Ледяной замок - Тарьей Весос

— Ты уверен?

— Нет, однако все может быть так, как было прежде.

Его слова были ей очень приятны, и все же… Она улыбнулась — так, что обозначились ямочки на щеках, но спохватилась и придала лицу обычное выражение.

— Тебя ко мне прислали? — задала она глупый вопрос и подумала: «Надо было спросить, говорит ли он от имени класса».

— Нет! — обиделся он.

— Нет, конечно.

— Я и сам могу спросить тебя.

— Знаю.

Но он не на шутку рассердился, резко оборвал разговор и отошел.

Это небольшое событие заставило ее задуматься. Надо что-то делать, притом сейчас же. Надо заставить себя совершить этот шаг, побороть свой стыд — хотя странно, что ей стыдно Перед ними. Как бы там, однако, ни было, но она отгородилась от товарищей. И хорошо, что теперь, в этот решающий момент, у нее есть опора — слова тети Унн.

Ледяной замок даст ей повод ясно показать им всем, что она думает. Она сама коснется запрещенной темы. Ей сказали, что замок вот-вот обрушится, и она хочет взглянуть на него, пока он еще не смыт рекой.

В субботу, когда все были на школьном дворе, Сисс решительно подошла к одноклассникам, застывшим в напряженном ожидании, и сказала:

— Слушайте, у меня есть предложение. Давайте сходим завтра к ледяному замку. Мне говорили, он долго не простоит.

— Тебе туда хочется? — удивленно спросил кто-то тихим голосом. На него зашикали.

Они изумленно переглянулись. Подумать только, именно к ледяному замку, туда, к самому опасному, о чем и говорить-то нельзя было. На всех лицах было написано: «Что произошло с Сисс?»

— А зачем? — раздался вопрос.

Сисс ответила спокойно и уверенно, теперь все стало проще:

— Просто интересно еще раз посмотреть на него, пока он не обрушился. А рухнуть он может в любой день, так мне рассказы вали. Думаю, что сейчас он еще красивее, — добавила она.

В классе и теперь был вожак или даже два вожака. Двое, которым следовало в таких случаях высказывать мнение. Сисс с удивлением обнаружила, что один из вожаков — мальчик, трогавший ее сапогом, тот, что когда-то словно возник из неизвестности и проявил к ней сочувствие. И вот теперь он стал вожаком. А другим стала девочка, которая сразу же заняла место Сисс.

— Сисс, а ты нас не дурачишь? — спросила она. Услышанное как-то не укладывалось у нее в голове.

— Нет, конечно.

— Вот уж не думал, что ты это предложишь, — произнес мальчик, желая показать, какова его роль в классе.

— Знаю.

— Нам как-то еще не верится, что ты к нам вернулась, — сказала девочка, — но раз ты сама говоришь, то…

Когда школьники отправились домой, Сисс шла в середине компании. Они шли тихо, и Сисс шагала в середине. Ей это было приятно. Странно устроен мир, просто идешь себе тихо домой, а как тебе радостно.

Родители как бы невзначай спросили, что случилось. Возбужденная возвращением с товарищами, Сисс сразу же, не таясь, рассказала им обо всем.

Вечером родители подсели к ней с обеих сторон. Первым заговорил отец:

— Мы ждали дня, когда ты придешь домой веселая.

Мать сказала:

— Мы знали, что этот день настанет. Иначе эту зиму было бы не пережить.

Сисс вся напряглась. Но больше ничего родители не сказали.

«Мы понимаем, ты поборола себя», — могли они сказать, и это было бы тягостно.

Конечно, она доставила им за зиму немало горя. Но она это знает, зачем же напоминать. В доме теперь радость, однако с родителями ей по-прежнему трудно.

5. Открытое окно

Так просто избавления не обретешь.

Наступил поздний субботний вечер, и то радостное настроение, которое охватило Сисс, когда она в компании школьников возвращалась домой, исчезло.

Сисс лежала в постели и пыталась обдумать завтрашний день, Однако она была так взволнована, что ничего обдумать не удалось. Уснуть тоже не удалось. Ее охватывали то радость, то беспокойство. Горел свет.

Она лежала с широко раскрытыми глазами и глядела в окно, задернутое тонкой белой занавеской. Вдруг она увидела, что одна из створок открылась. Открылась во мрак. Что это? Ничего не последовало. Занавеска от движения воздуха слегка выгнулась, словно кто-то невидимый втянул живот, и все стихло. Ни ветерка. Но ветер-то должен быть! Наверное, она забыла закрыть окно на крючок, хотя ясно помнит, как закрывала его. А комната ее на втором этаже.

Чтобы окно само открылось в ночь! Приходит невольная мысль: это неспроста.

Страх когтистой лапой сжал сердце Сисс. Но она удержалась от крика. Пусть родители лежат себе спокойно за стенкой и радуются за меня. Здесь они ничем помочь не смогут.

Через открытое окно в комнату хлынул поток холодного воздуха. Сисс не сводила взгляда с черного прямоугольника, угадывавшегося за занавеской. Что теперь произойдет? Да ничего. Так ведь не бывает. Никто не входит в открытые окна, они просто сами отворяются.

Она взяла себя в руки и сказала: чушь это все, я это прекрасно знаю, фантазия. Ну, открылось окно, значит, крючок не закрыт, и дует ветер, а я просто не заметила.

Но как делается жутко, когда окно открывается само по себе, без всякой причины. Не знаешь, где кончается явь и начинается игра воображения.

Сисс лежала, застыв в напряженном ожидании, но не теряя спокойствия, не оцепенев от испуга. Она как бы приготовилась к тому, что может последовать. Настроилась на худшее, испытав прежние страхи.

Но она продолжала думать о завтрашнем дне. Это будет мой последний день, вдруг пронзила ее мысль. Поэтому и распахнулось окно. Это как-то связано с завтрашним походом к ледяному замку. С замком что-то произойдет. Она почувствовала, что у нее от ужаса отнимаются руки и ноги. Страх хрустел, как хрустит лед на замерзшем пруду.

Я сама предложила им пойти к замку, и уговорить их ничего не стоило. Но завтра там случится беда.

Последний день. Огромная белая глыба льда дрожит. Река кидается и рушит ее.

Она ясно видит, как это произойдет. Весь класс в возбуждении лазает по замку: они не испытали там того, что пережила она. Они карабкаются повсюду, хотят вылезти на крышу, на купола. Стараясь перекричать чудовищный рев водопада, она кричит им: «Там опасно!», но голос тонет в шуме, они вылезают на крышу, она сама первой вылезает на крышу. Отчаянными жестами они хотят сказать друг другу, что здесь опасно, но забираются все выше — и тут наступает тот миг, о котором она знала и который все время не давал ей покоя, его-то и ждали замок и река, — раздается страшный треск. Они стоят наверху, это она завлекла их всех в этот кошмар, замок начинает рушиться у них под ногами, он качается под напором воды и валится вперед, в пенящуюся реку, увлекая с собой всех стоящих наверху детей, и это конец. Она знала об этом все время, с того самого часа, когда суровые мужчины обступили замок, готовые запеть мрачную, скорбную песнь.

Все это она видела, не сводя взгляда с открытого окна. Ей не стоило ни малейшего труда представить себе то, что произойдет завтра, эта картина стояла у нее перед глазами. Ее не охватила паника, она смотрела словно сторонний наблюдатель, хотя сама была участницей.

Неужели я завтра это сделаю?

Посмею ли?

Нет! Нет!

Из открытого окна тянуло холодом. Она не встала, чтобы закрыть его. Темноты она больше не боялась, но и так вот просто подойти к окну тоже не могла.

Я не боюсь темноты, сказала она на прощание тете Унн, и в тот же миг страх действительно оставил ее.

Все-таки, наверное, боюсь, подумала она. Не пойду закрывать.

В шкафу у нее висело несколько пальто, она достала их и положила поверх одеяла, чтобы не замерзнуть. Она не решалась ни повернуться спиной к открытому окну, ни погасить свет. Ей было страшно представить себе темную комнату с открытым окном. Она лежала и смотрела на него, пока сон не одолел ее.

6. Трубачи

Воскресенье началось утренником. Когда Сисс вышла из дома, под ногами хрустел ледок на лужицах. Накануне школьники уговорились встретиться на рассвете, чтобы пойти к водопаду и замку.

Сисс даже не обернулась, чтобы бросить взгляд на свой дом: ночные страхи оставили ее. Мой последний день? Чушь. Сейчас утро, а утром думается иначе.

Однако утро было для нее непростым.

Замерзшая вода была лишь хрупкой серебряной пленочкой, которая образуется морозными апрельскими ночами. Вода — настоящая вода — ни на минуту не останавливала своего движения, оно чувствовалось во всем, наполняло всю природу. Вода бежала по всем ручьям — почему-то никогда ее журчание не слышно так отчетливо, как в воскресное утро. В большом озере, окруженном черными берегами и словно до краев наполненном свежей водой, плавали льдины — крупные и мелкие. Где-то далеко-далеко грохотала неслышимая здесь большая река.

С трепетом в сердце туда — к этому грохоту.