Трудовые будни барышни-попаданки 4 - Ива Лебедева

хотел разбить у меня зеркало головой несчастного мальчишки.

— Ну да, — кивнул муж. — И конечно же, сбежались все, от гостей до прислуги. Даже не спрашиваю, а кто в лавке остался — кто наблюдал за помещениями, куда гостям вход воспрещен? Никто. Ты с тех пор была в конторе-кабинете?

Эх, Миша мой — Пуаро, только усы покороче. Сама об этом подумала, но не решилась бросить гостей.

— Если бы гаденыш поджег кабинет, то мы бы узнали через пять минут, а если он нассал на ковер, убрать не поздно, — беспечно заметила я.

— Пошли, — сказал муж с обычным спокойствием, как всегда, когда предстояло какое-то очень неприятное, но неизбежное дело.

И мы направились по коридору. Идти не так далеко, но на душе стало муторно и пакостно. Будто идешь в ограбленную квартиру.

Дура я или не дура? Кабинет был конторой-дублем основной конторы в соседнем корпусе и запирался только на ночь. В другое время, если бы я отошла, а гость направился в кабинет, любая горничная вежливо поинтересовалась бы, куда он идет, и сопроводила в приемную, подождать. В кабинете брать особо нечего — деньги, бумажные и звонкие, акции компаний и прочие компактные ценности, включая, между прочим, некоторые чертежи, хранились в несгораемом, невзрываемом и невскрываемом шкафище с цифровым замком.

Так что незваный визитер мог только нагадить. Вот понять бы как.

В коридоре уже были зажжены газовые лампы. Нет, их изобрела не я, а господин Кулибин. Наш всеобщий любимый «дедушка Иван Петрович». Мы застали самый излет его жизни в Нижнем, но сумели продлить ее уже почти на шесть годков. Спасибо доктору Пичугину и новому смыслу, который получил старый изобретатель на склоне лет.

Я разглядела чуть приоткрытую дверь в кабинет и печально кивнула: да, кто-то был.

— Вряд ли на пороге граната-растяжка, — сказал муж, уловивший мою эмоцию, — но войду первым.

Когда я вошла, супруг уже засветил все лампы, бормоча: «При осмотре нужно паникадило». Я улыбнулась. Он всегда так говорил, зажигая и люстру, и настенные светильники, когда мы жили в эпоху электричества.

— На полу чисто, — заметила я.

— Так-так, — бормотал дорогой, тяжело дыша, как сеттер, рвущийся с поводка. — Каждый прокурор — немного опер. Сейчас вспомню вчерашний вечер в этом кабинете… Что же исчезло… Ничего не исчезло, зато появилось. И кого эта дрянь хотела провести?

Супруг вскочил на стул, провел рукой по третьей полке и с победным уханьем спрыгнул, держа в руках папку.

— Торопился, крысеныш! Нет бы подальше засунуть — думал: закину повыше и наутек. Так-то ничего серьезного — устав какого-то тайного общества с цареубийственными целями. После прочтения — сжечь.

— Есть еще кое-что, — заметила я без энтузиазма. — Записка на столе. Читай, дорогой.

«Я долго терпела, помня о нашем совместном попечительстве, но терпению пришел конец. Если вы еще раз примете моих детей в вашем доме, вас ждет жизнь в нижегородском поместье без права выезда, а вашего мужа — Сибирь».

— Что скажешь? — спросила я.

— Думал, с коньяком на сегодня покончено. Ошибся, — ответил муж.

Глава 16

— Эмма Марковна, вам чаю здесь подать или в салоне?

— Здесь. Спасибо, милая!

Хорошо, когда твои привычки известны тем, кто о тебе заботится. Еще не успев ответить, я ощутила запах бергамотовой отдушки. Умница Настя, задала стандартный вопрос, ответ на который знала сама. Потому и вынесла чай на палубу, в большой толстой глиняной кружке, чтобы я наслаждалась им как можно дольше. Пока солнце не сядет в ладожских волнах. Солнце в эту пору не ежедневная радость. Так что я готова потерпеть качку средней дискомфортности. Вот закроют тучки небо — тогда в салон.

Настя — моя незаменимая походная горничная, секретарь, компаньонка. Внебрачная дочка помещика Орловской губернии, при рождении зачисленная в крепостные. Папаша продал мне имение и отбыл проигрывать выручку, бесповоротно забыв о плодородной, но неухоженной вотчине и ее обитателях. Немного спустя выяснилось, что управитель — смягченный вариант сексуального хищника Ласкайки, сторожа из другого поместья. Настя написала мне письмо, я приехала, приструнила абьюзера, а девочку забрала с собой. С той поры Анастасия подросла, подучилась, вышла замуж, в кармане у нее вольная, но воспользоваться свободой не спешит. В усадьбе она не особенно заметна, помогает с корреспонденцией в конторе, а вот в поездках незаменима. Хоть найти мастера-каретника и проследить за починкой, хоть с чиновником договориться, хоть чай подать, а еще простейшие основы самообороны знает.

Но как же я решилась оставить Новую Славянку в разгар столь тревожных событий? Потому и решилась, что основной фактор проблем и тревог — я сама. Без меня оба царевича в усадьбу не пожалуют, а их решительная maman подумает, что меня напугала. Уехала Эмма Марковна, не обустраивать ли Голубки перед грядущей ссылкой?

И пусть думает. Вот что нужно мне в последнюю очередь, так это репутация отчаянной головушки.

Мысленно опять разложила карточную колоду, сосредоточившись на козырной даме пик — матери действующего царя и его преемника. Очень любопытная особа. Родилась в Штеттине, в том же замке, что ее свекровь — будущая Екатерина II. Сложись обстоятельства иначе, повторила бы ее судьбу — стала бы правящей императрицей. Увы, Павел Петрович подпортил ее перспективы: принял закон, по которому править — царским сыновьям, а царской вдове — в последнюю очередь.

Пока был жив супруг — смирение, четкая идеология женской подчиненности, подкрепленная стихом с характерным названием «Philosophie des femmes»: женщине положено вести хозяйство, блюсти прислугу, воспитывать детей, а вот серьезное мужское образование ни к чему. В жизни — покорность этой «философии», полная подстройка под мужа, вплоть до показного равнодушия к его любовницам. Чемпионка среди цариц по деторождению — четыре сына, шесть дочек. Так еще этот рыцарь курносый, когда узнал, что после десятого ребенка — Михаила — супруге рожать опасно, сбежал с супружеского ложа окончательно. Мария Федоровна и это простила, а когда Павел погиб, велела перевезти окровавленную кровать во дворец в Павловск. Всей стране, всей Европе был зачитан официальный некролог с диагнозом «апоплексический удар», а вдова-царица держала у себя неоспоримую отрицающую улику, кто ей указ?

Когда овдовела, обрела самостоятельность. Свой двор — доходы, штат, не такие и маленькие возможности. Следила за нравственностью невестки — Елизаветы Алексеевны. Что случилось с ее любовником, кавалергардом Алексеем Охотниковым, уже не восстановить: то ли цирроз печени, то ли нож. В