Против энтропии (Статьи о литературе) - Евгений Витковский

Где скитался, чем занимался Вийон, сбежавший из Парижа во второй раз -лучше не импровизировать. Вроде бы он бежал в Анжер, вроде бы был приговорен к казни через повешение и поэтому сочинил знаменитую балладу о повешенных. В 1460 году он сидел в тюрьме в Орлеане — Бог весть, за что, но смертную казнь обещали ему нешуточно. Выручила на этот раз Вийона вечно ожидаемая, всегда сомнительная надежда заключенных — амнистия: очень юная Мария Орлеанская изволила прибыть в свои владения, и немногих сидевших в городской тюрьме одним махом помиловали. Но за стихи, да еще на простонародном языке, никогда не платили много (Джон Мильтон, к примеру, через два столетия через Вийона получил за "Потерянный рай" гонорар... в пять фунтов стерлингов), быть писарем поэт-гуляка отвык, он вернулся к привычному образу жизни. Итог обычный: в октябре 1461 года тридцатилетний поэт оказывается узником Тибо д'Оссиньи, епископа в небольшом городе Мэн-сюр-Луар. И снова что-то не дает злой судьбе расправиться с поэтом: Людовик XI, проезжая через городок, согласно традиции, милует и освобождает всех преступников, — надо полагать, в чем бы Вийон ни был виновен, епископ должен был его выпустить. Скрипи зубами не скрипи, а король во Франции — это король.

В 1461-1462 г.г. Вийон, наконец, приводит в порядок свое "Большое завещание", включает в него ранние баллады, причем придерживается каких-то нам уже непонятных принципов нумерологии (бандиты всегда суеверны): лишь написав те же сорок строф, из которых строилось "Лэ" ("Малое завещание", оно же "Предуказание"), лишь прибавив к ним еще одну строфу, он начинает включать в корпус поэмы баллады. И первой вставляет самую по сей день прославленную — "Балладу о дамах минувших времен". Ученик Николая Гумилева — одного из первых русских переводчиков этой баллады — Георгий Иванов напишет в конце 1940-х годов стихотворение, которое надо привести целиком:

Где прошлогодний снег, скажите мне?...Нетаявший, почти альпийский снег,Невинной жертвой отданный весне,Апрелем обращенный в плеск и бег,В дыханье одуванчиков и розВзволнованного мира светлый вал,В поэзию,В бессмысленный вопрос,Что ей Виллон когда-то задавал?

Думается, знаменитый вопрос о прошлогоднем снеге задавался в поэзии и до Вийона, но именно Вийон его обессмертил. В частности, у Рабле на вопрос, заданный Панургу: куда же тот девал все свое достояние, — Панург отвечает вопросом на вопрос, интересуется, где же прошлогодний снег, то есть впрямую цитирует Вийона, что и дало, возможно, кое-кому создать легенду о том, что образ Панурга непосредственно с Вийона Рабле и списал. Кто знает — может быть, это и правда.

А вопрос между тем остался, остался во всей мировой поэзии, в том числе и в русской, чему доказательство было приведено выше. Едва ли вопрос этот "бессмысленный", каковым посчитал его Георгий Иванов. Вопрос этот косвенно восходит к книге Екклесиаста — и неожиданно ей противоречит. Ибо никуда не делись из человеческой памяти перечисленные Вийоном красавицы — Таис Афинская, сопровождавшая Александра Македонского в походах и спалившая столицу Персии; Элоиза, возлюбленная оскопленного Пьера Абеляра; Бланка Кастильская и прекрасные дамы человеческого рода, даже Флора (богиня) и Эхо (нимфа), попавшие в балладу из мифологии, — отнюдь не христианской, — к Вийону в перечень "дам былых времен": исчезают только те, кто не оставляет векам ни памяти о себе, ни имени. Даже жалкий Катуллов Равид, о котором ничего не известно, кроме того, что он, если употребить мягкий термин, "поделил" какую-то красавицу с Катуллом — даже он бессмертен.

Так что бессмертие прошлогоднему снегу гарантируют историк и поэт, и лишь события, подобные пожару Александрийской библиотеки, в силах уменьшить шанс убогого Равида (он же прошлогодний снег) на бессмертие. Да и то не очень: археология в ХХ веке откопала столько всего, что впору заново переписывать историю. Одна находка рукописей гностиков в Наг-Хаммади в 1945 году перевернула целую отрасль истории религии, не говоря о философии.

Традиционно считается, что где-то под Парижем, зимой 1461-1462 годов, Вийон свое "Большое завещание" дописал, отредактировал и перебелил, — по тем временам, едва-едва узнавшим о книгопечатании, такое событие было равносильно публикации. Но поэзия поэзией, а воровство и теперь казалось поэту занятием тоже очень привлекательным. Осенью 1462 года он уже сидел в парижской тюрьме Шатле, обвиненный в какой-то краже, в которой, может быть, даже и не был виновен. 7 ноября того же года его из тюрьмы выпустили, но припомнили старые грехи: обязали вернуть сто двадцать пять экю, полученных им некогда после удачной кражи в Наваррском коллеже.

Уже через месяц Вийон влип в какую-то уличную драку и опять очутился за решеткой. Неизвестно, какие прегрешения прежних лет всплыли в этот раз, но Вийон был подвергнут пытке и приговорен к повешению. Вийон привычно подал прошение о помиловании и чуть ли не столь же привычно его получил 5 января 1463 года, — однако на десять лет буян был изгнан из Парижа. Три дня было дано ему на сборы, из Парижа он определенно отбыл — и больше ничего достоверного мы о нем не знаем. В XV веке пустяковой царапины хватило бы, чтобы схватить "антонов огонь" (заражение крови), а неспокойному поэту было известно много иных способов отправиться на тот свет. Во всяком случае, история Рабле о Виллоне, остепенившемся в стенах обители Сен-Максен, не тянет даже на апокриф. "Король баллад и вор" (так назвал Вийона Эзра Паунд) сгинул неведомо где и едва ли долго прожил: изобилие судебных дел до начала 1463 года, в которых был замешан Вийон, и полное их отсутствие в последующий период дают основание предположить, что прожил поэт-гуляка после ухода из Парижа 8 января 1463 года недолго.

Великие его современники — испанец Хорхе Манрике (1440-1478), автор "Стансов на смерть отца", или фламандец Антонис де Ровере (1430-1482), итальянец Лоренцо Медичи (1449-1492) или англичанин Роберт Хенрисон (ок.1430-1506) долго и весело смеялись бы, узнай они, что живут в эпоху Франсуа Вийона, — особенно веселился бы, надо думать, почти полновластный владыка Флоренции, богатейший банкир Лоренцо Медичи, Лоренцо Великолепный. Но история рассудила именно так. Даже король Франции Людовик XI прославил свое правление тем, что даровал жизнь Вийону: без этого не было бы приведено в порядок и закончено "Большое завещание". И сейчас, больше чем через пятьсот лет, мы должны быть благодарны французскому монарху — хотя бы за одно это.

Рассуждение о том — к средневековью отнести Данте и Вийона или к Возрождению — оставим защитникам ученых диссертаций; интересно в личности Вийона то, что он безусловно существовал. На роль Шекспира претендует (пусть без серьезных оснований) десятка три исторических личностей, даже про Наполеона сочинена книга — не было, мол, никакого Наполеона, некий умник написал трактат о том, что и Льюиса Кэрролла не было — сказки про Алису, оказывается, принадлежат перу королевы Виктории. А вот Вийон был. Свидетельством тому не только его сохранившиеся рукописи (если и не автографы, то прижизненные списки), но и судебные протоколы: был оный Вийон пытаем, бросаем в яму, сажаем на хлеб и воду, закован в цепи — все было.

Был автор "Предуказанья", "Большого завещания", "Разных стихотворений" (их восемнадцать), "Баллад, написанных на воровском жаргоне" (их одиннадцать). Многое, видимо, пропало. Многое под сомнением — то ли Вийон, то ли кто-то из подражателей. Можно бы составить большую книгу из стихотворений, посвященных Вийону. Можно бы издать целую библиотеку биографий Вийона (преимущественно — совершенно фантастических). Многое "можно бы". Пока и то слава Богу, что полное собрание поэтических произведений Вийона издано на русском языке полностью, не раз — и в различных версиях.

Еще одно свидетельство того, что Вийона неплохо знали и ценили еще при его жизни — это то, что меценаты тех лет к нему явно благоволили. Выше уже было рассказано о парижском прево Робере д'Эстутвиле; пробовал Вийон пробиться и ко двору поэта-любителя Рене Анжуйского, однако главный след попыток Вийона стать "придворным поэтом" — знаменитая "Баллада поэтического состязания в Блуа". Первую строку этой баллады — "От жажды умираю над ручьем"[0.42] придумал другой великий французский поэт XV века — Карл (Шарль) Орлеанский (1394-1465), чье поэтической наследие огромно и, как уже было сказано, почти неизвестно русскому читателю. Четверть века проведя в английском плену, герцог выкуплен был лишь в 1441 году; затем удалился в замок Блуа на Луаре, который стал центром культурной жизни, поэтических турниров и многого другого, что грело сердце вассального монарха. Впрочем, история внесла поправки: поздний сын Карла Орлеанского под именем Людовика XII Валуа в 1498 году стал королем Франции. Однако этот факт никак не перевешивает на весах истории и культуры обширного поэтического наследия, оставленного его отцом.