Морское братство - Александр Зонин

— Водка мешает. Сумбур в твоей голове. А главная беда, Семен, в чванстве и самоуспокоенности. Некоторые думают: в свое время мы учились, приобрели права на звание, ордена, высокие посты, у нас такие-то и такие-то заслуги, — как же смеют нас обходить? Об обязанностях, заметь, в этих рассуждениях ничего нет. Подразумевается, что обязанности не столь важны. Согласись, тут все шиворот-навыворот.

— И я из этаких?

— Отчасти. У тебя были хорошие дела, блестящие, особенно в арктической операции. Но наградили тебя — и успокоился. А надо быть беспокойным, постоянно искать средства воевать лучше. Не сердись, Семен, но нужно избавиться от ребяческого легкомыслия, быть взрослее, основательнее, что ли…

Неделяев хотел по привычке капризно раскричаться, но понял, что Долганов его вспышку прямо назовет ребячеством. Хотел перевести разговор на другое, но побоялся, что Долганов обвинит его в малодушии. Сдержался и терпеливо выслушал все. Только, садясь в шлюпку, сказал:

— Ну, и баня. Кажется, мы с тобой к курсантским временам вернулись.

Неделяев начал улучшать службу на корабле, стараясь, чтобы комдив не заметил его рвения. К учению с подводной лодкой подготовился тщательно и скрытно от Долганова. Он был готов к самому дерзкому поведению Петрушенко, но волновался необычайно. Тактика неповторимых оригинальных ударов Петрушенко была известна всему флоту.

Наступило время для появления подводной лодки. Зенитчики отстреляли по конусу, который буксировал самолет, было проведено учение «человек за бортом», поставили и выбрали параваны,[4] а лодка не показывалась. Низко повисшее солнце зашло за мыс, и вода блестела у берегов, как вороненая сталь. Появилась зыбь.

Неделяев приказал усилить наблюдение. Ему стало очевидно, что хитрый Федор Силыч радуется этой поре, так как сейчас перископ труднее заметить. Эх, если бы прощупать подводные глубины… Но вахта акустика была закрыта. По теме задачи «Умный» имел только обычные средства ближнего наблюдения.

Николай Ильич мешал командиру. Он стоял в кормовом секторе мостика и пускал клубы дыма, слушая какой-то длинный рассказ представителя штаба Сенцова. Но Неделяев знал, что комдив следит за всем происходящим и осудит малейшее проявление суетливости и нервозности. А между тем Неделяев не мог оставаться на месте и не мог молчать. Ему казалось, что наблюдатели равнодушны к задаче и прозевают лодку, хотя всеми богами и чертями он заклинал их быть внимательными. Его ноги в теплых унтах пришли в движение. Долганов увидел их рядом с валенками связиста, но не поднял головы.

«Ого, разбирает», — только подумал он и обратился к Сенцову:

— Значит, нас снова перебазируют для арктической работы?

— Ну, не так уж скоро, месяц еще пройдет.

— В новом военном году?

— Да, вероятно, так.

Валенки и оленьи унты разошлись, и неожиданно Долганов услышал злой срывающийся басок Неделяева:

— Лодка не вышла на позицию, товарищ командир дивизиона.

Николай Ильич посмотрел на свои часы.

— У Петрушенко еще восемь минут, Семен Семенович.

Он не глядел в лицо Неделяева, и без того понимая теперь, что давеча командир «Умного» только играл роль беспечного, что Неделяев до предела напряжен и взвинчен.

— Иди, иди к телеграфу, каждая секунда дорога.

Неделяев тоже не смотрел на комдива. Его притягивало море, поднимавшееся за плечом Сенцова. На воде плясали беляки, и один из них показался ему слишком широким и длинным.

«Бурун! Бурун!»

Неделяев будто перелетел через мостик и сжал рукоятки телеграфа раньше, чем наблюдатели доложили о перископе. Он повторил про себя отчетливое донесение наблюдателей и изменил курс, чтобы «таранить» лодку на самом полном ходу, прежде чем Петрушенко предпримет атаку.

Если бы Неделяев стал отворачивать от лодки, конечно, торпеды догнали бы длинный корпус корабля. Но Неделяев недаром изучал атаки Петрушенко и контрманевры германских эсминцев. Миноносец летел теперь, как торпедный катер: со свистом расступался воздух, и вода бурлила вокруг корабля, расходясь крупными волнами.

Он не спрашивал рулевого, как на румбе, и не смотрел на стрелки тахометра, которые показывали быстрый рост оборотов. Всем чутьем настоящего моряка он ощущал: маневр удался и буек сброшен точно в том месте, где появилась лодка.

— Подводная лодка всплывает, — доложил вахтенный командир.

— Лево пятнадцать, — сказал Неделяев и отпустил рукоятки телеграфа, поставив обе машины на «малый». Он выставил голову из рубки и задорно спросил:

— Ну как, Николай Ильич?

— Твоя взяла! Вон подводник пардона просит.

— Ага, это ему не «маасы» сшибать, — хвастливо сказал Неделяев, а сам поежился, потому что в атаке взмок от лихорадочного напряжения и теперь на ветру его пробирал озноб.

Седьмая глава

Хотя Петрушенко пришел в гавань часом позже, на стоянке он нагнал Долганова, и домой они пошли вместе. Чайки с пронзительным криком носились над водой, а под крышами верещали летние гости — ласточки. Лишь комендантские обходы указывали, что в жизни Главной базы наступили часы ночного отдыха.

Они шагали молча. Наконец, Федор Силыч спросил:

— Что невесел, Николай? Петрушенку победили. Должен быть весел.

— Лучше бы тебе удалось атаковать, — проворчал Долганов. — Просто беда с этим Неделяевым. Одну задачу выполнил хорошо, так обо всем остальном не хочет помнить. Просится на сутки в Мурманск. Я говорю — нельзя. Он настаивает. А до сих пор без замечаний шел.

— Ну вот, и пора сделать первое, да покрепче. Шишки на лбу ему полезны.

…В комнате на столе белел узкий листок. Николай Ильич хмуро прочитал записку Наташи: она дежурила до утра и огорчалась, что он ее не дождется. Не снимая шинели, он сел, положил локти на стол, зажмурился под лучами незаходящего солнца. За стеной у Петрушенко шептались, прорывался смех Клавдии Андреевны.

«Федору Силычу можно позавидовать. У него все правильно устроено на службе и дома, в мыслях и чувствах. А тут приходишь, смятенный, усталый, в месяц раз… и Наташи нет», — с досадой подумал Долганов.

Комнатное тепло быстро размаривало. Раздвинув локти, он уронил голову на руки. Он не сразу понял, что в стену стучат, приглашают пить чай.

— С коньяком, — поманил Федор Силыч, когда он, наконец, отозвался.

Николай Ильич поблагодарил и крикнул, что собирается идти к Наташе. Он удивился, что это решение не пришло ему сразу.

Поспешно выходя из комнаты, Долганов у дверей заметил конверт. Он поднял его, прочитал: «Наталье Александровне» и, не задумываясь, положил в карман шипели, чтобы передать Наташе.

Долганов свернул под гору. Весь склон, стиснутый темно-синими скалистыми стенами, казался убранным пестрым ковром. Солнце успело перебраться через пролив: оно согревало перепревшую, рыжеватую от торфяных остатков, тщательно разрыхленную почву.

Острые стебельки овса выбивались вверх ярко-зеленой щетинкой, по которой пролетали золотые искры света. За низкой оградой на стадионе кружил велосипедист. Спицы машины и загорелые ноги спортсмена мелькали по кругу, выбеленному известкой. Николай Ильич огибал стадион, поднимаясь по трапу. Наконец, площадка осталась глубоко внизу, замкнутая скалами. Наверху, к трапу, примыкали деревянные мостки; перекидываясь через узкие протоки, они соединяли цепь островков. Мостки отделяли тесный заливчик от гавани и вели на мысок к метеорологической станции. Преодолевая свой постоянный страх высоты, Николай Ильич нагнулся и уперся грудью в шаткие перила.

От пирса уходил торпедный катер. Струя сиреневой лентой рассекала весь бассейн до далекого выхода в залив. Могучая красота севера захватила Долганова, хотя не в первый раз он видел все это. Он стоял и думал о творческой силе человека. Тысячи лет так же колесило солнце, украшая камни и воду, а человек был здесь ничтожной деталью пейзажа, терялся в нем со своими редкими домами-срубами, деревянными судами. А теперь… Город еще не выстроен, но большие корпуса заполнили каменную пустыню, и белые коттеджи между красными массивами скал наметили будущие оживленные улицы. Даже война не остановила строительства. Острым глазом Николай Ильич проследил грузовики с крупным камнем, которые ползли на пристань, чтобы забутить площади, отвоеванные у моря. Он прислушался к частым взрывам. Это рвали гранит: в котлованах — для новых зданий, а под землей — для укрытия складов, госпиталя, жилых убежищ.

«Еще нет и десяти лет нашему флоту на Севере, а сколько вложено труда, чтобы прочно стать у ворот в океан».

Недаром немцы бросили на мурманское направление свои лучшие горные дивизии. Бросили, рассчитывая на молниеносный захват, а пришлось закопаться в скалах вдоль Западной Лицы. Отстояли Мурманск, базы флота, Рыбачий полуостров. Скоро можно будет перейти от обороны к нападению. И его, Долганова, набеговая операция, может статься, начнет новый этап войны за Петсамо, за освобождение Северной Норвегии…