Обычные суеверия - Борисова Виктория Александровна

Перед глазами на миг вспыхнуло яркое голубое пламя. И голова… Будто огнем жжет изнутри! Йозеф с силой сжал виски ладонями, но боль только усилилась.

Трудно разобраться, когда тебе всего девятнадцать лет и все, во что верил, в одночасье оказалось поставлено под сомнение!

В этот момент узник пришел в себя и тихо застонал.

Глава 3

Жертва милосердия

Ярнес Тибад, известный в Аугсбурге как ученый аптекарь Альбрехт Доденхайм, медленно открыл глаза. В застенке было сыро и темно, в нос бил отвратительный запах паленой плоти. Мужчина не сразу понял, то горят его собственные ноги.

Боли не было. Заклятие действует безотказно. Тибад еще раз покосился на свои обожженные ступни, увидел раны, оставленные железными крючьями, ожоги от раскаленных щипцов на ребрах и тут же отвел взгляд. Не об этом надо думать сейчас, совсем не об этом!

Сознание возвращалось медленно, толчками, так течение крови постепенно восстанавливается в членах, затекших от долгой неподвижности. Вновь провалиться в беспамятство было бы гораздо легче, но сейчас придется собраться с мыслями и принять решение. Времени осталось совсем немного.

Тибад чуть прикрыл глаза, чтобы мрачная обстановка не отвлекала и не вызывала смятения духа. Он старался вспомнить все в деталях, с самого начала, словно шаг за шагом пройти весь путь, который привел сюда.

Перед внутренним взором предстала тайная комната, предназначенная для собраний, скрытая в обширном подвале дома. Любой посторонний обнаружил бы там только бочки с вином да копченые окорока, но стоит повернуть незаметный рычажок, надежно спрятанный между бочками, как стена бесшумно отодвинется и взгляду посвященного предстанет удивительное зрелище.

Небольшой зал идеально круглой формы, ровно тринадцати локтей в диаметре. Стены с пола до потолка затянуты переливчатым черным бархатом. Посреди возвышается алтарь черного дерева, покрытый тонкой резьбой. Над старинным бронзовым треножником, украшенным кованым узором, днем и ночью поднимается сладко пахнущий дымок.

В ту ночь грандмастер пришел один. В разгар охоты на ведьм в городе нельзя было подвергать опасности всех членов сообщества, но и обряд полнолуния провести необходимо.

Тибад не мог дождаться, пока гость закончит творить заклинания и маленький пергаментный свиток с очередным посланием к богам догорит в жертвенном пламени. Странно было видеть лицо друга и учителя таким же безмятежно-спокойным, как и всегда, будто ничего особенного не случилось и на площади перед ратушей не полыхают почти ежедневно совсем другие костры… Но прерывать обряд нельзя ни в коем случае, тут грандмастер совершенно прав. Только когда маленький язычок огня дрогнул последний раз и погас, Тибад решился обратиться:

— Скажи, Мастер, что происходит? Мир сдвинулся с места! Когда-то мы были учителями мудрых, советниками правителей и короли считали за честь, если кто-то из нас становился воспитателем наследников трона. А теперь? Мы прячемся в подполье, словно крысы!

Глаза учителя, темно-синие, как море перед штормом, казалось, заглядывали прямо в душу. Он слушал, не перебивая, а Тибад говорил горячо и сбивчиво, спеша выплеснуть все, что накопилось на сердце:

— О нас ничего не знают, но почему-то боятся и ненавидят! Священники распространяют чудовищную ложь, нелепые и опасные выдумки, нагнетая страх и ненависть, а люди внимают и верят им…

— Пожалуй, ты и прав, — задумчиво откликнулся грандмастер, — люди любят творить для себя чудовищ, чтобы потом сладко трепетать от ужаса.

— Но зачем?

Он равнодушно пожал плечами.

— Такова человеческая природа. Куда легче нарисовать в своем воображении рогатого дьявола с когтями и копытами или ведьму, летящую на помеле по ночному небу над церковным шпилем, чем хоть раз заглянуть в темные глубины собственной души и убедиться, что настоящие монстры обитают именно там.

— И так будет всегда, пока мы не посмеем сказать правду о себе! Пока не поделимся своими знаниями и верой, не вырвем людей из темноты, грязи, голода и невежества!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Брат мой, — голос учителя звучал мягко, успокаивающе, — разве ты забыл, что мы все поклялись хранить тайну? Огонь в очаге согревает дом и помогает готовить пищу, но, вырвавшись наружу, приносит неисчислимые бедствия. Если тайные знания попадут в руки людей, последствия будут куда хуже!

— Но почему? Разве накормить голодных, дать всем нуждающимся кров, одежду, вылечить болезни — это не достойная цель?

— Люди устроены так, что не могут жить в мире и согласии. Дай им завтра все, о чем они мечтают, и они сразу же начнут грызться между собой, как свора голодных собак.

— А если дать им знание?

Грандмастер чуть усмехнулся.

— Если не изменить их природу — а значит, уничтожить человечество — любое знание люди используют только на то, чтобы сделать оружие более совершенным. Если сейчас в самых кровопролитных войнах гибнут сотни и тысячи, то тогда целые города и страны будут сметены с лица земли! Реки потекут отравленной водой, земля превратится в выжженную пустыню, и самый воздух станет ядовитым и смертоносным для любой живой твари…

Он помолчал недолго и тихо спросил:

— Но скажи, брат мой, разве это гнетет тебя по-настоящему?

Тибад смущенно потупился.

— Сегодня арестовали четверых — мать и трех дочерей. Стражники вели их в тюрьму и гоготали, словно жеребцы, спорили, которая скорее признается… Они уничтожают невинных, потому что не могут добраться до нас! Разве это справедливо? Разве можно спокойно смотреть, как честные и простые люди погибают мучительной смертью?

— Простые, говоришь? — грандмастер вскинул брови. Взгляд его резанул, словно лезвие бритвы. — Может, слишком простые? Разве не эти люди сбегаются каждый раз на площадь пред ратушей, чтобы посмотреть, как очередная ведьма корчится в огне? А кто, по твоему, пишет доносы на соседей, чтобы завладеть малой долей имущества, положенной по закону? Кто арестовывает, допрашивает и пытает? Кто богатеет на поставках дров для сожжений? Кто сочиняет ученые трактаты, оправдывающие столь бесчеловечную жестокость?

Тибад, пристыженный, опустил голову.

С тех пор он старался как можно реже выходить из дома и видеться с людьми. Невыносимо было смотреть, как ходят по улицам стражники — гордо, по-хозяйски, с подозрением посматривая на каждую встречную женщину — мол, уж не ведьма ли ты, голубушка? Еще хуже, когда эти же стражники водят по улицам ведьму в цепях и требуют от несчастной указать своих сообщниц.

Но самое страшное — когда толпа мужчин и женщин, старых и молодых, даже детей — собирается на площади и ждет с жадным нетерпением, пока очередную осужденную привезут на казнь. Дом аптекаря совсем неподалеку, а потому крики сжигаемых заживо и восторженный рев толпы долетают даже сквозь наглухо закрытые ставни.

Последней каплей стал арест Барбары.

За те полгода, что она служила в доме, Тибад успел привязаться к девочке, веселой и шустрой, как птичка-королек. Что бы она ни делала: гладила сорочки, развешивала простыни во дворе, гремела кастрюлями на кухне или подметала улицу перед домом — все у нее получалось как-то особенно споро.

Ну зачем она только отправилась на рынок? По городу как раз водили очередную ведьму, и измученная женщина просто показала на Барбару пальцем. Девочку тут же схватили…

Тибад прождал до вечера, неизвестно на что надеясь. Ему ли, умеющему видеть сквозь стены и читать в сердцах людей, как в раскрытой книге, рассчитывать на разум и милосердие судей!

Он понимал, что трудно убедить фанатиков, но все же… Думать, как почти ребенка станут мучить в застенке, а потом сожгут на костре, было совершенно невыносимо. Хуже всего, что жертва оказалась напрасной. Все-таки прав был грандмастер, тысячу раз прав!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Глава 4

Хранитель

Тибад скривился от боли. Заклятие помогает не чувствовать раны и ожоги, но кто поможет справиться с душевным страданием? Что может быть хуже, чем погибнуть так глупо и бессмысленно? А главное, по его вине все члены ковена должны сниматься с привычного места и пуститься в долгие скитания, дабы сохранить себе жизнь! И Книга будет утрачена для них на долгие годы…