Роман по заказу - Николай Почивалин

— Все-таки странно, голубчик, что вещи долговечнее людей, — случайно или умышленно уводит от незаданного вопроса Софья Маркеловна. — Возьмите вы пианино, друга моего стародавнего… Купили его, когда мне было семь лет. В прошлом веке!.. Почти ровесники, а сравнения никакого. Настроят, и опять в порядке. А я, как Андрюшу с Юлей проводила, — села, и ничего не получается. Руки — как крюки, их не настроишь. Стояло и стоит себе. И после меня не знай еще сколько стоять будет…

Нет, Софья Маркеловна не жалуется — просто свидетельствует, да еще разве чуть удивляется, что сотворенное человеком обычно переживает творца. Все правильно, разумно, так быть и должно — иначе каждому поколению приходилось бы начинать заново, топчась на месте; но понятен мне и подтекст такого удивления: все-таки коротка человеческая жизнь, и уж очень быстро она пролетает. Не одним ли мигом представляется собственная жизнь и этой старухе с величественной осанкой и горделивой копной белоснежных волос — даже такая долгая, какая не каждому еще и выпадает?..

Добавив в чашку чая, Софья Маркеловна чему-то усмехается.

— Знаете, голубчик, а у него, у инструмента, — тоже биография. И довольно сложная… Вот прикиньте-ка. Сделали его в Берлине — оттуда выписывали. Привезли — через всю Россию — в наше Загорово. Поставили в большом парадном зале. Училась на нем девочка с бантиками. Училась прилежно — очень уж ее родителям хотелось, чтобы стала она благородной девицей… Потом — почти тридцать лет — инструмент жил в детском доме.

— А туда он как попал?

— Отвезла, когда работать начала. — Иконописные глаза старушки голубеют в улыбке, молодеют. — Приняли меня преподавателем музыки, а музыки-то никакой и не было. Говорю вам: Шопена, Листа, «Наш паровоз, вперед лети…» — все на нем играла. И Андрюша Черняк на нем же учился. Поработал!.. Затем уж — вроде на пенсию, опять сюда вернулся. В сорок девятом Сергей Николаевич новый привез. А моего пенсионера — отполировали, подсвечники эти очистили, настроили и мне доставили. Все он же — Сергей Николаевич удумал.

Вот так! Подобно тому, как корабли идут на огни маяка, как самолеты держат курс на радиопеленг, так и я опять выхожу на Орлова. Кажется, о чем бы и с кем бы ни заговорил тут, в Загорове, все равно, рано или поздно, всплывет его имя.

— Недоразумение еще с этим вышло, — посмеиваясь, продолжает Софья Маркеловна. — Взяли его на какой-то там баланс, давным-давно уж, оказывается. Собрались выносить, а завхоз не дает. Пришлось Сергей Николаевичу специальный приказ писать. Да не какой-нибудь — с благодарностью мне! Тогда уж и Уразов сдался. Он ведь, Сергей Николаевич, такой: обходительный, мягкий, а уж если надо — на своем поставит.

Вспоминаю, что названную мельком фамилию Уразова я уже в связи с чем-то слышал: что-то вспоминая, легонько хмурится и Софья Маркеловна, лицо ее проясняется.

— Ага, вот про что вам рассказать надо! Про этих Уразовых. О нем, правда, особенного нечего: личность малопримечательная. Разве что — грубоватый. Работал у нас завхозом. Маленький, полный, лицо, как у мальчика, розовое. Вы не замечали, что все завхозы почему-то розовые? Чего смеетесь — нет? Ну, может быть, ошибаюсь. Одним словом, человек — как человек. А вот супруга его, Полина Ивановна, — та, наоборот, весьма примечательная. Ростом повыше меня, голос такой — хозяйский. Очень неотесанная дама, хотя уверяла, будто что-то там кончила. Поступила она к нам незадолго до того, как Сергей Николаич вернулся с фронта. И, знаете, как-то незаметно власть большую взяла. Не по должности. Воспитательница, а всем командует, на ребятишек покрикивает — не заведено это у нас. Попробовали немного одернуть — бесполезно. Директором тогда у нас старичок был — тихоня, мухи не обидит. Больше всего скандалов боялся. Этим-то она и пользовалась. Поговаривали даже, что в директора ее прочат. Вот ужас был бы!..

Глаза Софьи Маркеловны — от этого несостоявшегося ужаса — становятся круглыми и тотчас наполняются улыбкой. Все-таки удивительно подвижное у нее, для таких лет, лицо. Да и вся она сегодня — нарядная, в сиреневой летней кофте с отложным воротом — оживленная, бодрая.

— Конечно, роль тут играло и то, что муж у нее — завхоз. Правая рука директора, можно сказать. А при нашем тихоне-старичке — и обе две. Кому дров, угля — подвезти или не подвезти, все от него зависело. Любая мелочь — к завхозу, через завхоза. Вот и получалось: на собраниях — Уразова, по всему детдому — Уразов. Была у нас одна молоденькая воспитательница, из эвакуированных — не выдержала. «Сплошная, говорит, уразовщина!» Ушла на военный завод, в общежитие воспитателем. Попыталась я с этой Полиной поговорить по-хорошему, потихонечку. Тут же рот заткнула: «На вашем месте — при вашем соц. происхождении я вообще бы, дорогая, в тряпочку помалкивала!..» Представляете? Никто меня злосчастным моим происхождением не попрекал никогда. Я уж и сама о нем забыла!

Одутловатые щеки, скулы Софьи Маркеловны слабо розовеют, и тут же она — прощая — снисходительно взмахивает рукой.

— Ну да бог с ней!.. Я это к тому, чтобы вы обстановку представили. Когда Сергей Николаевич приехал. Нас, прежних, он всех знал. Как и мы его. А к Уразовой присматриваться начал. Молчком, без всяких замечаний, и все-таки — заметно, что присматривается. Полина наша вроде поначалу притихла, потом опять голос ее громче всех стал. Поразительная женщина!.. Через месяц собирается совет воспитателей. Вечером, как сейчас вижу: мы сидим — кто в пальто, кто в шубах, — отопление у нас тогда печное было, дрова поберегали. Сергей Николаевич стоит — в пиджачке каком-то, левая рука висит, как протез. И говорит — негромко так. Он вообще негромко говорил, вроде бы стеснялся. Но уж то, что хотел сказать, — говорил прямо. Безо всяких там округлостей. «Сегодня утром, говорит, у нас в детском доме произошло чрезвычайное происшествие…» Верите, голубчик, — у нас у всех сердце екнуло! Ничего не знаем, ничего не слышали, и нате вам — происшествие! Главное, день такой спокойный был и сводка военная по радио хорошая. А он объясняет: «В группе семилеток есть один мальчик — Вася. У него что-то не в порядке с мочевым пузырем. По утрам нередко просыпается в мокрой постели. Воспитатель в таком случае обязан посоветоваться с врачом. Проследить, чтобы ребенок не пил на ночь. Чтобы перед сном сбегал, куда нужно. Ничего этого воспитательница Полина Ивановна Уразова не сделала. А то, что сделала, — возмутительно. Утром, при подъеме, она выстроила ребят, вызвала из строя этого Васю и при всех накричала на него. Мне довелось услышать только последние ее слова: «Я не потерплю половой распущенности!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});