Доченька - Дюпюи Мари-Бернадетт

Нанетт, слушая хозяина, кивала на каждом слове, как если бы давно все это знала. Жак потирал подбородок. Пьер не сводил глаз с Мари, молчаливой и задумчивой.

Жан Кюзенак добавил:

— Мари — отличная повариха. Теперь у нее будет больше шансов продемонстрировать свой талант. Что ж, мне пора возвращаться.

Он встал, взял свою шляпу. И сказал, чуть понизив голос и обращаясь к Нанетт:

— Пусть Мари останется сегодня у вас! Ей нужно отдохнуть, а мне — побыть одному.

Они сидели и смотрели, как он выходит за дверь и пересекает двор. Мари даже не успела его поблагодарить. Этим вечером она словно увидела хозяина совсем другими глазами. Оглядываясь назад, девушка пришла к выводу, что мсье Кюзенак всегда относился к ней с добротой и вниманием. Уже этим одним он заслужил ее уважение. А может, и сочувствие: ему не дано было в жизни вкусить такого блаженства, как взаимная любовь…

Пьер, не смущаясь присутствием родителей, положил руку Мари на плечо:

— Тебе не обязательно возвращаться к нему, Мари. Мадам Боннафи, жена мэра, ищет горничную. Она попросила меня переговорить с тобой. Я буду спокоен, зная, что ты работаешь в поселке!

Нанетт хотела было высказать свое мнение по этому вопросу, но подумала, что Мари достаточно взрослая, чтобы решать самостоятельно.

— Сынок, ты слишком торопишься! Вы ведь с Мари еще не женаты! — сказал, усмехнувшись, Жак. — Да и у нее умишко имеется, она сама решит, где ей работать!

Мари улыбнулась. Как это здорово — видеть их всех вместе, слушать их разговоры! Она теперь точно знала, кто ее настоящая семья… И все-таки это не помешало ей ответить твердо:

— Я останусь в Большом доме. Мсье Кюзенак — хороший человек, и я уже привыкла там жить. Не сердись на меня, Пьер! Не думаю, что ты смог бы являться в дом господина мэра по десять раз на день, без стука и в грязных сабо!

Нанетт рассмеялась, и Жак вслед за ней. Пьер почувствовал себя глупо, но присоединился к всеобщему веселью. Щеки Мари раскраснелись. Девушка светилась от счастья…

Глава 11

Исповедь

Над «Бори», который Мари успела полюбить всем сердцем, собиралась гроза. Нанетт пришла в хозяйский дом вместе с ней. Стоило им войти в кухню, как за окном совсем потемнело и начался сильный дождь.

— Знаешь, мне все еще не верится, что мадам нет, — тихо сказала девушка, бледнея.

— Меня это не удивляет. Поэтому-то я и пришла с тобой. Пойду наведу порядок в ее комнате, если, конечно, хозяин позволит. Я ведь давно ее знаю! Когда я пришла работать в их дом, ей едва исполнилось пятнадцать.

Жан Кюзенак не стал возражать. И все же, как только Нанетт, сняв постельное белье и закрыв ставни, вышла, он запер комнату умершей жены на ключ.

— Когда-нибудь я отремонтирую эту комнату, и она послужит еще кому-нибудь. А пока я не хочу туда заходить.

В четыре часа дня Нанетт ушла. Дышащая свежестью природа радовалась вновь выглянувшему солнышку…

Мари со страхом смотрела в будущее. Однако жизнь в доме текла как обычно. Мсье Кюзенак спускался кушать в столовую, за столом он читал лиможскую газету, которую выписывал. После обеда он садился на лошадь и уезжал осматривать свои владения. Каждое утро он вежливо здоровался с девушкой, отдавал распоряжения, а вечера проводил в гостиной.

Через два месяца после похорон мадам в доме появился первый гость — животновод из Сен-Жюньена.

К началу зимы Мари не раз пришлось готовить изысканное угощение для гостей — хорошо образованных мужчин, приезжавших к Жану Кюзенаку поговорить о политике, скачках или сельском хозяйстве. Они не скупились на похвалы молодой кухарке, и воодушевленная Мари каждый раз старалась превзойти самое себя.

Пьер, которому Мари, приходя на ферму, каждый раз рассказывала, что у нее все в порядке, все реже демонстрировал беспочвенную ревность: его будущая невеста была такой спокойной, вела себя так благоразумно, что у него при взгляде на девушку исчезали все дурные мысли.

Что до Мари, то девушке было нечего скрывать, кроме, пожалуй, того удовольствия, которое она испытывала, ощущая себя полноправной хозяйкой Большого дома на холме…

В ноябре рано пришли холода, и однажды вечером привычный жизненный уклад в доме нарушился. Уже не первый год Мари мерзла в своей каморке под крышей. Вот и в этот вечер она снова пожалела, что нельзя лечь спать прямо в кухне.

Она как раз начала раздеваться, когда в дверь постучали. От удивления девушка потеряла дар речи. Сердце ее забилось часто-часто. Она вспомнила тот ужасный вечер, когда Макарий хотел надругаться над ней.

Вошел взволнованный Жан Кюзенак. Увидев выражение лица девушки, он воскликнул:

— Не бойся, дитя мое! Нужно было сказать тебе об этом за ужином, но я — старый дурак… Я от природы робок, а перед тобой и вовсе теряюсь…

Мари застыла, и только руки сильнее сжали шаль на груди. Он махнул рукой и сказал:

— Я не хочу, чтобы ты тут жила. Это была идея моей жены. Послушай, Мари, на втором этаже есть комната, где спала моя мать, когда приезжала к нам в гости. Я уже развел огонь в камине. Бери свою постель и ступай туда. Это теперь будет твоя спальня. Завтра ты там все приберешь и перенесешь остальные вещи.

Мари не знала, что и думать. Спать на втором этаже! Она поняла, о какой комнате говорил Жан Кюзенак, потому что не раз проветривала ее и натирала там мебель и паркет.

Девушка считала, что это — самая красивая комната в «Бори», окна ее выходили на юг, и из них были видны Волчий лес и луга. Камин был отделан розовым мрамором, а на каминной полочке стояла красивая бронзовая статуэтка — женщина с ланью.

Вспомнив предостережения Пьера, Мари пробормотала:

— Но мсье… Зачем? Мне и здесь хорошо. И что скажут люди, если узнают?

Мсье Кюзенак пожал плечами.

— Много месяцев я украдкой приносил в твою комнату грелку, — тихо сказал он. — Или ты думала, что это мадам заботится о тебе?

Мари отрицательно помотала головой. У нее было одно желание — чтобы хозяин ушел как можно быстрее. Пусть он поскорее выскажет все, что хочет, а потом она закроет дверь и спрячется под одеялом…

Но мсье Кюзенак подошел ближе, его глаза блестели. Девушка с ужасом вспомнила, что сегодня вечером он выпил больше обычного.

— Крошка Мари, ничего не бойся! Я так одинок и чувствую себя таким несчастным! Я хочу, чтобы ты спала в этой комнате, в спальне моей матери, и у меня есть на то причины. Моя мать была такой же доброй и милой, как ты, и такой же красивой — в твои годы…

Силы оставили девушку. Минута — и случится то, чего она больше всего боялась. Нужно было бы закричать, оттолкнуть его, но она не могла. Никогда не доводилось ей быть в его обществе так долго, видеть этого мужчину так близко — это красивое лицо с прямым носом и ласковыми черными глазами, отмеченное увяданием, которое неизбежно приходит вместе с пятидесятилетним юбилеем даже к самым обольстительным красавцам и красавицам…

Жан Кюзенак долго смотрел на девушку, потом протянул руку и погладил ее по щеке.

Мари произнесла со слезами в голосе:

— Мсье, прошу вас! Уходите! Не поступайте со мной плохо! Скоро я обручусь с Пьером…

Произнесенное ею имя, казалось, потрясло Жана Кюзенака и вывело его из оцепенения. Мари решила было, что он рассердится, но этого не случилось. Поразмышляв минуту, он решился:

— Я схожу с ума, дитя мое! Придя сюда, я не подумал, что ты можешь испугаться. Мари, если бы ты знала, как я хочу обнять тебя, прижать к сердцу… Но прежде я должен тебе кое в чем признаться. Когда ты выслушаешь меня, сама решишь, как тебе поступить. Ничего не бойся и идем со мной. Нам будет уютнее в гостиной. Я приготовлю грог, и тебе сразу станет лучше.

Мари подчинилась, как подчиняются палачам. Она спустилась в гостиную и позволила усадить себя в кресло у камина. Жан Кюзенак подбросил в огонь новое полено. Потом Мари услышала, как он гремит посудой в кухне.