Пророчества книги Даниила: происхождение, история экзегетики, толкование. Царство святых Всевышнего и мировая история - Игорь Александрович Бессонов

Дж. Коллинза, датирующего 1–6 главы III веком до н.э. и считающего вторую главу выражением антиэллинистических настроений, подобных тем, которые появляются в вавилонском «Династическом пророчестве»[113].

Другая концепция предполагает, что 7 глава книги Даниила была создана еще до гонений Антиоха Епифана и представляет собой антиэллинистическое сочинение, направленное против диадохов, разоривших Ближний Восток в ходе бесконечных взаимных войн. Указанная концепция была выдвинута еще в 1884 году немецким исследователем Й. Майнхольдом[114]. По его мнению, первоначальным этапом развития книги Даниила было бытование отдельных историй, в III века до н.э. была составлена «арамейская биография Даниила», включавшая 1–6 главы, в начале II века до н.э. к ней была добавлена 7 глава, а во время Маккавейских войн к книге Даниила были добавлены еврейские разделы, а раздел 1:1–2:4b переведен на иврит. Большинство современных исследователей, предполагающих существование арамейской книги Даниила, направленной против эллинистических государств, рисует картину ее эволюции несколько иначе. Так, по мнению Ю. Лебрама, арамейская книга Даниила изначально была создана как цельное эсхатологическое произведение около 200 года до н.э[115]. Наибольший интерес в данном случае представляет концепция Р. Альбертца, выделяющего в составе арамейской книги Даниила древнее ядро в составе 4–6 глав (Дан 3, 31-6, 28)[116]. Греческий перевод этого раздела, дошедший до нас в составе Септуагинты, существенным образом отличается от известного нам арамейского текста книги Даниила, что заставляет нас сделать вывод о том, что изначально этот раздел представлял собой отдельное сочинение, которое могло лечь в основу книги Даниила. Оно содержало рассказы о трех могущественных нееврейских царях – Навуходоносоре, Валтасаре и Дарии. Во всех его повествованиях обыгрывается тема гордыни царей, ведущей их гибели, и покаяния и признания царями верховной власти Бога Израиля, которые сообщают Божье благословение могущественным нееврейским царствам. По мнению Р. Альбертца подобная позиция восходит к политическим взглядам еврейской общины птолемеевского Египта, пользовавшейся покровительством эллинистических царей и думавшей об их возможном обращении к монотеизму[117].

По нашему мнению, аргументы исследователей, предполагающих существование арамейской книги Даниила, изначально имевшей эсхатологическое содержание, представляются более предпочтительными, чем позиция сторонников создания 7–12 глав во времена гонений Антиоха. В пользу подобного предположения свидетельствуют как серьезные различия между идеологией арамейской и еврейской частей книги Даниила (при том, что обе носят эсхатологический характер), предполагающие разную среду происхождения данных произведений, так и отсутствие упоминаний Антиоха Епифана во 2 главе книги Даниила и редакторский характер отсылок к его образу в 7 главе (подробнее см. в комментарии к соответствующему разделу). Вопрос о датировке арамейской книги Даниила остается открытым – очевидно, что она могла быть создана во временном промежутке от распада империи Александра Македонского на отдельные царства диадохов до периода правления Антиоха III, к которому это сочинение относят Лебрам и Альбертц. Наиболее вероятным местом создания арамейской книги Даниила, по нашему мнению, следует считать Вавилонию. Подобную точку зрению в своем комментарии высказывает К. Ньюсом[118]; к ней отчасти приближается и позиция Дж. Коллинза, также считающего местом создания 1–6 глав книги Даниила восточную диаспору. По нашему мнению, решающим аргументом в пользу вавилонского происхождения арамейской книги Даниила является отражение в построении 7 главы вавилонского космогонического эпоса «Энума Элиш» (см. подробнее в комментарии к соответствующему разделу), который, несомненно, должен был быть знаком вавилонским евреям, но вряд ли мог быть известен жителю Палестины.

Вкратце изложим особенности социальной среды, представители которой были ответственны за создание книги Даниила и разные стадии ее редактирования. Судя по всему, истории о пророке Данииле целиком и полностью происходят из восточной диаспоры. Имя героя, вероятно, связано с указанием книги Иезекииля, где Ной, Даниил и Иов выступают в качестве трех идеальных архетипических праведников (Иез 14, 14), и реплики пророка в адрес тирского царя, где Даниил предстает в роли образцового мудреца (Иез 28, 3). Поскольку Ной и Иов являются нееврейскими праведниками глубокой древности, очевидно, что таким образом следует охарактеризовать и Даниила – большинство исследователей полагают, что его можно отождествить с героем угаритского эпоса, легендарным царем Дан’элом. Возможно, образ мудрого царя и справедливого судьи стал одним из источников библейского образа пророка Даниила – по крайней мере, в истории Сусанны он выступает именно в качестве защитника оклеветанной Сусанны в судебном деле. Тем не менее, в остальном образ царя Дан’эла не имеет отношения к фигуре пророка Даниила. Последний предстает перед нами в качестве еврея-изгнанника, переселенного в Вавилон после взятия Иерусалима и сделавшего блестящую карьеру при царском дворе в качестве одного из «вавилонских мудрецов», то есть писцов и знатоков мантической мудрости. Подобную фигуру мы видим в целом ряде ранних текстов, легших в основу книги Даниила. В кумранской «Молитве Набонида» мы находим анонимного иудея-ясновидца из числа изгнанников, исцелившего вавилонского царя, в 4 главе книги Даниила в качестве толкователя царских снов перед нами предстает иудейский мудрец, именуемый Валтасаром, а в 5 главе Даниил разгадывает смысл загадочной надписи, явившейся на стене царского чертога. Во 2 главе, вероятно созданной уже в эллинистическую эпоху, главный герой снова предстает в качестве ясновидца и толкователя снов. Стоит отметить, что фольклорные персонажи обычно не возникают из ничего – зачастую они имеют тех или иных исторических прототипов, с чьей реальной жизнью история указанных героев обычно сохраняет некоторую, как правило весьма отдаленную связь. Вероятно, что Даниил в данном случае не является исключением: его прототипом мог стать кто-то из иудейских книжников, сделавший успешную карьеру при вавилонском дворе (скорее всего, во времена Набонида), разумеется многократно преувеличенную фольклорной традицией[119].

Мы попытаемся нарисовать общий портрет социальной группы, которая была носителем фольклорных и литературных традиций, связанных с именем пророка Даниила. Очевидно, что это были представители вавилонской диаспоры, образованные книжники, знакомые не только с библейской традицией, но и с «книгами и языком халдеев» (Дан 1, 4). Можно предположить, что они могли исполнять роль писцов или мелких чиновников в правление вавилонских, а затем персидских и греческих царей[120]. Именно поэтому тема придворной службы, связанных с ней опасностей и выгод, равно как и возможных противоречий между верностью иудаизму и лояльностью нееврейскому царю занимает столь важное место в арамейской книге Даниила. Тем не менее в разделе 3, 31–6, 28, по всей видимости являющемся ядром арамейской книги Даниила, иноземные цари и придворная служба в целом представлены в положительном свете: опасности преимущественно исходят от коварных придворных, в то время как цари в конечном счете обращаются к почитанию Бога Израиля. Именно эта тема доминирует в рассказах о Навуходоносоре и Дарии, которые предстают в целом