Мертвые хризантемы - Марина Крамер

давно не пятнадцать!

– Что я сделала не так? – удивилась женщина, распрямляя спину каким-то изящным движением. – У нас гости, я должна встретить их так, как подобает.

– Еще раз прошу – прекрати! Что подумает о нас Полина Дмитриевна? Не дом, а филиал психбольницы!

Женщина в кимоно пожала плечами и засеменила к столу – узкие полы кимоно не позволяли ей делать широких шагов, и оттого казалось, что она плывет над полом, аккуратно отодвинула стул и села, описав при этом телом диковинную траекторию. «Мне ни за что этого не повторить», – подумала Полина про себя.

– Нас не представили, Полина Дмитриевна, – заговорила женщина, чуть опустив глаза, но так, чтобы хорошо видеть реакцию Полины. – Меня зовут Дина, но все называют Кику. Можете обращаться ко мне так.

– Кику? Это что-то означает?

– Да. По-японски это хризантема. Если хотите, я вам покажу мою оранжерею – уверяю, больше нигде вы не увидите таких хризантем, как здесь. Я много лет посвятила составлению этой коллекции.

– Вы выращиваете их сама? – По тонким белым пальцам Кику с идеальным неброским маникюром не было похоже, что она много времени проводит в оранжерее, пересаживая цветы.

– Мне помогает садовник, разумеется. Аристарх Соломонович делает основную работу, а я занимаюсь поиском новых сортов и составляю композиции так, чтобы они несли смысл. Такое не доверишь человеку без специальных навыков, согласитесь?

– А вы учились этому?

Кику наконец вскинула на Полину глаза, обведенные красными тенями:

– Конечно.

– Кику у нас искусствовед, специалист по Востоку, – вмешалась напряженно молчавшая до этого Анита. – Закончила университет, стажировалась в Японии, там и увлеклась икебаной и…

– …и всей прочей ерундой, что так отравляет вам жизнь, матушка, – закончила Кику с язвительной ноткой в голосе.

Полине в этом вдруг почудилось что-то от поведения дочери в последний год. Инка стала раздражительной, реагировала на любое замечание бурно, а фраза «то, что вас бесит, мне непременно понравится» стала ее жизненным кредо. Лев проявлял чудеса терпения, стараясь объяснить и Полине, и дочери, что все это со временем непременно пройдет. Но Инке было тринадцать, а сидевшей напротив женщине – не меньше тридцати. «Похоже, Лева заблуждается, и это проходит не у всех», – подумала Полина и тут же отогнала от себя мысли о собственной семье, чтобы не потерять нить разговора за столом.

– Понимаете, Полина Дмитриевна, – продолжала Кику, кажется, даже не заметив, что собеседница отвлеклась на какой-то момент, – мой папа тоже был искусствоведом и занимался Востоком. Я, так сказать, продолжаю его дело.

– Ваш отец умер?

– Он повесился.

– Простите… – произнесла Полина и вдруг заметила, какой взгляд Кику бросила на Аниту – будь это нож, он пронзил бы сидевшую напротив женщину. «Однако… а тут явно что-то происходит. Похоже, конфликт вовсе не в том, что Кику играет в гейшу, а в чем-то другом».

– Ничего, мы это уже пережили, – сказала Анита, аккуратно обходя взглядом падчерицу.

– Еще бы! – с вызовом подхватила Кику. – Теперь никто не мешает матушке строить блестящую политическую карьеру. Не пристало мэру иметь в мужьях чудаковатого профессора, помешанного на старинных гравюрах, кимоно и кинжалах.

– Кику, прекрати! – чуть повысила голос Анита, и Полина поспешила вмешаться, чтобы семейная ссора не нарушила ее планов:

– Ваш отец коллекционировал предметы старины?

– Фу, как казенно звучит… Папа коллекционировал японские гравюры не моложе шестнадцатого века, а также женские кимоно и кинжалы, которыми пользовались самураи. Кстати, вот это кимоно, что на мне, предположительно изготовлено в восемнадцатом веке. – Кику благоговейно коснулась пальцами ткани в районе плеча. – Если присмотритесь, то поймете, что роспись на нем ручная, а не штампованная, да и материал совершенно иной, не такой, что производят сейчас.

– А вы не боитесь надевать такую ценную вещь?

– Я училась носить кимоно в Японии, у одной старой женщины, которая до войны была гейшей в Ёсиваре – знаете, что это такое?

– Нет, – призналась Полина, и Кику, мечтательно прикрыв глаза, объяснила:

– Это так называемый «веселый квартал» – знаете, что это?

Каргополова неуверенно кивнула, не желая открыто демонстрировать невежество, и, похоже, Кику это поняла, потому что не стала углубляться в тему, а просто пожала плечами и принялась за обед.

Анита, по всей видимости, тоже успокоилась и перевела дух, поняв, что падчерица утратила интерес к собственному представлению. Выражение ее лица перестало быть напряженным, как и острые худые плечи, да и поза из натянутой превратилась в более расслабленную и удобную.

После обеда Кику предложила прогуляться по оранжерее, проигнорировав устремленный в ее сторону взгляд мачехи. Полина согласилась – ей не терпелось вытащить сигарету, а делать это в доме, где не курят, было неудобно.

Оказавшись на крыльце, Каргополова вдохнула воздуха и обернулась к Кику, чтобы попросить разрешения закурить, но с удивлением увидела, как та достает из-за пояса кимоно небольшую, явно старинную, трубку.

– Вы не стесняйтесь, Полина Дмитриевна, я же вижу, что мучаетесь, – раскуривая трубку, пригласила Кику. – Матушка терпеть не может запаха, и тут я иду на уступки – у нее астма, нельзя не учитывать такие вещи, потому на ее половине я не курю.

– А дом как-то поделен? – вынимая сигареты и зажигалку, поинтересовалась Полина.

– Да. У нас общий вход и те помещения, что расположены на первом этаже и в подвале – там бассейн, тренажерный зал и кинозал. На второй этаж ведет лестница, и вот там уже дом разделен: слева – матушкины апартаменты, справа – мои. Когда был жив папа, он распорядился спланировать дом именно так. Не хотел, чтобы я съезжала, но и не желал, чтобы мы сталкивались чаще, чем обе хотели бы. По-моему, это разумно, вам так не кажется?

– Похоже, ваш отец понимал, что вы с Анитой Геннадьевной друг друга, мягко говоря, недолюбливаете?

Кику молчала, скрестив на груди руки, в одной из которых дымилась трубка. Ее лицо вдруг стало задумчивым и печальным, странноватый грим придавал ему даже трагическое выражение – как в театре.

– Нет. Папа об этом ничего не знал, – произнесла она медленно. – Пока он был жив, все было иначе. Да, я никогда не любила матушку – с чего мне ее любить? Более того… – она осеклась, бросив искоса взгляд на Полину, и продолжила: – Это неважно. В общем, пока папа был жив, мы напоминали нормальную семью. Может, не такую глянцевую, как хотелось бы Аните, но… А теперь у меня нет причин ей подыгрывать. Я живу так, как считаю нужным, а уж нравится ли это ей, меня совершенно не волнует.

Кику выбила пепел прямо на дорожку и предложила, пряча трубку обратно за пояс:

– Так идем в оранжерею? Могу поклясться, что таких цветов вы никогда не видели.

И она оказалась права. На пороге оранжереи Полина остановилась и даже приоткрыла от изумления и восхищения рот.

– О господи… – потрясенно выдохнула она, переводя взгляд с одного яркого пятна на другое и