Училка и медведь - Маша Малиновская

наслаждаясь тем, как его член меня заполняет. Где-то в глубине бьётся мысль, что а вдруг это опасно, но я напоминаю себе слова врача, что у меня всё хорошо, и секс совершенно неопасен. Расслабляюсь и опускаюсь полностью.

Пальцы Богдана сильнее сжимаются на моих бёдрах, а сам он громко выдыхает.

– Хорошо как, Белочка, как же хорошо… - шепчет и начинает помогать мне медленно двигаться на нём.

Действительно хорошо. Очень.

Я даже не устаю в этой позе, как обычно, потому что он своими крепкими большими ладонями поддерживает под бёдра и помогает с ритмом.

Оргазм настигает меня и Богдана с разницей в несколько секунд. Он вжимается в меня снизу, прижимая к своим бёдрам и пульсирует спермой теперь внутри, а я откидываю голову назад и зажмуриваюсь, ловлю разноцветные круги под закрытыми веками, а потом падаю ему на грудь в изнеможении.

Кайф.

– Можно же было кончать? Я так понимаю, предохраняться уже не надо?

– Очевидно, что нет, - смеюсь ему в шею. - Раньше надо было спрашивать.

– Ну и по фигу, - гладит меня по волосам, а я слушаю, как быстро и напряжённо после пережитого оргазма стучит сердце в его груди. - Зато у нас будут детки. Интересно, рыжие получатся?

– А у них есть выбор? - снова хихикаю. Как же с ним хорошо!

– Очевидно, что нет, - отвечает моими же словами и тоже тихо смеётся.

Богдан выскальзывает из меня, сгребает в охапку и так мы оба и засыпаем.

А вот просыпаемся от того, что щёлкает замок входной двери и кто-то начинает копошиться в прихожей.

20

У меня внутри всё холодеет от ужаса. Услышать, что кроме тебя в квартире, в которой ты живёшь одна, кто-то есть - страшно до дрожи. И если бы не Богдан рядом, я бы уже точно сердечный приступ поймала.

Я хватаю его за руку и замираю. Он тоже прислушивается, садится.

– У кого ещё есть ключи?

– У бабушки. Но она в деревне и никогда бы без предупреждения не приехала. Ещё у Коли.

– Понятно.

Богдан решительно встаёт и натягивает брюки прямо на голое тело. А я зажмуриваюсь. Коле кранты. Ну и сам себе виноват.

– Богдан, осторожнее, чтобы он потом тебе проблем не устроил, - прошу.

– Белочка, думаешь, я боюсь его?

– Нет! - восклицаю громким шёпотом. - Конечно, нет. Просто он, как оказалось, из дерьма слеплен. Потом по адвокатам бегать будет.

– Ага, смотри, чтобы не устал, - усмехается мой Медведь и распахивает решительно дверь в коридор.

– И хули ты тут забыл? - раздаётся громогласное по моей квартире.

Я набрасываю халат и, встав на цыпочки, выглядываю из-за плеча Богдана. Вижу растерянного Колю у комода. Рядом с Медведем он кажется каким-то мелким. Низким, щуплым.

– Это я что тут забыл? - отвечает, хорохорясь. - Это ты тут никто. А я прописан, между прочим! И имею право тут жить! И вещи взять любые. Мне вот готовить некогда, я мультиварку заберу. И крем свой для обуви. Я что, купить всё должен?

Конечно, если посудить беспристрастно, то, может, так и есть. Но… мне становится так мерзко внутри. До тошноты буквально. И это не внезапно нагрянувший токсикоз.

Богдан всю эту тираду слушает молча, а потом говорит, прищурившись:

– Прописан, значит?

– Между прочим!

– Белочка, подай мой телефон, пожалуйста.

Я ничего не спрашиваю и в разговор не лезу. Беру телефон Богдана с тумбочки в спальне и отдаю ему. Тот набирает какой-то номер.

– Лизань, привет, это Бо, - говорит, глядя на моего почти бывшего мужа. - Слушай, у меня тут корешок один есть, ему надо срочно переехать, а времени нет на всякие проволочки с документами.

Я пропускаю ласковое обращение Богдана к какой-то другой женщине. Мы не так давно с ним знакомы, и у каждого была жизнь до. А вот вытягивающееся Колино лицо дорогого стоит.

– Надо по-быстрому выписать, да, - а дальше продолжает скороговоркой. - Кузьменко Николай Анатольевич, тысяча девятьсот девяностого года рождения. Прописан по адресу: Волгоград, Дзержинский район, ул. **ская, дом четырнадцать, квартира пятьдесят три.

– Ты офигел? - почти фальцетом вскрикивает Коля.

– Да, Лизань, спасибо! С паспортом он позже зайдёт.

Медведь отключает телефон и так же спокойно, как и до этого, смотрит на Колю.

– Мультиварка твоя, крем для обуви на хлеб намазать?

– Да какое ты имеешь право? Ты вообще кто такой? Я на тебя в полицию подам!

– Прямо сейчас иди подавай. И паспорт не забудь, чтобы как раз штамп о снятии с регистрации поставили.

Коля нервно засовывает ноги в туфли, неуклюже тыкая длинной ложкой для обуви, которую мне теперь очень хочется выбросить на помойку, хватает за ручку мультиварку, которую уже успел вытащить с кухни, разворачивается и дёргает дверь на себя. Она поддаётся не сразу, там иногда защёлка заедает, но всё же выпускает горе-бывшего в подъезд.

Пробормотав что-то угрожающее, он торопится спуститься по лестнице.

– Эй, червяк, - басит Богдан и подаётся следом, и я за ним выбегаю на площадку прямо босиком, даже без тапочек. - Ты крем для обуви забыл.

Медведь открывает тюбик и выжимает его в пролёт между перилами как раз, когда Коля поднимает голову, чтобы, видимо, что-то сказать в ответ.

Чёрная жижа ляпает ему прямо на лоб и на плечо, испачкав светло-голубой джемпер. Подъезд тут же оглашается громкими ругательствами.

– Ты смотри, интеллигент, а матом кроет, - совершенно спокойно констатирует Богдан, а потом говорит громче, снова обращаясь к Коле. - Эй, ты как в ментовку побежишь, отмойся сначала, а то с паспортом сравнят и не узнают.

Мат и топот стихают, потому что Коля, наконец, покидает подъезд, громко хлопнув внизу железной дверью.

Честно признаться, я всегда осуждала женщин, которые материли своих бывших на чём свет стоит. Хотелось сказать, ну вы же раньше как-то жили вместе, была же любовь или что-то в этом роде, раз парой были. Но глядя сейчас на своего бывшего, я уже не столь категорична.

Он изменил. Мы разошлись. К чему ходить и доканывать меня? Так что сейчас, когда Богдан его отшил, мне даже и не жалко.

Вот такая вот я стерва.

– Знаешь, Белочка, я понимаю, почему ты его выбрала, - Медведь театрально сводит брови. - Он ведь до