Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов

Дарья закусила губу, вздохнула.

– Вот сейчас я тебя очень сильно опасаюсь. Извини, что утром вломилась так рано и не дала тебе уладить личную жизнь. Зачем я какому-то мутанту, и надолго ли меня хватит?

– Ты мне нравишься еще больше, конфетка моя ландриновая! – сталкер хохотнул. – Мне даже не хочется больше корчить из себя тупого. Где это место?

– Отрадный.

Дарья подняла глаза. Морхольд немного помолчал.

– Мне не терпится услышать твое предложение, красотка. Что же может меня заинтересовать настолько, что я отправлюсь с тобой в такой прекрасный, да что там, прямо-таки радостный городок?

– Твои родные. Ты ищешь их уже очень давно.

– Не умеешь, говоришь, в голову залезать?

– Не умею. – Дарья замотала головой. – Кое-что хорошее про тебя все-таки узнала. Ты ищешь их, все эти годы пытаешься добраться на юг.

Морхольд сплюнул, сдвинул плечи, ссутулился. Пальцы уже сами набивали трубку.

– И?

– Я постараюсь найти их, если у тебя есть что-то, к чему я могу привязаться. Маяк, понимаешь?

Он молча кивнул, глядя на нее заблестевшими глазами.

– Ты проводишь меня туда, где меня будут ждать?

Морхольд помусолил чубук, прикуривая. Глубоко затянулся, рукой разогнал дым и наклонился вперед. Глаза в глаза, чуть дольше минуты.

– Почему они не придут прямо сюда? Опасаются чего-то?

Дарья пожала плечами.

– Ты проводишь?

– Да. Сейчас надо лечь спать, а завтра поедем в ту сторону.

– Хорошо.

– Ты ничего не забыла мне рассказать еще?

Дарья потерла нос.

– Вроде нет. Хотя есть одна проблема. И, как мне кажется, она очень серьезная.

– Так… Раз серьезная, то и думать про нее надо на свежую голову. Вот тебе спальник, ляжешь у печки. Там тепло. А теперь, малолетняя, брысь с моей кровати. Мне еще тебя вести в не самое доброе место, так что отдохнуть надо. А то возраст, сама понимаешь.

Postmortem (негатив ушедших дней)

Дождь

На дождь можно смотреть совершенно по-разному. Самое главное тут – просто уметь смотреть на дождь. Не любить его или ненавидеть – глупо и то, и другое. Дождь, как написал кто-то умный в канувшей в Лету Википедии, это атмосферные осадки, выпадающие из облаков в виде капель жидкости разных диаметров. Интересно, каков точный диаметр капли дождя?

Точность хороша при пробной очереди из КПВТ – шмальнешь куда-то не туда, и мало ли что случится? Какая кому разница в вопросе диаметра капель дождя? Особенно если просто наблюдать за дождем.

Дождь легко заставляет задуматься о вечном. Например, если задуматься, о крыше над головой, теплых радиаторах, утопленных в стену, сухой и чистой постели. Когда по стеклу бьют капли, крупные, холодные, весьма хорошо закипятить чайник и попить чая. Круто заваренного, как говорится, с дымком, да по-цыгански. И с сахаром, чтобы сладкий. А если где-то вдруг отыщется мятный пряник, пусть и такой, что впору им гвоздь забивать, так чай же горячий – размочил, откусил, вкусно и хорошо. А вот слипнется что или нет, так это личное дело каждого.

Совершенно другое дело наблюдать за дождем не из окна, или из выдолбленного куска стены, или из-под козырька над крыльцом. Укрывшись под уже промокшей старенькой плащ-палаткой, наблюдать за дождем неизмеримо живее: поеживаться под мокрой тканью куртки или бушлата, чувствовать кожей прелость подкладки, шевелить пальцами в промокших ботинках или сапогах. Если еще и лежать при этом на расквасившемся суглинке, то ощущения становятся еще острее.

Так что наблюдать за дождем можно по-разному. Ему больше всего нравилось смотреть на дождь из-за стекла вагона электрички.

А ведь, помнится, поездов становилось все меньше: то ли дачники начинали заканчиваться, то ли РЖД совсем обуяла жадность. Пять-шесть поездов в сутки, длина состава не больше шести вагонов. Если накатывало желание проехаться домой именно таким образом, желание, приходившее несколько раз в году, приходилось терпеть до Кинеля. Стоять в тамбуре, слушать хрипотцу Крупнова через наушники и ждать свободных мест. Но даже это казалось прекрасным.

Полицейских, видать, тоже сокращали, и по составу взад-вперед шлындрали только контролеры с охранниками из ЧОПов. Этим чаще всего плевать хотелось на курение в тамбурах. Есть билет? Оплатите прямо здесь, доброго пути. Курите на здоровье.

Затяжка, вторая, хочется еще? Курить плохо, от курения может возникнуть меланома, или гангрена, или импотенция, или еще что-то плохое. Картинки на пачках не пугали, раздражали. Бросить курить, думать о здоровье, вроде бы хорошо, вот только фильтр между зубами был мостиком. Мостиком в прошлое, как и дождь, хлещущий по стеклу.

За спиной километры дорог и окурков, литры спирта и осадков, килограммы лишнего веса и еще теплых гильз. Тех дорог, что сейчас одинаковы для каждого – ни уюта, ни безопасности, ни даже сигарет. Только сталь, только уверенность в себе и в вековечной надежде на «авось пронесет». Впереди, даже на самый кратчайший миг, неизвестность, неопределяемая в любой системе, хоть метрической, хоть дюймовой. Порой стоит оглянуться назад, чтобы постараться увидеть впереди хотя бы что-то.

Когда сигарета только-только начинает тлеть, и пепел захватывает свои первые пять миллиметров непонятной коричневой стружки, можно аккуратно потереть ее кончиком обо что-то твердое, и обязательно по кругу. Тогда раковая палочка сразу напоминает патрон. Не пять сорок пять, не семь шестьдесят два, нет. Все девять миллиметров, укрытые медной оболочкой. Время действия на организм у них разное, но неизвестно, что хуже – получить кусок металла в легкое, или лично засобачивать в него же, день за днем, смолу и прочую хреновину?

Такие мысли хороши при наблюдении за дождем, когда стоишь на балконе, держа в руках теплую кружку с чаем, кофе, какао, да хотя бы горячим молоком с медом. Когда же дождь барабанит по стандартному армейскому шлему, накрытому углом плащ-палатки, что-то подобное кажется несусветной глупостью…

Ботинки с высокими берцами, они же просто «берцы», – вещь хорошая и при правильном уходе даже красиво выглядящая. А еще те самые берцы, крепко зашнурованные, очень неплохо предохраняют голеностоп от растяжения. Но не всегда. Однако если уж выпало месить грязь, то лучше сапог что-то придумать тяжело. Особенно если сапоги качественные и кожаные. Самое главное помнить, что сапоги не стоит обувать на носок, для этого есть портянки. В дождь они куда лучше: стянул сапог, нижнюю сырую часть наверх, а верх, совершенно сухой, вниз – и никакого хлюпающего носа. Ведь чая с малиной и постельного режима на войне нет. А сигарета? Она просто пропуск домой. Билет в теплое прошлое за спиной.

Дождь всегда льет только тогда, когда нужно ему. Очень глупо считать капли за слезы неба, небу не стоит плакать из-за творящегося на земле.

Небо освободилось от людей: его не кромсают белые инверсионные следы, оно пахнет дождем или снегом, а не парами авиационного топлива, его не протыкают ракеты. Небо свободно. Серые тучи прекрасно знают будущее. Когда-то люди верили в хрусталь над головами и богов, смотрящих вниз. Если боги и были, то теперь они вряд ли хотели бы смотреть на пепел, оставшийся от жизни.

Пепел. Такой же серый, как от сигарет, оставшихся в прошлом.

Серость. Такая же, как плесень, затягивающая руины городов.

Города. Мертвые остовы домов, смотрящих выжженными глазами окон.

Окна. Черные провалы, по которым никогда не пробарабанят капли.

Капли. Густые и ленивые, стекающие алыми дорожками по рукам.

Пальцы. Черные от грязи, с обломанными ногтями, жмущие на спуск.

Оружие – единственное, что дает какой-то шанс. Интеллект помогает, но мыслью не убьешь преследователей или тех, кого преследуешь сам.

Морхольд провел рукой по единственному уцелевшему стеклу в кряхтящем от старости вагоне электропоезда. Хотелось курить, но дым выдал бы его. А уж послушать Крупнова хотелось до чертиков. А еще ему просто хотелось, хотя бы на минуту, вернуться домой.

Глава 4

Кто добровольно падает в ад

Башкортостан, Новая Уфа (координаты: 54°41'49,2''с. ш., 55°50'03''в. д.), 2033 г. от РХ

Пуля смотрел на стенку. Краска, по-уставному зеленая, шла только под самым потолком. Красили давно, и она успела облупиться, кое-где выпала забавными кусками мозаики. Из верхнего левого угла на Азамата строго смотрел профиль прямо-таки исторического деятеля Ахмет-Заки Валиди, увиденного пару раз на старых барельефах в брошенном городе за рекой. Пониже, у самой границы кафельной, аккуратно наклеенной плитки, как будто извивался странный мутант, похожий на большущую сороконожку.

Он постарался расслабить мышцы. Сколько предстоит сидеть, молчать и ждать, Пуля не знал. Саднил распаханный ударом приклада затылок, ныла щека, ударившаяся об землю.