У парадного подъезда - Александр Архангельский

Вера в достижение первой «равнодействующей» и обретение второй, сейчас, когда идут религиозные войны в Карабахе, Ольстере, Косово, Палестине, — по крайней мере кажется утопичной. Но ожидаемое осуществимо, потому что невероятно. «Credo, quia absurdum esi» — «верую, ибо неразумно». А если бы это было разумно, во что бы тут было верить.

Размышления у парадного подъезда

РАЗМЫШЛЯТЬ, — размыслить о чем, размыслить что, раздумать, обдумывать (…) Не размыслив дела, не начинай.

В. И. Даль

На одной из первых страниц каталога русских книг зарубежных издательств помещено объявление: «Деньги просим посылать ТОЛЬКО ПО ПОЛУЧЕНИИ НАШЕГО СЧЕТА, чеками в любой валюте». Что же, последуем совету, не станем спешить с заполнением чека — просто мысленно постоим у витрин знаменитого парижского магазина русской книги, представим себе его стеллажи и поразмыслим над «увиденным».

Зачем? Прежде всего — из естественного человеческого любопытства и готовности предпочесть сладость запретного плода горечи плода разрешенного.

Далее, из стремления к полноте культурной информации, без него невозможно нормальное, рабочее состояние общественного интеллекта. (Отчасти этот информационный пробел уже заполнен — статьей западногерманского русиста Вольфганга Казака «Зарубежные публикации русской литературы». — «Вопросы литературы», 1989, № 3, а также ответами зарубежных славистов и советологов на анкету «Иностранной литературы», 1989, № 6–7.)[41] И, наконец, главное. Сейчас впервые вслух произнесено то, о чем многие догадывались и прежде, — что живем мы в искусственно усеченной культуре, со множеством пустот и зияний как в ее прошлом, так и в настоящем; что, отказав в праве на свободное функционирование любой новоевропейской философской системе, кроме марксизма, именно главного Марксова предупреждения вершители наших судеб и не услышали — об угрозе «частичности», об опасности утраты человеком и обществом их изначального универсализма, многогранности и многоуровневости бытия. Необходимо срочно поправлять положение: чрезмерно накренившийся корабль обречен. И работа по восполнению культуры уже началась: архивы; републикация давно не переиздававшегося; книги «из стола»; медленное, но верное возвращение литературной, эмиграции в родные пределы — любой читатель периодики знает об этом. Но дело — вопреки Далю — пришлось начинать, не размыслив, лишь бы успеть до антракта; отсюда — хаос, непоследовательность, разбросанность. Пройдут годы и годы, пока все станет на свои места и царившее здесь, и владычиствовавшее там, и пребывавшее как бы нигде, в пыльной тишине архива, библиотеки, частной коллекции, предстанет как целое, нераздельное именно в своей противоречивости. Так вот, когда мы получим то, чего так добивались, не в разрозненных сладко-дразнящих фрагментах, а полностью, «в пакете», — что мы скажем тогда? Что не знаем, как и благодарить, этого-то всю жизнь и ждали? Или же — что нас обманули, что обещали одно, а дали совсем другое? И, как знать, как знать: не шарахнемся ли мы (уже?..) сами, без начальственных подталкиваний, в противоположную крайность, не отречемся ли от демократии, как от закваски, замеса тех будущих «пирогов», которые могут и не прийтись по вкусу. И опять корабль накренится, и опять придется выравнивать его, и опять недостанет времени на размышление…

Дурная бесконечность.

Поэтому сейчас, приступая к делу «культурстроительства», жизненно важно «размыслить» три вопроса: к какому итогу мы идем? Какими мы вступили на этот путь? И какими можем стать, если нам суждено дойти до конца? В этом смысле лучшего подспорья, чем новейший каталог парижского книжного магазина, нам, получившим гласность и не обретшим валюты, не найти. Это задачник с готовым ответом в конце; это подробная карта подводных течений русской культуры; это — если развивать «школьную» метафору — наглядное пособие, демонстрирующее ближайшие результаты процесса восполнения нашей «усеченной» культуры до нормы. По той хотя бы причине, что деятельность советских и западных русскоязычных издательств, при всей кажущейся дисконтактности, все эти годы строилась по принципу сообщающихся сосудов. За рубежом издавали отнюдь не все, нов подавляющем большинстве лишь то, чего чурались в наших священных пределах. И во многих случаях не для того, чтобы насолить советской власти, а чтобы продлить бытие преданному забвению и спасти обреченное уничтожению. (В этой связи характерно предуведомление, которое предпослал А. И. Солженицын в сентябре 1973 года к выпущенному «YMCA-Press» изданию «Архипелага ГУЛАГ»: «Со стеснением в сердце я годами воздерживался от печатания этой уже готовой книги: долг перед еще живыми перевешивал долг перед умершими. Но теперь, когда госбезопасность все равно взяла эту книгу, мне ничего не остается, как немедленно опубликовать ее». Русский писатель прибегает к «западному» издательскому посредничеству именно в тот момент, когда его рукописи грозит гибель: мы знаем, что в 1973-м машинопись «Архипелага…» была изъята одновременно почти у всех ее хранителей, а Елизавета Воронянская, машинистка, ее перепечатывавшая, погибла при невыясненных обстоятельствах.) И, значит, перед нами не просто перечень книг, а воплощенный принцип восполнения. Во всяком случае, это касается некоммерческих «западно-русских» издательств.

Показательно, что авторитетнейшее из них, «YMCAPress»[42], и было создано протестантским деятелем из Америки Джоном Моттом (Прага, 1921 год) не с оппозиционной, а как раз с «восполняющей» целью — «издавать за границей и посылать в Россию в годы разрухи необходимые пособия (Библия, учебники)». (Да и не только оно: в каталоге, например, содержится ссылка на том «Русский Берлин. 1921–1923», подготовленный Л. Флейшманом, Р. Хьюз, О. Раевской-Хьюз по архивным материалам и освещающий деятельность берлинских журналов «Русская книга» и «Новая русская книга».) И пусть затем обстоятельства резко переменились, от «сотрудничества» пришлось переходить к глухой оппозиционной обороне — все равно первоначальный импульс сохранился и смысл деятельности не был полностью сведен к противостоянию. Так было в Берлине, куда «YMCA-Press» переместилось в 1923 году, и в Париже (1925), и в годы довоенные, когда его возглавляли Н. Бердяев, Б. Вышеславцев, П. Ф. Андерсон, и в период руководства Дж. Лаури, и с 1959 по 1979 (И. Морозов, Б. Физ, Н. Струве и др.), и ныне, когда в исполнительный комитет входят его директор Н. Струве, а также К. Ельчанинов, А. Солженицына, Д. Струве, Н. Шмеман. Вновь возникающие книжные корпорации (чья сегодняшняя деятельность также достаточно полно отражена на страницах каталога) строились по тому же — восполняющему — типу.

Что перепечатывали, скажем, из русской классики в послевоенные годы? Полное собрание сочинений Достоевского, «тогда еще не издававшееся в Советском Союзе». Гораздо позже, в других условиях, вышел отдельный том с «Бесами», сохранявшими у нашей идеологической цензуры статус нежелательности. Что еще? «Сожженная Москва» Г. Данилевского — в 1954 году еще далековато до «макулатурной» серий. Политические статьи Федора Тютчева… В 60-х Дошла очередь до сборника статей историка Василия Ключевского «Церковь и Россия» (1969), «не вошедших в советское собрание сочинений». Чуть позже осуществлен репринт «Славянской мифологии» Н. Костомарова (с киевского выпуска 1848 года) — и опять же с целью восполнения: у нас Костомарова впервые перепечатали только в 1988 году, и то плохо Также необходимо было отдельное издание — хотя бы и сокращенное — гоголевских «Размышлений о Божественной Литургии» (осуществлено в 1963), поскольку в СССР они не попали даже в «академическое» Полное собрание сочинений в 14 томах. Выпуск в 1976-м «Книги об Александре Блоке» К. И. Чуковского мотивирован в каталоге тем[43], что это эссе, «не вошедшее в его собрание сочинений». Читай: советское собрание. Когда же появлялись книги, подобные этой: Н. Некрасов. «Мороз, красный нос» (1963), — они играли роль служебную: «Поэма печатается с ударениями, словарем, примечаниями на английском языке — как пособие для изучающих русский язык». Были, конечно, исключения, но, преимущественно, специально филологические и общей картины не меняющие. А в целом — «западнорусские» издатели латали наши пробоины, и если сказанное верно в отношении классики, то в отношении современности, ближней и дальней, верно вдвойне.

Но спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И нет сомнений, что пришел наш черед заступать на эту труднейшую вахту. Промедление смерти подобно. Сомнения в другом: стоит ли придавать такое значение происходящему; стоит ли объявлять в связи с этим боевую готовность № 1? Действительно ли хоть что-то изменится в корне, если «Советский писатель» начнет выпускать то, на чем специализировались «YMCA-Press» и «Ардис»? Если «Новый мир» будет печатать то же, что и «Вестник русского христианского движения», а «Наш Современник» — то же, что и «Посев»?.. Расхожее мнение говорит: да, изменится, потому что откроется широкий доступ к «закрытой» литературе.