Черно-белая радуга - София Ларич

– Извини, я задержался в офисе, – произнес он, приблизившись. – Ты давно тут?

– Нет, только зашел. Все в порядке?

– Да, конечно. Ну, что тут интересного?

Миша пожал плечами: «Пока ничего. Давят на жалость, но как-то… коммерчески».

– А ты не поддаешься?

– Абсолютно. У меня цинизма столько, что я могу продавать его нуждающимся. Оптом.

Они медленно перешли к ряду фотографий с военными сценами, и Миша, мельком глянув на измазанное копотью и кровью лицо солдата, повернулся к Андрею:

– Складывается такое впечатление, что в мире ничего, кроме войн и голода не происходит. Слишком прямолинейные и ограниченные работы.

– Ну, это же, наверное, для широкой публики? – предположил Андрей.

– Вот именно. Чтобы публика вышла и захотела внести пожертвования в очередной фонд, организаторы которого потом будут перед прессой изображать из себя святых. Используя для этого чужие деньги.

– М-да, цинизма у тебя действительно хоть отбавляй.

– Ну, в этом случае это не цинизм, а прагматизм. Если я хочу кому-то помочь, то помогу без всяких посредников.

– А ты хочешь?

– Конечно, – улыбнулся Миша. – Например, я хочу помочь тебе удовлетворить твое любопытство.

Андрей отвернулся – как показалось Мише, смущенный.

Такое же смущение Миша видел и во время их встречи на чашку кофе несколько дней назад. Для прощупывания отношения мужчины к себе Миша обычно использовал как раз такие встречи на кофе – недолгие, ни к чему не обязывающие, дающие собеседникам шанс разойтись после раздельной оплаты счета и никогда больше не встречаться, если выяснялось, что их интересу друг к другу не достает глубины.

Мише, привлеченному поначалу лишь внешностью Андрея, понравился и их достаточно долгий разговор за кофе. С удовольствием наблюдая за четко очерченными губами собеседника и слушая его яркий смех, он искренне поддерживал интересные Андрею темы. Но в иные моменты в Андрее все же ощущалась скованность, испытываемая им, вероятно, из-за некоторой двусмысленности их встречи, и Миша тут же переключался на общие предметы, чтобы обезличить их разговор. Опытный в отношениях, он всем своим поведением старался показать Андрею, что в его влечении к человеку одного с ним пола нет ничего предосудительного. И, как свидетельствовало согласие Андрея на еще одну, сегодняшнюю, встречу, пока это ему удавалось.

Они остановились перед снимком деревенской улицы с домами причудливой архитектуры, и Миша наклонился прочитать текст под фотографией:

– Румыния… Это у них цыганские бароны такие дворцы себе строят? Не бывал в тех краях?

– Нет, пока не доводилось. Но интересно, да?

– Пожалуй. Хотелось бы посмотреть что-нибудь еще, кроме пляжей и прилизанных европейских столиц.

– Знаешь, насчет прилизанности… – протянул Андрей. – Если пожить в каком-нибудь месте хотя бы месяц, то увидишь не только фасад.

– О да. Это вообще идеальный способ путешествовать. Но это требует специального образа жизни.

Андрей перешел к следующей фотографии – летящего в воду пловца.

– А хочется иногда все бросить – весь этот бизнес, обязательства… и уехать туда, где тебя никто не знает. Заняться чем-нибудь, чем никогда не занимался раньше.

Миша улыбнулся: «Я надеюсь, что мы еще на это способны. Пойдем поужинаем? Туда недалеко есть очень вкусный ресторан».

В ресторане было немноголюдно, и Миша заметил, как тут же расслабился Андрей при виде полупустого зала. Едва официант раскрыл перед ними меню, Андрей достал сигареты и жадно закурил, выдавая написанным на лице удовольствием и долгими затяжками свою давнишнюю привязанность к табаку.

– Ты давно куришь? – начал Миша беседу на очевидную тему.

– В армии начал. Лет двадцать уже получается.

– И никогда не надоедало?

– Ну, пару раз пробовал бросать, но вот результат, – Андрей приподнял руку с сигаретой. – А ты курил когда-нибудь?

– Ага. Пока не побывал на табачной фабрике.

– Правда, что ли? Такая эффективная антитабачная терапия?

– Да. Ножи для резки табака помогли. На них через несколько часов работы налипает столько черной дряни, что даже рядом стоять жутко. Я вообще никогда не считал себя особо впечатлительным, но когда рабочие начали отдирать эти комья, я живо представил свои легкие. У меня-то в них рабочих нет, почистить некому, все остается.

– А что ты на этой фабрике делал? Ты же маркетингом, вроде, занимаешься?

Миша кивнул: «Да. Сейчас маркетингом. А раньше всем подряд. На фабрике этой немцы линию устанавливали, и я переводил. Почти месяц там провел».

– Интересный опыт, наверное?

– Фабрика? Пожалуй. Я, знаешь, с детства любил смотреть на всякие производственные процессы. Помнишь советские новости? Как они рассказывают про какое-нибудь предприятие и показывают линию с конфетами, банками там, колбасами? И толстушки в марлевых колпаках?

– Помню, да, – оживился Андрей. Он затушил сигарету. – Может, тебе тогда надо было стать инженером?

– Ну нет! Там физика, математика… Эти науки меня точно никогда не интересовали. Иностранные языки, литература, история – это с удовольствием, но алгебра… Тоска.

– Ясно. А что на табачной фабрике еще интересного было?

Миша задумался на секунду.

– Аппарат для проверки качества сигарет, например. Цилиндр такой, в который вставляют сигареты, и он их курит. Чтобы проверить, как они горят, замерить содержание смол, никотина. Тоже очень стимулирует отказаться от этого удовольствия, надо сказать. Такой… м-м-м нездоровый цвет у этого цилиндра.

– Что-то на меня одни рассказы уже действуют, – Андрей покосился на пачку сигарет. – Может, хотя бы на облегченные варианты перейти стоит?

– Они не облегченные, – категорично покачал головой Миша. – Это очередное популярное заблуждение. У табачников в рекламе очень хорошие специалисты работают. Впрочем, так же, как и в других отделах. – Он подтянулся на стуле и подвинул к себе поставленную официантом тарелку с салатом. – Знаешь, как делают такие сигареты?

Андрей тоже приготовился есть – развернул бордовую салфетку со столовыми приборами.

– Нет.

– Там дело не в табаке, хотя в некоторых вариантах действительно может быть чуть меньше табака и больше жилки… Жилка – это нити в табачном листе. Ее добавляют для лучшего горения. Так вот, про легкие сигареты. На их фильтрах просто больше перфорации. Видел, ободок из дырочек на фильтре такой? Ну и поэтому в затяжке получается вроде как меньше дыма.

Андрей недоумевающе сдвинул брови: «Ну, так тогда они и получаются легче?».

– Не совсем. Дело в том, что легкость сигарет устанавливает как раз та самая машина, про которую я говорил. Ее smoking machine называют. Но машина же курит не так, как человек. Собственно, люди вообще все по-разному курят, так что сказать наверняка, сколько каждый отдельно взятый курильщик получает смол, никотина и прочего добра с одной сигаретой, невозможно. В случае с легкими сигаретами ты можешь закрывать перфорацию пальцами или губами. Вот попробуй обернуть фильтр легкой сигареты плотной бумагой или зажать его сильнее, получится то же самое, что и нелегкая. Плюс, многие просто курят больше этих легких сигарет, или затягиваются сильнее, потому что привыкли уже к определенной дозе никотина.

– Да, пожалуй, терапевт из тебя получается убедительный.

Миша продолжил, бегло улыбнувшись:

– В Евросоюзе, кстати, табачникам уже дали по рукам по этому поводу. Насколько я знаю, у них там на пачках нельзя теперь писать lights, super-lights. Там теперь используют или номера – в России, кстати, у некоторых марок тоже такая номерная система. Или цвета – ну, к примеру, silver. Или что-нибудь вроде soft taste, morning breeze…_ В общем, кто какие ассоциации с легкостью и воздушностью придумывает. – Миша усмехнулся. – Но, не думаю, что это так уж сильно ударит по их бизнесу. Там прибыли чуть ли не как от наркотиков.

– Ты и про прибыли знаешь?

– Угу. Хотя меньше, чем про производство. Думаю, процентов двести-триста они с каждой пачки получают. Знаешь, вполне себе в духе табачной компании выделить миллион на раковые исследования, а потом потратить еще двести, чтобы рассказать всем, что они дали целый миллион. И они могут себе это позволить. За твои деньги.

– Ну, я же тоже получаю за эти деньги удовольствие.

– Не спорю, – кивнул Миша, промокая губы салфеткой. – Просто одним такие удовольствия очень нравятся, а другим они и вовсе не нужны.

– А ты, значит, к последним относишься?

Миша доверительно улыбнулся: «Я пока посередине».

Тут у Андрея зазвонил телефон, и Миша сразу сделал безразличное лицо, желая показать, что он не будет прислушиваться к разговору. Андрей посмотрел на дисплей, словно раздумывая, отвечать или нет, и все же поднес телефон к уху: «Да! Все в порядке. Я скоро приеду. Что? Хорошо, все привезу».