Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

Митридат быстро понял, насколько полезны брачные союзы. Его тесть Гордий замыслил совместно с его сестрой Лаодикой убийство супруга Лаодики, каппадокийского царя, и претворил замысел в жизнь. Рассчитывая на полтора десятилетия регентства, царица Лаодика усадила на трон своего малолетнего сына, провозгласив его царем Ариаратом VII; Каппадокия оказалась в полном распоряжении ее брата Митридата. Потом она не устояла перед кознями вифинийского царя Никомеда и вознамерилась царствовать в Каппадокии единолично, независимо от Митридата и его верного сторонника Гордия. Гордий сбежал в Понт, Никомед присвоил себе титул царя Каппадокии, однако сам остался в Вифинии и позволил своей новой жене Лаодике распоряжаться в Каппадокии по своему усмотрению при условии, что она не станет предлагать дружбу Понту. Такое положение вполне устраивало Лаодику. Однако ее сыну уже исполнилось десять лет, и он, подобно всем юным монаршим отпрыскам на Востоке, стал проявлять царственные наклонности: ему хотелось править! Стычка с матерью поставила его на место, однако он не забыл прежних намерений. Не прошло и месяца, как он объявился при дворе своего дяди Митридата в Амасии; еще через месяц дядя Митридат усадил его на трон в Мазаке, поскольку понтийская армия, в отличие от каппадокийской, постоянно находилась в состоянии боевой готовности. Лаодика была казнена на глазах у безразличного братца; хватка Вифинии на горле Каппадокии безнадежно ослабла. Единственная причина беспокойства Митридата заключалась в том, что десятилетний Ариарат VII, царь каппадокийский, не разрешал Гордию возвратиться домой, резонно объясняя, что он не может приютить убийцу своего отца.

Каппадокийские дела отнимали у молодого понтийского правителя лишь малую часть его времени. В первые годы царствования он направлял свою энергию главным образом на повышение боеспособности и наращивание численности понтийской армии, а также уделял немало внимания состоянию понтийской казны. Несмотря на львиную шкуру на плечах, развитую мускулатуру и молодость, Митридат был еще и мыслителем.

В сопровождении вельмож, приходившихся ему ближайшей родней, — дяди Архелая и Диофанта, а также двоюродных братьев Архелая и Неоптолема, — царь погрузился в Амисе на корабль и совершил путешествие вдоль восточных берегов Понта Эвксинского. Члены экспедиции представлялись греческими купцами, изучающими возможности заключения торговых союзов, и повсюду добивались успеха, поскольку народы, на землях которых они высаживались, из-за своей неучености не могли устоять перед ними. Трапезунт и Риз давно уже платили дань понтийским царям и формально считались частью владений этого государства. Однако позади этих процветающих портов, откуда вывозилось серебро, добываемое в глубине территории, лежала terra incognita.

Экспедиция изучила легендарную Колхиду, где вливаются в море воды реки Фазис: тамошние жители погружали в воду реки руно, чтобы ловить на шерсть крупицы золота, приносимые потоком с Кавказских гор. Путешественники удивленно устремляли взоры на заснеженные пики, вознесшиеся куда выше, чем горы Понта и Армении, и внимательно наблюдали, не покажутся ли потомки амазонок, когда-то обретавшихся в Понте, там, где раскинулась на берегу моря долина Термодона.

Постепенно Кавказские горы становились все менее высокими; перед путешественниками раскинулись равнины скифов и сарматов — многочисленных народов, еще не до конца отказавшихся от кочевого образа жизни; их в некоторой степени приручили греки, основавшие на побережье свои колонии. Это никак не отразилось на их природной воинственности, однако греческие традиции и культура — самое соблазнительное, что предлагали греки, — были переняты.

Там, где береговая линия нарушалась дельтой реки Вардан, корабль с царем Митридатом и его спутниками вошел в огромный, почти со всех сторон отгороженный от основной части моря залив, именуемый Меотидой, и поплыл вдоль его берегов, открыв в его северо-восточной части самую могучую реку в мире — Танаис. До их слуха доносились названия других рек — Ра, Удон, Борисфен, Гипанис, а также легенды о лежащем к востоку огромном море под названием Гирканское, или Каспий.

Повсюду, где греки основали свои торговые фактории, колосилась пшеница.

— Мы бы выращивали еще больше хлеба, будь у нас куда его сбывать, — объяснял этнарх в Синде. — Скифам сразу полюбился хлеб, и они научились обрабатывать землю и выращивать пшеницу.

— Вы еще целое столетие назад продавали зерно нумидийскому царю Масиниссе, — ответил Митридат. — Спрос на зерно имеется. Совсем недавно римляне были готовы платить за него любую цену. Почему вы не ищете рынков сбыта более активно?

— Возможно, — развел руками этнарх, — мы теперь слишком изолированы от мира, лежащего вокруг Внутреннего моря. Кроме того, Вифиния взимает чрезмерно высокие налоги за проход через пролив Геллеспонт.

— По-моему, — заключил Митридат, обращаясь к своим дядьям, — мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь этим прекрасным людям.

Изучение баснословно плодородного полуострова, именуемого греками Херсонесом Таврическим, а скифами — Киммерией, предоставило путешественникам еще одно доказательство того, в чем Митридат уже успел убедиться: земли эти просто обязаны принадлежать Понту.

Однако Митридат не являлся умелым полководцем, и ему хватало рассудительности признавать это. На какое-то время он мог увлечься ратным делом, а трусом не был и подавно. Но представление о том, как распорядиться многотысячным войском, не входило в число его сильных сторон, тем более что он почти никогда не пробовал своих сил в этом деле. Организовать кампанию, собрать армии — вот это было ему по душе. Предводительство же войском он был вынужден доверять более квалифицированным военачальникам, нежели он сам.

У Понта имелась, естественно, армия, однако царь не обольщался на ее счет: греки, населявшие прибрежные города, ненавидели ратное дело, а местное население, происходившее от персов, когда-то проживавших к югу и к западу от Гирканского моря, было настолько невежественно, что обучить его воинским премудростям не было ни малейшей надежды. Поэтому Митридату, подобно большинству восточных правителей, приходилось полагаться на наемников, по большей части сирийцев, киликийцев, киприотов и вспыльчивых выходцев из вечно бурлящих семитских государств, расположенных вокруг Мертвого моря в Палестине. Они доблестно сражались и отличались преданностью — при условии достаточной оплаты. Стоило деньгам задержаться хотя бы на один день, они собирали пожитки и отправлялись по домам.

Познакомившись со скифами и сарматами, понтийский правитель решил, что именно эти народы должны в будущем поставлять солдат для его войска: он обучит их бою в пехотных порядках и вооружит по римскому образцу. С такими воинами он сумеет завоевать Анатолию. Сперва, впрочем, предстояло их покорить. Для этого он выбрал своего дядю Диофанта — сына сводной сестры своего отца и вельможи по имени Асклепиод.

Предлогом послужила жалоба синдских и херсонесских греков на набеги сыновей царя Сцилура, создавшего скифское государство Киммерия, устоявшее и после его смерти. Греческим поселенцам в Ольвии и западнее от нее удавалось приучить скифов к земледелию, однако их воинственность от этого не уменьшалась.

«Обратитесь за помощью к понтийскому царю Митридату, — посоветовал лжекупец перед отплытием из Херсонеса Таврического. — Если пожелаете, я могу передать ему ваше письмо».

Диофант, доказавший свой полководческий талант еще при Митридате V, взялся за дело с рвением и уже весной, последовавшей за возвращением Митридата из плавания по Понту Эвксинскому, отплыл с многочисленной и хорошо обученной армией в Херсонес Таврический. Кампания принесла Понту полную победу: сыновья Сцилура потерпели поражение, а с ними — и раскинувшееся в глубине суши Киммерийское царство. Уже спустя год Понт овладел всем полуостровом Херсонес Таврический, обширной территорией роксоланов и греческим городом Ольвия, клонившимся к закату из-за постоянных набегов сарматов и роксоланов. В следующем году скифы предприняли контрнаступление, однако к концу года Диофант покорил восточный берег Меотиды и меотов, правителем которых был царь Сомак, и основал две мощные крепости по обоим берегам Киммерийского Боспора.

Затем Диофант отплыл домой, поручив одному своему сыну, Неоптолему, заниматься делами Ольвии и территорией к западу от нее, а другому сыну, Архелаю, — делами новой понтийской империи в северной части Понта Эвксинского. Задание царя было выполнено с блеском: трофеям не было числа, понтийская армия могла теперь пополниться несметными скифскими ордами, открывались захватывающие дух перспективы для торговли. Обо всем этом Диофант доложил молодому царю, гордо восседающему на троне; молодой же царь, воспылав завистью и убоявшись, велел казнить Диофанта, своего дядю.