Отмененный проект - Майкл Льюис

в поджидающее мусорное ведро. «В неотложном одно хорошо, – любил говорить он. – Если подождать достаточно долго, оно перестает быть неотложным».

«Если я сетовал Амосу, что должен сделать и то, и се, – вспоминает его старый друг Йешу Колодны, – он неизменно отвечал: нет, ты не должен. И я думал: счастливый человек!»

Прекрасная ясность взаимоотношений с Амосом заключалась в том, что все его симпатии и антипатии непосредственно проявлялись в его поступкках. Дети Амоса хорошо запомнили, как их родители поехали в кинотеатр смотреть фильм, который выбрала их мать. А через двадцать минут отец вернулся. Амос решал, стоит ли смотреть фильм, в первые пять минут. (Если речь не шла о «Блюз Хилл-стрит» (его любимый сериал), или «Субботним вечером в прямом эфире» (он никогда не пропускал это шоу), или игры НБА (он был одержим баскетболом). Затем он снова поехал в кинотеатр и, когда фильм закончился, привез жену домой. «Они уже взяли мои деньги, – объяснял Амос. – Должен ли я отдать им еще и свое время?»

Если по какой-то нелепой случайности он оказывался в окружении человеческих существ, с его точки зрения, непривлекательных, он становился невидимым. «Он входил в комнату и решал, хочет ли он иметь что-то общее с этими людьми, и если нет, то отходил на задний план и просто исчезал, – говорит Дона. – И он никогда не принимал социальной ответственности, очень грациозно, очень изящно, но не принимал».

Порой люди обижались на Амоса. Одних бегающих светло-голубых глаз было достаточно, чтобы сбить с толку людей, которые его не знали. Складывалось впечатление, что он не слушает; на самом деле проблемы зачастую начинались тогда, когда он вслушивался слишком внимательно. «Если он решил, что ты скучен и тебе нечего сказать, – говорит Авишай Маргалит, – он запросто оборвет тебя на полуслове».

Ему и в голову не приходило, что кто-то, с кем он хотел бы провести время, не захочет того же. «Он считал себя неотразимым, – говорит Самуэль Саттах. – Что было странно для столь умного человека». «Он как бы приглашал любить себя, – вспоминает Йешу Колодны. – Если вы пользовались расположением Амоса, любить его было легко. Люди боролись за его внимание». Окружающие спрашивали себя: я знаю, почему он мне нравится, но почему ему нравлюсь я?

Амнон Рапопорт не испытывал недостатка в поклонницах. Прославленный участник боевых действий, храбрец. Израильские женщины, впервые увидев его светлые волосы, загорелую кожу и точеные черты, часто решали, что он самый красивый мужчина, которого они когда-либо встречали. К тому же он получил докторскую степень в математической психологии и стал профессором, которого высоко ценили в лучших университетах мира.

И даже он, почувствовав симпатию Амоса, удивился: «Я знаю, что тянуло меня к Амосу – его интеллект. Но не понимаю, что привлекало его ко мне. То, что я очень красивый?» Вне зависимости от источника взаимного притяжения, возникшее чувство было сильным. С момента встречи Амнон и Амос стали неразлучны. Они сидели рядом в учебных аудиториях, провели лето в пеших прогулках по стране. «Я думаю, некоторые люди считали нас гомосексуалистами или что-то вроде того», – говорил Амнон.

Еврейский университет в конце 1950-х требовал, чтобы студенты выбрали две области для концентрации усилий. Амос остановился на философии и психологии. Но он рассматривал свою интеллектуальную жизнь стратегически, словно это были месторождения нефти, до которых нужно добуриться, и после двух лет занятий объявил, что философия оказалась сухой скважиной.

Амнон хорошо помнит его слова. Амос сказал: «Нам нечего делать в философии. Платон сделал чересчур много. Там слишком много умных ребят и слишком мало проблем, и проблемы эти не имеют решения». Хороший пример – взаимодействие разума и тела. Как ментальные явления человека – то, во что он верит, что думает, – связаны с его физическим состоянием? Какая связь между телом и умом? Эти вопросы со времен Декарта так и не получили ответа, по крайней мере в философии.

Проблема философии, по мнению Амоса, заключалась еще и в том, что она не играла по правилам науки. Философ проверял свои теории природы человека на размере выборки одного субъекта – самого себя. Психология, по крайней мере, была похожа на науку. Она хотя бы одной ногой опиралась на достоверные данные. Психолог в состоянии проверить свою теорию на репрезентативной выборке. Его соображения могут быть проверены другими учеными, его результаты могли быть воспроизведены. Если психолог споткнулся об истину, он мог сделать из нее посох.

Для ближайших израильских друзей Амоса интерес к психологии был вполне объясним. Вопросами, почему люди себя ведут так, как они себя ведут, и думают, как они думают, был пропитан воздух, которым они дышали. «Мы никогда не говорили об искусстве, – вспоминает Авишай Маргалит. – Мы обсуждали людей. Вездесущая и постоянная загадка – что заставляет людей действовать? – коренится в еврейских местечках. Евреи всегда были мелкими торговцами. Они постоянно должны были оценивать других людей. Кто опасен? Кто не представляет опасности? Кто будет погашать долг, который не возвращают?.. Люди сильно зависели от собственных психологических суждений».

И все же многие не понимали, что делает столь ясный разум, как Амос, в такой неясной сфере, как психология. Как этот бесконечно оптимистичный человек, с его трезвым и логическим умом, с «нулевой терпимостью» к чуши, попал в среду, наполненную несчастными душами и мистикой?

Когда Амосу было уже за сорок и многие талантливые умы хотели у него учиться, он разговаривал с профессором психиатрии из Гарварда Майлзом Шором. Шор спросил, как он стал психологом. «Трудно понять, как люди выбирают курс в жизни, – ответил Амос. – Серьезный выбор мы делаем практически случайно. Маленький выбор, наверное, расскажет о нас гораздо больше. Выбор сферы деятельности часто определяется тем, какой школьный учитель нам встретится. С кем мы вступим в брак, может зависеть от того, кто оказался рядом с нами в нужный момент жизни. С другой стороны, маленькие решения более систематичны. То, что я стал психологом, пожалуй, не очень показательно, а вот какое направление в психологии я выбрал, может отражать более глубокие черты».

Какое же направление он выбрал? Значительная часть психологии показалась Амосу не особо интересной. После изучения детской, клинической и социальной психологии он пришел к выводу, что массив знаний в этих сферах можно благополучно проигнорировать. И уделял им поразительно мало внимания. Его однокурсница Амиа Либлих стала свидетелем беззаботности Амоса, получившего задание профессора провести тест на интеллект пятилетнего ребенка: «Вечером накануне отчета Амос повернулся к Амнону и сказал: «Амнон, ляг на диван, я собираюсь задать тебе несколько вопросов. Притворись, что тебе пять лет». И это сошло ему