Дети Капища - Ян Валетов

Сергеев подумал и кивнул.

– Но мы долго не виделись…

Официант вздохнул.

– Тогда понятно. Если он кого-то просто выгонит – это еще ничего. Главное, чтобы не оставил возмещать убыток. Мне эту вазу, например, в жизни не отработать!

– Умка! – взревел за дверями Блинов. – Ты где? Мы ждем!

– А что, – спросил Сергеев, – он может оставить?

– Не сомневайтесь, – сказал парень, садясь на корточки перед остатками произведения искусства династии Мин. – Может. Он, знаете ли, практически все может. Наверное. Дай бог, чтобы наутро не вспомнил.

Блинчик открывался все новыми и новыми гранями. Нет, конечно же, ваза была хороша! И денег стоила огромных, но для Блинова это были не деньги, а так – тьфу и растереть. Но парень явно не врал – он боялся. Боялся Блинчикова гнева, боялся быть оштрафованным, и это при том, что был ни при чем – Сергеев сам видел, как едущий в коляске Владимир Анатольевич смахнул вазу с подставки здоровой рукой.

– Умка! – на этот раз Блинов и Рахметуллоев орали хором.

– Иду! – отозвался Сергеев.

Туалет, расположенный справа от дверей, тоже был необычным для жилого дома. Несколько туалетных кабинок, несколько умывальников, несколько душ-кабин. Тут любили и умели принимать гостей.

Прежде всего Михаил зашел в кабинку и, склонившись над унитазом, сунул в рот два пальца. После нескольких заходов ему полегчало: голова прояснилась и, хотя в конечностях появилась легкая дрожь, а на лбу испарина, думалось не в пример легче, чем пару минут назад.

В кабинке отчетливо пахло превосходным виски.

Сергеев с сожалением покачал головой.

Он с наслаждением умыл лицо прохладной водой из-под крана и вытерся бумажным полотенцем. Потом прополоскал рот – противный привкус желудочного сока висел на языке.

В зеркале отражался седоватый мужчина лет тридцати с небольшим, в светлом полотняном пиджаке и белой рубашке с расстегнутым воротом, скуластый, с худощавым лицом и покрасневшими от выпивки глазами.

Пить Сергеев умел, но любил в этом деле меру. Удовольствия в том, чтобы терять голову и мучаться по утрам, он не находил. Да и работа не позволяла вести себя слишком вольно в этих вопросах – слишком велика могла оказаться цена ошибки. Для особых случаев существовали у Конторы специальные препараты, но Мангуст предупреждал, что применять их часто и бездумно не следует.

– Голова, конечно, останется ясной, а вот печень… Печень – она не железная. Родине в общем-то на твою печень плевать, а вот только запасную не выдают! Так что думайте мужики!

И рекомендовал пользоваться сорбентами – благо их тогда уже напридумывали великое множество.

«Надо будет поискать что-нибудь подобное, – подумал Сергеев, приглаживая волосы влажными ладонями. – Сопьюсь ведь, к чертовой матери! Какой был виски! Варварство!»

В столовой на стол подавали горячее.

Ароматный украинский борщ со сметаной – да такой, что ложка стоит между кусками мяса. Запеченный в фольге свиной балык, толщиной с руку, крепко нашпигованный лавровым листом, молодым чесноком и густо усыпанный аппетитными специями и истекающий розоватым соком. Тут же красовалось блюдо с отварной молодой картошечкой – плотной и кругленькой, блестящей от масла и разукрашенной резаным укропом. На одной тарелке теснились молодые карпики, на другой кольцами лежала жареная домашняя колбаска. Тут же виднелись блюда с крупно нарезанным «огородом», корейскими солениями, хлебом и чесночными пампушками. В центре стола уже стояло несколько запотевших бутылок водки. Обед обещал плавно перейти в ужин. А потом в завтрак. А потом опять в обед.

«Так начинаются запои, – подумал Сергеев с грустью. – И не сбежать…»

Но вторая часть застолья стартовала неожиданно тихо.

Владимир Анатольевич Блинов, несомненно, знал толк и в выпивке, и в закуске. После горячего, как огонь, жирного борща они с Рашем резко сбавили темп. Ледяная водка теперь, скорее, служила специей, делающей обильный обед еще более вкусным. Они трезвели на глазах, и если бы Михаил сам не видел процесс, то счел бы это чудом.

Беседа, еще полчаса назад казавшаяся невозможной, внезапно возобновилась, и Блинов с Рашидом перестали походить на надравшихся в смерть студентов, а вновь стали политиками и бизнесменами, только пребывающими в благодушно-расслабленном состоянии.

– Ты бы хоть поинтересовался, в чем будет заключаться работа, – проговорил Раш, неторопливо вытирая белоснежной салфеткой руки. Официант возник у него за правым плечом и мгновенным движением наполнил бокал ледяной «боржоми». – Отказаться всегда успеешь. Неужели ты думаешь, что два старых друга предложат тебе что-то нехорошее?

Блинов хмыкнул с нескрываемой иронией.

– Уж будь уверен, Рашид! Именно так он и думает. Не иначе.

Блинчик откинулся на массивную спинку стула и проводил взглядом официанта, уносившего пустую тарелку из-под борща.

– Умка у нас, вообще, загадочный парень. И мне очень хочется продолжить старую тему. Помнишь, Умка, были когда-то книжки с такими названиями: «Кто вы, Рихард Зорге?», «Кто вы, древние египтяне?». Мода была на такие названия. Вот я что думаю… Если бы я писал о тебе книжку, Миша, я бы назвал ее «Кто ты, военный строитель?». Ты встречался, Раш, с военными строителями?

Рахметуллоев кивнул и расплылся в хитроватой улыбке, несколько смазавшей черты его лица: глаза стали совсем уж щелочками, на щеках образовались ямки – ну вылитый бай, как его рисовали в книжках. Но из этих самых глаз-щелочек, в уголках которых прятались обожженные солнцем Таджикистана тоненькие лучики морщинок, на Сергеева вдруг повеяло ледяным, чтобы не сказать, могильным холодом.

– Кхе-кхе, – рассмеялся Рашид Мамедович своим кашляющим смешком и спрятал взгляд. – Встречался, и не раз. Хороший народ. Трудолюбивый, если заставить! Кхе-кхе! Работает много, ест мало. Твои коллеги, Умка, у меня в поле рабами были. Их офицеры продавали. Некоторые потом и оставались у меня, те, например, которые в Туркменистан возвращаться не хотели, где их Отец всех туркмен ждал. Так что военных строителей я встречал. А почему ты спрашиваешь, Володя?

– Потому, – поддерживая игру, сказал Блинов, глядя на Сергеева, как воспитательница детского сада на завравшегося малыша, – что и я видал множество военных строителей. Превеликое множество. Но никогда не видел такого, как наш друг Сергеев. За что и предлагаю выпить по семь грамм!

«Ну вот, – подумал Сергеев, поднимая рюмку, – сейчас Блинчик и отыграется за то, как я „колол“ его в госпитале. Сеанс магии с последующим ее разоблачением!»

Блинов замолчал и с аппетитом захрустел свежим огурчиком, дожидаясь, пока официанты разложат перемену по тарелкам и исчезнут за дверями.

– Ты не обижайся, Миша, – продолжил он, крутя в руке рыбный нож, – но при всей моей любви к тебе, при всей благодарности, поверь, неподдельной, которую я к тебе испытываю… Ладно… Скажи-ка сам, друг мой ситцевый, ты бы в такое поверил?

– Во что? – спросил Сергеев, уже понимая, что оттанцовывает обязательные па в проваленном шоу.

– Миша, – ласково сказал Рашид, – здесь никого, кроме нас, нет. Никого. Ты и мы с Вовой. Мы, конечно, давно не виделись, и ты можешь сказать, что плохо нас знаешь…

– И будешь прав, – вставил Блинов, разделывая жареного карпика, лежащего перед ним на тарелке саксонского фарфора, со сноровкой патологоанатома.

– Но это у нас впереди, – закончил мысль Рашид. – У нас есть время узнать друг друга заново.

– А нельзя без хитрых подъездов? – попросил Сергеев. – Считай, что преамбулу вы отработали на пять и больше ничего обставлять красиво не надо. Кончилась прелюдия.

– Нехорошо! – сказал Рахметуллоев и цокнул языком. – Зачем спешишь? Не уважаешь, наверное.

– Ладно, Раш, пусть будет так, – внезапно согласился с Сергеевым Блинов. – Без «подъездов» так без «подъездов». Только одно правило, Умка. То, что сказано между нами, между нами и умирает. Иначе умирает один из нас. Я даже не спрашиваю, согласен ли ты, потому что догадываюсь, что по таким правилам ты и жил. Правда?

Он улыбнулся широко и беспечно, совершенно по-доброму, так, что Сергеев непроизвольно улыбнулся ему в ответ.

– Такие у вас, у простых военных строителей, суровые правила, – продолжил Блинчик. – И у нас, простых бизнесменов, правила приблизительно такие же.

– Когда мы говорили в госпитале, – сказал Сергеев с иронией, – ты был менее категоричен в этих вопросах!

– Человек слаб, – произнес Рахметуллоев и поднял брови «домиком». – Ты же у нас Умка и знаешь, насколько человек слаб. Но Володя несколько сгущает краски. От тебя у нас особых секретов нет. Что-что, а доносить ты не побежишь. Да и доносить-то, собственно говоря, некому. Такая уж у тебя страна. Но дело вовсе не в том! Я, например, честно скажу, заинтересован в нашем с тобой сотрудничестве. В этом мире, Миша, очень мало людей, которым можно доверять…