Ясновидец Пятаков - Александр Бушковский

на синкопе! Послушайся Лолиту Харитоновну! Стаккато! Вот так!» Лолита ему нравилась.

Дмитрий Иванович прыгал со мной на скакалках, считая тысячами обороты, бегал со мной кроссы в парке и ощутимо, хотя и терпимо лупцевал в спаррингах, заодно обучая пресекать борцовские проходы в ноги. Зачем ему всё это было нужно, я и теперь не понимаю до конца. Возможно, он, очкарик, как и я, мечтал о справедливости, которой нет на свете?

Он радовался, как Виктор Франкенштейн своему детищу, когда привёл меня в спортзал к самбистам и предложил им одолеть меня по любым правилам – бокса ли, самбо ли, карате или борьбы нанайских мальчиков. Но только одно условие: схватки будут происходить не на ковре, а на полу. На улице ведь маты не постелены, не так ли? Амуниция у нас будет одинаковая. Трусы-майки и снарядные перчатки. Боксёрские ботинки или самбовки. Ну, если хотите, можете надеть свои куртки. Зачем нам дутые шестнадцатиун-цовки и защитные шлемы, мы же мужчины. А для мужчины что всего дороже? Шрам на роже!

Самбисты посмеялись саркастически и согласились. Их было, помню, вместе с тренером Артуром тринадцать человек. Несчастливое число. «Разбежались, как апостолы!» – усмехнулся после Дмитрий Иванович. Мне послышалось, усмехнулся он с горечью.

Первый мой противник, Игорь, был у борцов середнячком, но сомнений в собственной победе у него не наблюдалось. Он промахнулся в меня раз, промахнулся другой и нетерпеливо кинулся вперёд, чтобы схватить меня и бросить на пол, да пожёстче. Всё было так, как предсказывал физик, я прекрасно видел бодательное движение соперника головой вперёд. Головой, которую он по борцовской привычке не защищал. Мне только и оставалось, что сделать полшажочка влево и встретить его левым боковым. Тут надо пояснить, что снарядные перчатки напоминают плотные кожаные варежки, они утягивают кисть и делают кулак ещё опаснее. Кулак становится похож на камень, а ты им бьёшь и не боишься размозжить костяшки пальцев.

От первого удара мой соперник сознания не потерял, но по инерции провалился вперёд, совершенно забыв о защите. Его, мужественно пытающегося сфокусировать взгляд и утвердиться на ногах, шатало. Артур сказал мне: «Стоп!» Скула оппонента на глазах заплывала отёком, и тренер добавил: «Достаточно, Игорь!»

Самбисты притихли.

Вторым вызвался молодой горячий парень Юра. Самбо он занимался недавно, но был одарённым и делал большие успехи. Сейчас он вознамерился порхать, как бабочка, и жалить, как оса. Юра верил, что своими чрезвычайно активными передвижениями мешает мне прицелиться, и был очень удивлён, а скорее даже поражён, что у сутулого очкарика такие длинные руки. Я стукнул его на скачке́ по рёбрам чуть правее солнечного сплетения, он согнулся пополам и быстро сел на пол. Потом тихо прилёг на бочок. Дышать он не мог примерно минуту, лицо его запунцовело, а глаза наполнились слезами.

Тишина возросла. Я ощутил подлый кураж и вызвал своего главного обидчика Сергея такими словами: «Серёжа, может быть, ты следующий?»

Разве мог Сергей не выйти? Он был самым опытным противником и учёл ошибки своих товарищей. Вообще, имя «Серёжа» вызывает впечатление серьёзности. Серёжа понимал, что у него есть шанс только в борьбе, а для этого ему нужно меня уронить. Его молниеносный проход в ноги был хорошо замаскирован, к тому же от боковых моих ударов он защитил голову руками. Мне пришлось пнуть его коленом навстречу, и, кажется, я сломал ему нос. По крайней мере, что-то хрупнуло, и кровью он закапал весь спортзал. После этого тренер Артур прекратил кумитэ. Да и желающих сразиться не осталось.

Слухи расползлись по школе и из школы, как таракашки из кухонной раковины. Родители Серёжи устроили скандал. Артуру объявили выговор, а физика ещё и премии лишили, даже чуть не уволили, и то лишь потому не уволили, что физик в школе был один. Он ходил, скрывая улыбку, и вполголоса напевал на мотив песенки Труффальдино из Бергамо: «Очкарик превосходство утверждает, а я всегда за тех, кто побеждает!»

Мне запретили тренироваться с Димой, и я пошёл к Лолите Харитоновне на фортепиано. Нужно же было чем-то заниматься, да он и сам посоветовал. На первом же уроке она стеснительно, но подробно расспросила меня об инциденте с борцами, затем о моих тренировках с Дмитрием Ивановичем, а уж потом и о нём самом. Мог ли я не рассказать ей о синкопах и стаккато? Нет, не мог! Я рассказал, она смутилась. Тогда мне вздумалось опять увидеть физика и с целью продолжения занятий боксом шантажировать его тем, что я владею информацией о Лоле и её интересе к нашему виду спорта. Он тоже застеснялся и порозовел, почти как Юра на полу, а ведь он старше Лолы лет на десять!

Я видел их спустя два дня в кафе «Горячий город», шёл мимо и узрел через окно. Это было тёплым вечером, они сидели друг напротив друга без очков, и на столике у них таяло в креманках мороженое. Лолита была в кудряшках и с открытыми плечами, а Дима в легкомысленной рубахе под элегантным пиджаком, хотя уроки физики он ведёт в хемингуэевском свитере. Она что-то рассказывала ему, смеясь и жестикулируя, а он не сводил с неё восхищённых глаз, и выражение его лица было очень серьёзным. Он словно думал: «Вот это я влип!» Мне пришлось отвернуться и ссутулиться круче обычного, но, подозреваю, они и в очках бы меня не заметили…

Зато потом Лолита научила меня тренькать на гитаре. Она помимо фортепьяно, по собственному признанию, пощипывала струны. А у меня осталась шестиструнка от отца, и я хотел играть, как Пако де Лусия. Пока я служил промежуточным звеном между физикой и музыкой, я брал поочерёдно уроки бокса и гитары. Когда мне удалось освоить три аккорда, я попросил её показать, как играть одну волшебную песню. «Какую же?» – спросила Лола. «Песенку сентиментального боксёра!» – сурово сказал я, и она расхохоталась счастливо.

Искусство бокса и умение бренчать на шестиструнке мне и в армии сослужили добрую службу. Избегая гипербол и помня наказ Чингисхана, скажу, что однажды я дрался семнадцать раз за неделю. Четыре дня дважды и три дня трижды. Причём это были не школьные забавы, а необходимое условие существования в агрессивной среде. Условие существования крыс в бочке, где выход один – победа любой ценой. Поутихла эта эпопея лишь тогда, когда я табуреткой разбил голову вражескому вожаку Омару по прозвищу Лангуст, а сам попал в санчасть со сломанными рёбрами. Мне ещё повезло, что драться приходилось только со своим призывом, а дембеля не вмешивались, поскольку им я по ночам играл в