Возмездие обреченных: без иллюстр. - Чарльз Буковски

— Тдж! Тдж! — долетели звуки смертельного огня с инжирового дерева.

Крейн пошатнулся, режущая боль обожгла сердце. Дробовик выскользнул из рук, и он завалился, как пьяный, на землю. С победным воем Штриблинг спрыгнул с дерева и подскочил к нему. Крейну было очень больно. Пуля прошла насквозь, и из раны хлестала кровь. Слабеющей рукой он потянулся к своему шестизарядному револьверу. С дьявольской улыбкой предвкушаемого наслаждения Штриблинг ждал, когда Крейн коснется оружия. Он дал ему достать его, и тут же набросился сверху с резиновым тесаком. Удары были жестокими и беспощадными. Тело Крейна забилось в предсмертной агонии и затихло. Он умер. Игра была окончена. Пора начинать все сначала.

Крейн погибал еще два раза в это утро. Как и у Хопалона Кэссиди, его сердце было вырезано и брошено на съедение аризонским шакалам. А кончина его в роли Лона Рэйнджера была еще более умопомрачительной. Штриблинг привязал его к дереву и прострелил ему оба глаза, а когда и после этого он все-таки не выдал места хранения партии золота, бандит резиновым ножом отрезал ему нос. И хотя Крейн бился в конвульсиях в луже собственной крови, задыхаясь и глухо завывая, но он унес тайну с собой в вечность.

Убийства продолжались бы все утро, если бы они не нашли бутылки из-под эля. Десять бутылок в джутовом мешке. Они были спрятаны кем-то в высокой траве в аллее. Абсолютно все целые, по пять центов за штуку. Ребята погрузили трофеи на тележку и потащили на приемный пункт. Когда они вышли оттуда — каждый с четвертаком, они были богачами, щедрой рукой разбрасывающими деньги на жвачку и шоколадные плитки в ближайшей кондитерской.

Это была задушевная, секретная оргия. Забравшись на крышу гаража Крейна, они легли на животы и по-свински безмолвно пожирали приобретенное. Горячее солнце плавило шоколад, им приходилось зубами соскабливать его с обертки и облизывать измазанные пальцы. Потом они перевернулись на животы и принялись за восхитительную теплую жвачку, медленно разжевывая ее, закрыв глаза от слепящего солнца и наслаждаясь божественным вкусом стекающего по пищеводу сока.

— Дэнни!

Это мать звала его с заднего крыльца.

— Чио ты хошишь?

— Обед готов.

Крейн застонал. Одна только мысль об обеде сделала жвачку горькой. Он сплюнул ее с отвращением. Они сползли к краю крыши, перебрались на забор и спустились на землю. Штриблинг ушел к себе. Крейн открыл кран на шланге, омыл губы струей воды и утерся рукавом. Он посмотрел на дверь кухни и задумался на мгновение. Скорее всего, жирный томатный суп, сэндвич и стакан молока. Выхода не было, только мятеж. Настроение было паршивым, в животе — тяжесть. С угрюмым видом он вошел на кухню. Томатный суп, молоко и сэндвич. Ник уже заканчивал. Он выпил залпом молоко и откинулся на стуле.

— Было очень вкусно, мама. Спасибо.

— Прохвост, — усмехнулся Дэн.

— Кого ты назвал прохвостом?

— Тебя, самым настоящим. Давай, сделай что-нибудь…

Миссис Крейн прервала его.

— Садись, Дэнни. Ешь.

— Я не голоден.

— Но ты же даже не завтракал.

— Все равно не хочу.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Дэнни?

— Никогда в жизни не чувствовал себя лучше.

Злость исказила ее голос.

— Дэн Крейн, я не допущу, чтобы мне не повиновались. Марш к себе в комнату!

Дэн приплелся наверх к себе и рухнул на кровать. Он уставился в потолок и стал мечтать о маленьком ослике, простом верном друге, который смог бы вывезти его из Лос-Анджелеса и доставить в Сакраменто на родину дедушки, где в горах полно золота, и каждый может стать богатым и обеспечить свою семью. Он улыбался, представляя себя богачом, швыряющим золотые самородки к ногам плачущей матери, и ее — извиняющуюся за плохое отношение к нему в детстве.

В три часа он услышал за стеной лопотание Виктории и понял, что сестра проснулась после своего дневного сна. Он представил Вики в ее колыбельке, розовенькую, с широко раскрытыми глазами, что-то напевающую, и непреодолимое желание увидеть ее овладело им.

Она лежала на спине, обложенная куклами и плюшевыми медвежатами, задрав ноги и мурлыкая что-то.

Дэн стоял над ней, как завороженный, очарованный ее заспанными глазками и сладкими розовыми губками. Как обычно, ее красота нейтрализовала его инстинкт самосохранения, и он залопотал:

— Милая девочка, милая, милая, милая…

Ее розовые пальчики тянулись к его глазам и ушам, и он поцеловал их. Ее маленькие ноготочки коснулись его ноздрей. Казалось, что она дожидается, когда он станет совсем очарованным. И, наконец, она дала им волю. Ужасная боль пронзила его, и он увидел на ее пальцах, а затем и на своей футболке — не кровь Хопалона Кэссиди, не кровь Лона Рэйнджера, нет, — он увидел яркую, красную, бесценную кровь Дэна Крейна.

— Мама! Помоги! Мама!

Мать нашла его в ванной, корчившегося от страха, с обагренным кровью полотенцем на лице. Два кубика льда, завернутые в салфетку, быстро остановили кровотечение. Миссис Крейн простила ему все и позволила пойти погулять. Он немного посопротивлялся, когда она предложила ему сменить одежду, но потом смирился, переоделся и встал перед ней весь в чистом, покорный и печальный. И тут он вдруг обнял ее, и его дикий поцелуй заставил ее замигать от изумления, поскольку Крейн был суровым мужчиной, всегда избегавшим всяких нежностей.

Оставив ее стоять в полном недоумении, он спустился вниз по лестнице. Запахи печени, бекона и жареной фасоли долетали с кухни. Бешеный приступ голода охватил его, и он бросился на кухню.

Печень и бекон шипели на сковороде, а фасоль тушилась в коричневом горшке в печи. Но все было очень горячее, чтобы цапнуть рукой. Он открыл холодильник, вытащил полуфунтовый кусок желтого сыра, яблоко, и сунул за пазуху. Потом подхватил бутылку с молоком и, не отрываясь, опорожнил больше четверти. Закрыв холодильник, он вышел на улицу.

Ужин был через час, но Дэн Крейн не мог есть. Свинцовая тяжесть сыра давила живот. И когда миссис Крейн подала на стол печень, бекон, тушеную фасоль и зеленый салат, Дэну только и оставалось, что таращиться беспомощно в свою тарелку и слушать восторженную трепотню своего брата:

— Вот это да, мама! Как я люблю печень и бекон! И салат тоже чудесный!

— В чем дело, Дэнни? — спросил мистер Крейн.

— Не хочется, пап.

— Да ты даже не попробовал совсем! — раздраженно сказал Ник.

Дэн опустил голову и нахмурился.

— Меня очень тревожит его поведение, — сказала миссис Крейн. — Он вообще ничего не ест.

Мистер Крейн внимательно посмотрел на Дэна.

— Поест. Просто он не голоден. Да, Дэнни?

Дэн уставился на отца, и волны нежности и любви пролились двумя крупными слезами на тарелку.

— Ох, папа, — он всхлипнул. — Ты единственный человек в мире, который понимает меня.

— Я стараюсь, — сказал мистер Крейн, улыбнувшись. — Я делаю все, что могу. Можешь выйти из-за стола, если хочешь.

— Спасибо, папа.

Дэн отодвинул стул и двинулся к двери. Из столовой доносился тревожный голос матери.

— Поговори с мальчиком. Это опасно. Он целыми днями ничего не ест.

Сидя на ступеньке крыльца и подперев руками подбородок, Крейн ждал отца. Он мечтал о лучшей жизни, вдали от всего этого, о жизни бродяг, о нем с отцом, путешествующих в товарных вагонах по железной дороге, автостопом на скоростных шоссе, живущих как свободные люди, вместе везде и всюду, как настоящие друзья.

Мистер Крейн открыл дверь и сел рядом с сыном. Приступ жалости к самому себе подкатил к горлу Дэна, и из глаз полились слезы. Он тихонько всхлипнул. Мистер Крейн положил руку ему на плечо.

— Скажи мне, Дэн, что с тобой?

Дэн не мог ни о чем думать, и продолжал плакать, но вдруг его осенило:

— Я совершенно одинок, папа. Никто не любит меня. И все потому, что я не ем, папа. Поэтому я все время одинок.

Мистеру Крейну понадобилось пять минут, чтобы развеять это заблуждение и убедить Дэна, что он не одинок, что на самом деле у него много друзей, и что в семье его все искренне любят.

Он достал платок и утер Дэну слезы. Дэн увидел складки на лбу у отца и заботу в глазах. Сейчас он был лучше, чем когда бы то ни было, и Дэн решил ответить ему взаимностью.

— Я хочу снова пойти в школу, па, — соврал он. — Я хочу вернуться, и научиться читать и писать.

— Это хорошо, сынок. Ты обязательно пойдешь, только не бросай больше. У тебя хватит на все времени.

Дэн обнял отца за шею.

— Ой, папа! Ты лучший. Без обмана.

Мистер Крейн выудил полдоллара из кармана.

— Дэнни, сынок, сходи в магазин и купи себе шоколадную плитку. Тебе надо. Там много протеина.

Как во сне, Дэн Крейн зашел в магазин. У фонтанчика он присел на скамейку, сжимая в кулаке пятидесятицентовую монету. Он уже чуть было не заказал шоколадный коктейль, но, к счастью, его взгляд упал на восхитительную картину на зеркале за стойкой. Воплощенное торжество кулинарии — мороженое, посыпанное орехами, зажатое дольками банана, со взбитыми сливками и разноцветным сиропом.