Не загоняйте в угол прокурора. Сборник - Сергей Высоцкий

Решил случай. К прокуратуре подкатила белая «Волга» прокурора. С приходом демократии Олег Михайлович посчитал более приличным ездить на белой машине — черные «Волги» были символом партийной номенклатуры. Увидев прокурора, не спеша вылезающего из машины, Фризе, наконец, обрел способность действовать. Он кинулся наперерез шефу:

— Олег Михайлович, мой «жигуленок» изуродовали,— он показал рукой на машину.— А мне срочно в Переделкино, позвонила вдова Маврина.

— Что?! Прокололи шины прямо перед окнами прокуратуры! — возмутился шеф.— Ну и накручу я хвоста этому Алейникову! — Алейников был начальником районного управления внутренних дел.— Обещаю тебе, Володя.

— А как с машиной? До Переделкина рукой подать.

— Бери. До Киевского вокзала,— недовольно буркнул прокурор. Он любил, когда его персональная «Волга» стояла наготове у подъезда.— Учти, на электричке быстрее. На дорогах гололед и прочее. Уж я-то знаю.

Фризе вскочил в последний вагон нарофоминской электрички за несколько секунд до отправления. Вместе с потоком пассажиров он пошел по вагонам вперед в поисках свободного места. Хмурые сосредоточенные люди плотно сидели на скамьях промороженных вагонов. Ни улыбок, ни смеха. Берта сказала бы: здесь недоброжелательная аура.

В середине состава, когда Фризе уже потерял надежду найти свободное место, его окликнули.

— Владимир Петрович! — голос был приятный и доброжелательный.

Фризе оглянулся и встретился взглядом с писателем Огородниковым.

— Приземляйтесь, мы потеснимся,— он указал на сиденье рядом с собой. Собственно говоря, тесниться там и не требовалось. Огородников, расстегнув добротную дубленку, расположился широко и вольготно. Рядом с ним на скамейке лежал портфель. На портфеле — толстая стопка типографских страниц. Кроме Германа Степановича, на краешке скамьи сидела одетая в легкое демисезонное пальто и мужскую ушанку старушка.

— Садитесь,— писатель запахнул дубленку и положил портфель на колени.

Когда Фризе сел, Огородников показал на стопку страниц: — Верстка новой книги. «На последнем дыхании». Совпис торопит. Они уверены, что книга получит колоссальный резонанс,— он пожал плечами.— Не знаю, им виднее.

Говорил Огородников громко, не стесняясь сидевших рядом пассажиров. Фризе чувствовал их настороженное любопытство и ругал себя за то, что не остался в соседнем вагоне.

— Такой безграмотный набор. Вместо того, чтобы следить за сутью, за ритмикой, я вынужден править орфографические ошибки. Кстати, как вам нравится название?

— Название хорошее,— тихо ответил Фризе.— Но если мне не изменяет память, так назывался один французский фильм.

Сидевший напротив мужчина как-то подозрительно крякнул, будто подавился смешком.

— Не может быть! — лицо Огородникова сразу сделалось неприветливым и даже голос потерял свою мягкость.— А впрочем, фильмы пекут десятками тысяч. Кто помнит их названия? Это, небось, что-нибудь спортивное?

— Нет. Я впервые увидел в нем Бельмондо.

То ли Огородников не знал, кто такой Бельмондо, то ли ему было неприятно говорить о фильме с таким же названием, как и его обещающая сенсацию книга, но он резко переменил тему разговора. И даже спрятал в карман паркер, которым правил верстку.

— А вы знаете, молодой человек, два дня я звоню вам по всем телефонам и не могу дозвониться. Следствие идет полным ходом?

Фризе готов был провалиться сквозь пол на рельсы.

— Герман Степанович,— выразительно посмотрел он на писателя.— Про политику ни слова! Договорились?

Огородников шутки не понял.

— Ну, какая же это политика? Вы обещали держать меня в курсе расследования. Я был вчера у нового министра внутренних дел, дарил ему свои книги. Так вот — мы с ним обменялись информацией об истории с Мавриным.

Он все говорил и говорил, и у Владимира зародилось подозрение: Герман Степанович так словоохотлив, потому что боится, как бы его не стал расспрашивать следователь. «Чего это он? — удивился Фризе.— Неужели я прошлый раз его так напугал? Шуток, что ли, не понимает?»

Потеряв надежду на то, что Огородников перестанет вещать, Владимир Петрович съежился, стараясь занимать как можно меньше места, что при его росте требовало больших усилий. Можно было притвориться спящим, но это означало открытый вызов. Искоса Фризе поглядывал на соседей. Некоторые внимательно прислушивались. Старик в соседнем отсеке пялился на писателя, открыв от усердия рот. Фризе так и подмывало шепнуть ему: дедуля, не забывай про мух. Хотя, какие мухи зимой?! Разве что наглотается гриппозных вирусов. Но большинство людей в «зоне досягаемости» вкрадчивого писательского голоса смотрели на него хмуро или с явным неодобрением. Фризе кожей чувствовал это неодобрение и удивлялся, почему невосприимчив к нему сам Огородников.

Когда они вышли на заледенелую платформу Переделкино, Фризе вздохнул с облегчением.

— Вы к Мавриным? — спросил Огородников и, не дожидаясь ответа, добавил: — Я проведу вас коротким путем.

Фризе смирился.

«Короткий путь» оказался узкой тропинкой. Сначала они шли вдоль железной дороги, потом по какому-то оврагу. Идти пришлось гуськом. Писатель семенил впереди, Фризе вышагивал следом. Разговаривать в таком кильватерном строю было невозможно, но Огородников продолжал что-то бубнить, время от времени останавливаясь и поворачиваясь к Фризе. Тот не успевал затормозить и они сталкивались. Несколько раз Фризе наступал писателю на пятки и чертыхался. Конечно, только мысленно.

В поселке, на перекрестке двух улиц — на одной, на высоком зеленом заборе красовалась табличка, извещающая, что это улица Павленко, другая улица осталась Фризе неизвестной,— Огородников остановился.

— Мне направо, моя дача рядом, а вам прямо. Сориентируетесь? — Фризе кивнул. Огородников снял перчатку, протянул руку: — Владимир Петрович, позвоните мне завтра. Очень прошу. Нам нужно встретиться — вы обещали! Слово серьезного мужчины много значит.— Он все не отпускал руку, цепко ее держал.— Мне показалось,— голос Огородникова зазвучал совсем задушевно.— Мне показалось, когда мы беседовали в электричке, что вы очень, очень скромный, стеснительный человек. Я не ошибся? — Фризе ничего не оставалось, как неопределенно хмыкнуть.— Нет, не ошибся. Прислушайтесь к старому опытному воробью: скромность — не всегда благо. Не обижайтесь, это к вам не относится, скромность сродни серости. У скромного человека ограничены средства выражения. Хотите исторические примеры?

Фризе осторожно, но решительно высвободил свою руку из капкана.

— Извините, Герман Степанович, я опаздываю. Да и вас, наверное, задерживаю.

За забором соседнего дома залаяла собака.

— Не ваша? — спросил Фризе.— Небось, почуяла хозяина. Выгулять надо.

— Нет, не моя! — неожиданно грубо отозвался писатель.— И при чем тут вообще собака?! — Он круто развернулся и, даже не попрощавшись, растворился в плотной темноте безымянной улицы.

«Странный все-таки тип,— думал следователь, вышагивая в одиночестве по пустынной дороге между сплошными высокими заборами, окружающими писательские дачи.— Почему он так среагировал на вопрос о собаке? Да и дорогу он выбрал короткую, похоже, только для себя. От станции до Мавриных минут двадцать, а я уже полчаса шагаю. Может быть, он просто не любит ходить один в потемках?»

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ И ОДНА

Алина Максимовна появилась на крыльце, когда Фризе, стукнув калиткой, шел через сад.

— Господи! Вы без машины! Я же предложила свою,— сказала она, впуская его в дом.— Все время поглядываю в окно — не едете ли? Сегодня такая скользкая дорога.

— Извините за опоздание. Какие-то подонки прокололи шины. Пришлось ехать на электричке.

— Позвонили бы, перенесли встречу на завтра.— В ее голосе слышалось огорчение.— Вы, наверное, голодны? Без ужина?

— Голодный.

— Вот и умница, что признались,— обрадовалась она.— Сейчас я вас покормлю.

Показав Фризе ванную, где можно было вымыть руки, Маврина накрыла на стол. Появились два прибора, бутылка коньяка и хрустальный штоф с шафранного цвета жидкостью. Наверное, настоенной на апельсиновых корочках водкой. И красовались три черные запотевшие банки датского пива «Туборг».

«Что за странная демонстрация?» — удивился Фризе. В это время появилась Алина Максимовна с подносом, на котором стояли тарелки с закусками. Похоже, выставив банки с пивом, хозяйка рассчитывала на эффект, потому что спросила:

— Удивлены? Помните: «В нашем доме пиво исключалось!» — повторила она фразу, сказанную при первом знакомстве.— Что будете пить? Коньяк, водку? — заметив его колебания, Маврина предложила: — Давайте начнем с пива. Не бойтесь, оно не отравлено.

— Откуда оно, Алина Максимовна?