Эксперт № 01-02 (2014) - Эксперт Эксперт

Авен Петр, Кох Альфред. Революция Гайдара. — М.: Альпина паблишер, 2013. — 439 с.

Интеллигенция на месте трагедии

Борис Межуев, политолог, журналист.

Диалоги о гражданской войне, социальном регрессе и конце единого человечества

Глеб Павловский. 1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером.

В случае с вышедшей в издательстве «Европа» книгой бесед Глеба Павловского с Михаилом Гефтером «1993. Элементы советского опыта» обозначить жанр оказывается непросто. Слово «диалоги», пожалуй, только запутает читателя.

Перед нами действительно диалоги с историком и философом Гефтером, бережно записанные на магнитофон его учеником Глебом Павловским, затем расшифрованные и наконец изданные спустя двадцать лет после того, как эти диалоги произошли вживую на кухне Гефтера. Тем не менее, я думаю, перед нами отнюдь не просто исторический документ, для публикатора которого главное — донести высказывания покойного историка и мыслителя максимально аутентично, исключив всякую возможность редакторской реконструкции хода рассуждений своего героя. «1993» не столько мемориальный памятник, сколько документальная пьеса, одним из персонажей которой является сам драматург, а другим — его собеседник.

yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');

Если бы текст книги не открывался началом 1993 года и не завершался 13 декабря того же года, восприятие этого произведения было бы совсем иным. Здесь же все выстроено по принципам классической драматургии: есть завязка пьесы, есть развитие фабулы с несколькими сюжетными линиями и есть очень неожиданный финал, который меняет восприятие всего произведения и открывает новый подтекст событий двадцатилетней давности в жизни каждого из двух персонажей.

Тем, кто хоть немного знаком с историей нашей российской общественности, как выражались в старину, не надо рассказывать о том, что Глеб Павловский двадцать лет назад занимал непримиримую позицию по отношению к ельцинскому режиму, что еще раньше он резко негативно отнесся к Беловежским соглашениям, которые положили конец единому союзному государству на территории Евразии. Знают они и том, что впоследствии Павловский не только осудил октябрьский расстрел Белого дома

в 1993 году, но даже создал оппозиционное демократическое движение, нацеленное на борьбу с тем строем, который установился в России по итогам расправы с Верховным Советом. Мы также помним, что спустя три года после тех кровавых событий Глеб Павловский вместе с созданным им Фондом эффективной политики начал сотрудничать с новой властью и в конце концов стал одним из ведущих политических консультантов администрации того самого президента, о котором он столь жестко отзывался в статьях осени 1993 года.

Большинство из тех, кто будет читать эту книгу, также прекрасно помнят, что учитель и собеседник Павловского, историк Михаил Гефтер, стал одним из ярких публицистов перестроечной эпохи, что он, в отличие от Павловского, громко поддержал Беловежские соглашения, увидев в них реализацию ленинских мечтаний о свободном соединении народов империи, и поначалу принял режим Ельцина и даже вошел в его президентский совет. Однако кровавые события осени 1993 года заставили Гефтера новыми глазами взглянуть на постсоветскую власть, ужаснуться жестокости тех, кого он считал друзьями и единомышленниками, и он не побоялся выйти из президентского совета в знак протеста против бойни, учиненной милицией и армией на улицах столицы.

Повторяю, все это мы уже знаем, когда приступаем к чтению книги, и, естественно, ищем в ней в первую очередь если не историческое, то художественное, психологическое объяснение всем этим резким переменам в мировоззрении и политическом позиционировании наших героев. Как неистовый оппозиционный публицист мог спустя три года оказаться в компании своих противников и как прославленный либеральный историк отважился — единственный из всех в вышеупомянутом совете — громко хлопнуть дверью?

Масштаб и чепуха

Гефтер никогда прямо не объяснял мотивов своего поступка — даже когда для этого был самый подходящий момент. Я его видел при жизни всего один раз, на заседании того самого оппозиционного движения, о котором сказал чуть выше. Очень хорошо помню, что в своем выступлении о 1993 годе он произнес всего несколько фраз — о том, что такие события более не должны повторяться и что их оценку он оставляет при себе. Это было удивительно: в окружении аплодировавших его поступку откровенных противников Ельцина историк мог бы не стесняться высказывать весь свой негатив против ненавистных победителей. Но Гефтер этого не сделал, и рецензируемая нами книга претендует на объяснение, почему он поступил именно так.

В диалогах Гефтера и Павловского много сюжетных линий, магистральных и побочных, собеседники часто отклоняются от основной темы разговора, чтобы сообщить интересные подробности о различных деятелях русской и мировой истории, — все это, кстати, весьма интересно читать. Собеседники постоянно отвлекаются от философских материй, живо реагируют на то, что происходит за окном и о чем вещает телевизор. Это действительно очень интересно было бы представить как театральную пьесу — своего рода «Дни Турбиных» последних советских интеллектуалов. За окном бушует гражданская война, а на кухне еще продолжаются философские разговоры о судьбах истории, о трагическом конце человечества и, разумеется, о русской идее. В конце драмы жизнь безжалостно вторгается даже не в уютный дом пожилого историка, она вторгается в само существо его идей, подчиняя их себе.

И это тем более трагично, поскольку поначалу и Гефтер, и Павловский стремятся подчеркнуть свою автономность, независимость от пошлой государственной пропаганды, они хотят оценивать все происходящие на их глазах события более высоким историческим масштабом. Слово «масштаб» постоянно присутствует в речи Гефтера. «Революция подавляла и вдохновляла своим масштабом, пусть жутким, но масштабом», — признается он Павловскому. Соперничающие между собой современники вызывают у Гефтера чисто психологическое отвращение. Глядя на то, как «в прямом эфире шутейно подделывают подпись Ельцина», историк сокрушенно говорит своему ученику: «Человеку труднее всего согласиться с такими вот штучками, мерзкими подробностями событий. Ты отступаешь перед жутким, но масштабным, а потом вдруг не соглашаешься с гнусной мелочью. Люди вообще восстают из-за чепухи».

Вот эта «гнусная чепуха» окружающей пошлости одинаково раздражает обоих персонажей драмы. По ходу диалога они иногда расходятся в конкретных оценках, но чаще совпадают. Павловский с самого начала относится отрицательно к Ельцину, его демократическому окружению, клакерам из либеральных деятелей культуры и более всего — к языку ельцинской пропаганды. Гефтер, разделяя в известной степени презрение своего ученика к псевдолиберальному дискурсу того времени, до последнего момента сохраняет чувство уважения лично к Ельцину, на которого он возлагает много надежд. Идея грядущей президентской диктатуры сама по себе не пугает историка, во всяком случае гораздо меньше, чем весьма вероятная перспектива полного разрушения государства, анархии и безвластия. В какой-то момент Гефтер даже сообщает Павловскому, что решил написать письмо президенту с предложением распустить Верховный Совет, но пойти на собственное досрочное переизбрание. При этом сам бунтующий парламент не вызывает у него положительных эмоций, никаких политических надежд историк с ним не связывает и никакого конституционного выхода из сложившейся ситуации не видит.

Россия покинула мир

На этом тягостном политическом фоне вводятся три переплетенные между собой философские сюжетные линии, которые в конечном итоге сплетаются воедино в финале книги.

Первая линия — это тема человечества, точнее, конца человечества. Гефтер мучительно ищет точное обозначение мысли, которую он хочет донести до собеседника. Понять его не всегда просто, в особенности потому, что Павловский формулирует ту же самую мысль вполне отчетливо, что не совсем устраивает Гефтера.

Для Павловского Беловежские соглашения 1991 года ознаменовали собой гибель Ялтинской системы, а Ялта и была первым и вполне адекватным воплощением проекта единого человечества. Теперь вместе с Беловежьем «гуманное человечество» кончилось, и наступило время «суверенных убийц» типа Саддама Хусейна или же многочисленных евразийских царьков, наглых в сознании полной своей безнаказанности. Гефтер много раз по ходу книги дает основание думать, что он с Павловским заодно, что он так же, как и его ученик, убежден, что вместе с Советским Союзом погибла не одна страна, но Мир в целом, и на том месте, где когда-то был Мир, теперь танцуют беловежские «бесы». Но в отличие от более определенного Павловского Гефтер вносит в свой монолог множество странных парадоксов: единое человечество — да, но только и фашизм был проектом единого человечества, а холодная война, оборотной стороной которой и является Ялта, на самом деле «была поглощенной формой фашизма».