Следователь и Колдун (СИ) - Александров Александр Федорович

«М-да, — подумал Фигаро, — дела… А вот скажите, Артур, — как вы, действительно… эм-м-м… ну… собрали королевскую династию? Это ж ни в какие ворота не лезет: взять семь человек, а потом из них сделать нечто среднее, да еще и так, чтобы будущий король ничем не болел, мог не спать неделями и жил двести лет…»

«Вы думаете, я что-то в этом соображаю? — в «голосе» призрака явно чувствовалось ехидство. — Ну, то есть, я, конечно, могу рассказать в общем: клонирование, там, генетическое микширование… Все делалось на привозной аппаратуре»

«И вы, конечно, полистали руководство и за неделю поняли, как она работает?»

«Фи! Нет, конечно! Мы привезли сюда также и специалистов»

«А… Ясно. Зажгли у них перед носом шаровую молнию…»

«Ну что вы прямо как… Нет. Мы их пригласили»

«И вы пытаетесь меня убедить, что человек, живущий в месте, где есть подобные устройства… черт, да это же круче любого колдовства!.. Что такой человек захочет переехать сюда, к телегам и дровяным печам? Простите, но я вам не верю»

«Эх, Фигаро, — Артур снисходительно вздохнул, — ничего вы не понимаете… Вот как вам объяснить, что такое жизнь одинокого генетика в городе, где двадцать миллионов жителей и никто никого не знает лично? Как вам рассказать об ипотеке, о жесткой цензуре, принудительной толерантности, о жизни в обществе, где каждое свое слово нужно три раза фильтровать, дабы не обидеть любителей собак, защитников бурых шиншилл, левшей, правшей, феминисток или, не дай боже, верующих? Вы этого просто не поймете. А люди, которых мы приглашали сюда, рыдали от счастья… А, да — у них там колдовства не было. Мы им, как вы изволили выразиться, «зажигали перед носом шаровую молнию», так у людей от восторга башню сносило напрочь… Эх, друг мой, радуйтесь, что не понимаете ничего из того, о чем я говорю…»

— …так, замечательно. — Комиссар Пфуй что-то записал в своем блокноте и принялся заново набивать трубку. — Отличные ответы на дополнительные вопросы, госпожа Шанталье. Ваше «идеально» вполне заслуженно. Но вы не уточнили один момент: почему вы выбрали для своей работы именно «Уральский эксперимент»? Была ведь еще и какая-то личная причина, м-м-м?

— Да… — Шэн кивнула, — сейчас попробую ответить… Дело в том, что работая с фотокопиями бумаг Квадриптиха — с теми, конечно, к которым мне дали доступ — я нашла кое-что… интересное. Понимаете, компания Мерлина искала прирожденных управленцев. Тех, кто способен ассоциировать себя с большой группой людей, стать, так сказать, головой государства… Но была еще одна маленькая группа, упоминания о которой встречаются в документах «Уральского эксперимента». Речь о людях, которые… Как бы выразиться… Не превращались в животных в критической ситуации, но и не стремились к власти. Эти люди в любых условиях сохраняли человечность, стараясь помочь другим, поддержать, успокоить… Тут есть упоминания, — она полистала свой доклад — об одном старом алхимике и одном священнике…

— Да-да, я понял, о ком вы говорите, — кивнул комиссар, — Рене Штольф и Зигмунд Ашэр. Первый умер, отказываясь от еды в пользу женщин, а второй стал, своего рода, духовной поддержкой для участников эксперимента… И что вас так взволновало?

— Понимаете, — Шэн прикусила губу, — эти люди… Они были очень добрыми. Это были хорошие, честные люди, которым не наплевать на других. Почему тогда Квадриптих не… не использовал их биологический материал при создании Линии крови? Ведь нашим королям, при всем уважении, не помешала бы капелька доброты…

— А, вы об этом… — Комиссар вздохнул, и, плотно сжав губы, расправил свои роскошные усы. — Дело в том, госпожа Шанталье, что доброта — индивидуальное качество. Личностное. Добрый человек не может перестать быть добрым и, самое главное, не умеет быть добрым избирательно. А Правитель — Пфуй выделил это слово интонацией — при всех своих великолепных моральных данных, должен уметь в любой момент отрешиться от своего «я» и включить, так сказать, государственное мышление. Спрятать себя поглубже, и выдвинуть на передний план Руководителя способного принимать жесткие решения. Стать государством. Понимаете?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Кажется, да. — Шэн коротко кивнула. — Но, мне кажется, Квадриптих, все же, как-то использовал и наследие этих людей. Просто… для чего-то другого.

«Умная девочка, — прошелестел в голове следователя психический шепот Артура. — Очень, очень умная девочка…»

- Ну? — Фигаро быстро огляделся по сторонам, — Что ты хотел мне показать?

Конрад, который изо всех сил делал вид, что читает газету, бросил короткий взгляд на двух первокурсников, осаждавших администратора Анну и прошипел:

— Сейчас, сейчас… Пусть уйдут.

— …но я же сдавал! — низенький парень, почти мальчишка с легким пушком на верхней губе, едва не плакал, копаясь в каких-то мятых бумажках. — Вот, у меня записано: «Алхимия» Эрнесто Валентайна, первый том. Ну проверьте, пожалуйста!

Однако Анна была неумолима.

— Нет, — голос администратора был холоден как сабельная сталь, — вы не сдавали. Выдача записана, а сдача — нет. Библиотечные списки у меня на руках. Где ваш отрывной корешок?

— Ну… — по щеке первокурсника скатилась одинокая слеза, — я еще посмотрю… Может, дал кому-нибудь…

— Ладно, — Анна внезапно смягчилась, — в случае утери учебника вы можете заплатить штраф и получить новый в течение суток. Распишитесь в бланке и возьмите квитанцию.

— А… А какой штраф? — голос парнишки задрожал.

— Пять медных империалов. Два из них вернется к вам в стипендии следующего месяца.

— О! — первокурсник задохнулся, — о, так это же… Это прекрасно! Я… Я, конечно… дайте бланк… Простите… Пять медяшек — легко! Извините еще раз…

— Ничего. И помните: в следующий раз в случае утери учебника сумма штрафа удваивается.

…Дождавшись пока студенты решат все свои дела с Анной, Конрад дернул Фигаро за рукав и сказал:

— Пойдем. Только смотри, чтоб за нами никого!.. Хотя тут сейчас столпотворение и всем на нас пофиг.

— Это точно. — Следователь проводил взглядом маленькую группку старшекурсников в черных робах, спешащую к главному выходу. — А куда мы…

— Узнаешь. Тс-с-с!

К удивлению Фигаро Конрад не последовал за «старшаками», а поволок следователя к одной из номерных дверей Академии: строгой панели черного дерева с серебряной семеркой вписанной в тонкий овал. Фигаро открыл, было, рот, но затем решил, до поры, заткнуться.

Их встретил широкий темный коридор, освещенный тонкими факелами, коптящими в держателях, выполненных в виде жутковатых костяных запястий. Высокие стрельчатые окна по правую сторону были плотно задрапированы бордовым бархатом (по одной из студенческих легенд заглядывать за занавеси было ни в коем случае нельзя: увидишь, что там, за окнами — сойдешь с ума), слева тянулись каменные арки дверей, похожих на тюремные. Это коридор тоже нравился следователю; он был таинственным и тихим, словно сказочный замок из книжек про вампиров. Приятная, щекочущая нервы жуть.

…Они прошли через дверь с цифрой «40», затем поднялись по узкой лестнице, свернули в коридор номер 203, а затем, почти сразу, миновали дверь с номером «30». Следователь нахмурился: хотя он и был уверен, что, в случае чего, выберется отсюда, цифры и повороты мелькали с прямо-таки ужасающей скоростью.

Конрад, впрочем, похоже, твердо знал маршрут. Он спокойно шел, время от времени посматривая по сторонам и бормоча себе под нос: «…триста два, потом десять и два-цэ…». Лишь однажды, у высокой колонны, зачем-то воткнутой прямо в пол посреди лестничного пролета, он замешкался и сверился с какой-то бумажкой, которую достал из внутреннего кармана куртки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Коридоры вокруг, тем временем, становились все причудливее и запутаннее. Все чаще попадались двери без номеров или с номерами нарисованными мелом, все реже можно было увидеть на стенах таблички указателей и карты-схемы с подписью «При пожаре следовать за красными стрелками!». Особенно тревожили воображение следователя редкие следы былых посещений этих мест людьми: пустая и пыльная винная бутыль у стены, раздавленный окурок на лестнице, обломок швабры… Эти отметины чьего-то давнего присутствия походили на вешки оставленные скалолазами у вершины неприступной горы; они и нервировали и успокаивали одновременно.