Восставшие миры - Фрэнсис Вилсон

Питер посмотрел на жену в полуденном свете. Ничуточки не изменилась. Блестящие волосы цвета темной глины впитали и излучают теперь золотистый свет толивианского солнца. Простое платье-«рубашка» не скрывает зрелых форм женской фигуры. Она вроде спокойно сидит рядом с ним, хотя это наверняка только видимость.

— Перчатки готовы? — спросил он, поспешно заводя разговор.

— Сотня пар. Давно уж готовы. — Мора упорно отводила взгляд.

— А монеты?

— Спешно чеканятся. Ты же знаешь.

Питер молча кивнул, разумеется зная. Видел поступавшие домой сообщения. Мора отвечала за выпуск монет. Собственно, это она придумала звезду, вписанную в греческую омегу — символ ома, единицы сопротивления.

Можно еще отказаться, — коротко бросила она, повернувшись к нему.

— Нельзя. Тебе захотелось бы жить со мной, если б я отказался?

— Конечно!

— По-моему, я стал бы плохим спутником жизни.

— Наплевать! Ты меня хорошо понимаешь. Вообще затея с революцией — колоссальная ошибка. Нам надо было просто спокойно сидеть на своем месте, пока все само собой не развалится. Мы никому ничего не должны. Они сами пожар устроили — пусть горят!

Не одна Мора придерживается подобного мнения; многим толивианцам не нравится идея революции.

— Мы ведь тоже сгорим, как тебе превосходно известно. Обсуждали это как минимум тысячу раз. Когда рухнет имперская экономика, которая уже движется к краху, начнутся поиски способов укрепить марку. Для этого у банкрота есть лишь две возможности — либо найти новый обширный рынок, либо раздобыть огромное количество золота и серебра, превращая его в полноценные деньги. Всем известно, что на Толиве крупнейшие в освоенном космосе запасы драгоценных металлов. На нас навалятся не с просьбами, а с требованиями, пустят в ход всю силу имперской охраны, осуществят любую угрозу, на какую осмелятся.

— С таким союзником, как Флинт, с ними можно бороться, — горячо возразила Мора. — Со временем Империя сама рухнет. Надо только держаться от нее подальше…

— А потом? После падения Империи вперед выйдет Земля, завладеет внешними мирами без единого выстрела. В неизбежном хаосе лицемерно объявит, будто печется об общем благе. Только на будущее на сей раз позаботится лишить свободы любой внешний мир. Больше не допустит никакой самостоятельности таких планет, как Толива и Флинт. Когда будут исчерпаны наши ресурсы, потраченные на изматывающую войну с Империей, мы полностью лишимся возможности противостоять направленным против нас могучим земным силам. Революция должна совершиться сейчас, иначе Лайне не суждено жить на свободной Толиве.

— Почему ты так уверен, что Земля нас захватит? — спросила Мора, возобновляя давние споры. — Хочешь освободить внешние миры от Империи, чтобы они шли своей дорогой… Есть у тебя на это право? Имеешь ли ты право предоставлять народам свободу? Ты отлично знаешь, что многим ее не вовсе не требуется. Масса людей боится ее до смерти. Им нравится, чтобы над ними кто-нибудь постоянно стоял, утирал нос в горестные минуты, шлепал по попке за нарушение правил.

— Они все получат. У них будет возможность замкнуться в отдельных анклавах, установив ту власть, какой им хочется. Это меня ничуть не волнует. Только не причисляй к ним меня, мою семью, мою планету и прочих, считающих, что так жить нельзя! Мы имеем полное право обеспечить надежное будущее своей планете, где люди будут существовать спокойно, сохраняя дорогие для нас идеи и принципы!

Несмотря на невыносимую боль, Мора все-таки соглашалась с мужем, исповедуя ту же самую веру, дорожа теми же принципами. С полными слез глазами беспомощно стукнула кулаками по корням дерева:

— Почему именно ты? Пусть кто-нибудь другой едет! Не обязательно ты…

Питер обнял ее, притянул к себе, коснулся губами уха, страстно желая сказать то, что она хотела услышать, но не имея никакой возможности.

— Только я. Устав, Фонд подстрекательства — всё задумали и разработали многие поколения моих предков. Именно я должен свергнуть Империю, и мы знаем — когда-нибудь это случится. — Он встал, легко поднял жену на ноги, обнял за плечи. — Провожу тебя домой. Потом отправлюсь к попечителям Фонда.

Мора какое-то время молчала, пока они шли по тихой, испещренной солнцем Роще Предков. А потом сказала:

— Загляни по пути в кооператив к амам. Адринна больна.

Питер вдруг содрогнулся от страха:

— Умирает?

— Нет. Поправляется. Тем не менее возраст… Кто знает?.. Может быть, к твоему возвращению ее уже не станет.

— Первым же делом сегодня заеду.

При каждом визите Ла Наг обязательно удивлялся крошечным размерам кооператива, наверно, потому, что все представления об асимметричном ансамбле приземистых построек, где жили преподаватели философии успризма, получил в детстве. Он назвал себя в домофон во дворе и был сразу же впущен. Все знают, кто он такой, знают, что на планете пробудет недолго. Питер нашел свою аму — воспитательницу и наставницу в философии — в ее собственной комнате. Сидя в низком кресле, она смотрела в окно.

— Добрый день, ама Адринна, — проговорил он с дверного порога.

Она оглянулась на голос, прищурилась:

— Выходите на свет, чтоб я вас разглядела как следует.

Питер повиновался, подошел к окну, присел рядом на корточки. Ама улыбнулась, покачав головой:

— Стало быть, это все-таки ты, наконец. Пришел попрощаться со своей старой амой.

— Нет, поздороваться. По пути к попечителям решил заскочить повидаться. Слышал, что ты болела или что-нибудь вроде того.

— Что-то вроде того, — подтвердила она.

Сильно постарела, хотя почти не изменилась.

Сплошь теперь поседевшие волосы по-прежнему зачесаны на прямой пробор, строго с обеих сторон обрамляя лицо. Лицо сморщилось, подвижные губы запали, тело болезненно исхудало. Только глаза столь же яркие, умные, непоколебимо честные, те самые, что с юности по сегодняшний день вдохновляют его.

В последнее десятилетие Питер редко виделся с амой. Адринна всю жизнь преподавала и разъясняла философию успр, а он перестал всецело полагаться на ее советы. Взял то, что она ему дала, и пустил в дело. Тем не менее то, кем он стал и кем станет, во многом определялось годами, которые он просидел у ее колен. Человечество, внешние миры, Толива и Питер Ла Наг осиротеют, лишившись ее.

— К попечителям? — прищурилась Адринна. — Фонд подстрекательства теперь твоя игрушка, Питер. После запуска механизма, который должен совершить революцию, мысли, слова и действия опекунов не имеют никакого значения. Последнее слово принадлежит тому, кто действует на Троне. Тебе, Питер. Бесчисленные поколения толивианцев не оставляли наследникам ни единого ага, завещая все свое имущество Фонду. Их вера, деньги, плоды всей жизни отправятся с тобой на Трон, Питер Ла Наг.

— Знаю.

Незачем напоминать. Память об этом ежедневно лежит на нем тяжким грузом.

— Я не обману их, Адринна.

— Может быть, под обманом мы с тобой имеем в виду совсем разные вещи. Помнишь цитату из древнего земного писателя Конрада о корабле, который прежде всего надо в целости и сохранности привести в порт? Значит, знаешь, что он имел в виду не Толиву. Наш мир думает и помнит о штормах, через которые тебе придется пройти. Нас интересует не только успех твоей миссии. Мы спросим, как ты добился успеха. Мы спросим, какие нравственные запреты ты вынужден был преступить, и не примем ответ — «никаких».

— Ты хорошо меня выучила. Сама знаешь.

— Я одно только знаю, — провозгласила старуха со звеневшей в голосе лихорадочной верой, — чтобы революция приобрела какое-то реальное значение, она должна следовать принципам успр. Без всякого кровопролития и насилия, кроме самозащиты; без всякого принуждения! Мы должны провести ее по-своему, только по-своему! Иначе предадим тех, кто веками боролся и тяжко трудился. Прежде всего — успр. Забудь о ней, стараясь победить врага, и сам станешь врагом… хуже прежнего, который просто не знал, что способен на лучшее.

— Знаю, Адринна. Я слишком хорошо это знаю.

— Берегись флинтеров. Все-таки они придерживаются порочной версии успристской философии. Слишком свыклись с насилием, могут перестараться. Присматривай за ними точно так же, как мы за тобой будем присматривать.

Он кивнул, поднялся, поцеловал ее в лоб.

Не слишком приятно знать, что за твоими поступками будут пристально наблюдать. Впрочем, ничего нового — к этому с младых ногтей привык каждый житель планеты.

А теперь к попечителям.

Три человека следом за своими многочисленными предшественниками были выборными хранителями Фонда, который создали предки Ла Нага вскоре после образования колонии. На Толиве не существовало достойной упоминания власти, и задача борьбы против тоталитаризма возлагалась на отдельных людей, которых должен был поддерживать этот самый Фонд подстрекательства. Во время его создания никто даже не думал ни о какой Империи внешних миров, имея в виду только Землю. И до недавнего времени деятельность попечителей — по решению, принятому голосованием вкладчиков, — сводилась к чисто бухгалтерской. Теперь ситуация переменилась. Отныне они держат в руках финансовые ниточки революции.