе, а даже наоборот: плавала в Соленом Море наподобие длинного-длинного полотенца.

А на дне Соленого Моря, как известно, пробита большая дыра, чтобы лишняя вода сквозь нее стекала. Вокруг дыры постоянно держится бурный водоворот, и умные корабельщики его оплывают подальше, не считаясь со временем, а глупые и торопливые сами виноваты. И вот радуга плавала-плавала веками до тех пор, пока не затащило ее в страшный водоворот. Этому делу, конечно, способствовал Мироед. Он прикинул, что насухую ему мир нипочем не проглотить, вот Мироед и решил маленько замочить его.

Радуга была большая и заткнула дыру. Вытекать воде стало некуда. Сперва затопило побережье и долины рек, но на помощь пришел огромных размеров бык по имени Бугай. Он совершенно безвозмездно предложил племени переехать на нем в безопасные места. Племя вместе с пожитками и старыми идолами погрузилось на спину быка и поехало. Вода настигала, и в отдельных местах приходилось даже всем залезать на рога и отсиживаться там.

С едой заботы не было — Бугай такой большой, что от него мясо целыми кусками можно отрезать, и не почувствует. И топливо было — те же старые идолы.

Наконец вода загнала быка на самую высокую вершину Зимних Гор, где солнце было куда краснее, а небо куда синее, чем внизу. Пришлось померзнуть, но это, говорят, лучше, чем захлебнуться.

Тем временем наверху сообразили наконец-то, что на земле творится неладное.

Как устроена земля, уже никто толком не помнил, да и обленились высшие силы безмерно.

На счастье, Морской Водяник хватился своего любимого водоворота, поплыл проверить и убедился, что дырка-то заткнута. Донырнуть туда даже он не смог, только голову зря сплющил страшным водяным давлением. Но и сплюснутой головой додумался — мозги к тому времени еще не совсем засолились. Он уговорил Рыбу Камбалу достать затычку, наврав, что Радуга очень вкусная.

Одураченная Камбала нырнула как следует, ухватила Радугу зубами, никакого вкуса не почувствовала. В свободную дырку ее чуть саму не уволокло, еле убереглась.

Радугу вывесили просушиться на небо, да там и забыли. А культяпый Мироед снова стал от злости грызть пальцы.

Вслед за водами спустился с Зимних Гор и бык Бугай со всем своим населением. Адамычи у него на спине решили не возвращаться в старые места — вдруг поновее имеются? Бугай шел, проваливаясь по самое брюхо в ил и грязь, а наездникам его и тут не нравилось, и там казалось непригоже. Отощавший бык терпел-терпел, да и лег там, где остановился.