Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью - Хельмут Альтнер

— Войска Зейдлица!

Мы целимся, как нас учили, в туловище, и стреляем. С тыла подходят танки и подкрепление. Мы наступаем, все время стреляя. Русские и войска Зейдлица отступают, сначала медленно, затем быстрее и, наконец, бегут. Мы уже почти не целимся. Расстреливаю магазин за магазином, и скоро казенная часть раскаляется от стрельбы докрасна.

Раненый поднимает руку:

— Товарищ, помоги!

У него черно-бело-красная нарукавная повязка. Мы бежим дальше.

Приближаемся к первому ряду траншей и останавливаемся, не желая идти дальше. Траншеи занимает подкрепление. Раздается случайный выстрел. Появляется командир роты и ведет нас с собой. Возвращаемся.

Мертвые лежат между воронками, многие из них в серой полевой форме. Почти все немцы, некоторые со свастиками на груди, некоторые с черно-белокрасными нарукавными повязками. Поблескивают медали. Теперь они лежат друг подле друга, успокоившись и примирившись в смерти.

Мы подавлены и измучены. Внутри пустота. Все надежды утрачены.

Ночью возобновляется рытье окопов, и обвалившиеся траншеи восстановлены. Я оказываюсь в траншее со стариками и Штрошном, оставшихся ветеранов присоединили к нашему отделению. Вчера еще было 140 человек, сегодня нас лишь 110. Несмотря на безнадежность борьбы, мы остаемся в эпицентре сражения.

Вглядываемся в ночь над автоматами, казенная часть которых холодна как лед. Я установил автомат прямо перед собой. Ночь прохладна, и я хожу по траншее, чтобы согреться, ладонью прикрывая огонек сигареты.

Вспыхивает где-то совсем рядом. Поле освещается мертвенно-белым светом, воронки смотрят в небо, словно огромные пустые глазницы. Свет гаснет, и снова опускается темнота, еще чернее, чем прежде.

Со всех сторон слышен стук лопат. Где-то иногда гремит выстрел, затем снова все стихает. Фронт прорван на севере и на юге, и мы — последний островок сопротивления врагу. Наши фланги смяты и на севере, и на юге, противник уже далеко проник в наш тыл.

Полночь. Время тянется очень медленно. Еще шесть часов караула. На сей раз караул длится всю ночь. В траншеи отделения приходит Гейнц. Мы садимся на ящики от боеприпасов и разговариваем, думая о том, как неторопливо идет время. На наших лицах пролегли новые морщины. Внезапно из детей мы стали взрослыми, едва ли не стариками. Мы поняли, что научились убивать, но разучились плакать.

Четверг, 19 апреля 1945 года

Ночь никак не кончается. Штабс-фельдфебель проходит по траншее и проверяет нас. Я вовремя бужу заснувшего Штрошна. Затем мы снова встаем и по очереди ходим по траншее, чтобы не заснуть. Я вхожу в соседний блиндаж, чтобы чиркнуть спичкой. Затем мы по очереди ложимся спать. Луна в небе похожа на призрак. Слышится звон котелков, и я снова бужу Штрошна. Мы снова занимаем позицию возле пулемета. Наши лица осунулись и измождены. Гейнц приносит котелки с горячей едой, которую мы жадно пожираем.

Наши убитые похоронены на кладбище. Веселый белокурый Биттрих, которому недавно исполнилось семнадцать лет. Он родом из Восточный Пруссии, его отец — государственный служащий. Тихий, плотный и широколицый Григат из Померании. Общий любимец Родер, который даже в самых трудных обстоятельствах умел пошутить и всегда мог раздобыть какую-нибудь еду. Теперь они лежат здесь, словно спят, тихие и спокойные, воссоединившиеся в смерти с детьми и отцами семейств. Их аккуратно опускают в братскую могилу. Бросаем горсть песка на усопших как последнее «прости». Скоро над могилой образуется невысокий холмик.

Ухожу, оставляя двадцать три человека — двадцать три товарища, спящих последним сном. Им повезло больше, чем нам, тем, кто вынужден и дальше убивать и ждать смерти. От семи других наших товарищей не осталось и следа. Они разорваны на куски залпами сталинских органов.

Стоим и вглядываемся в ночь. Медленно занимается рассвет.

Вновь резко обрушивается орудийный огонь, вражеские пушки бьют прямо по нашим траншеям. Все взрывается и оглушительно свистит. Осколки летят вокруг нас, жужжа словно пчелы, смертоносные пчелы. Заградительный огонь идет в тыл. Поднимаем головы.

По полю бегут человеческие фигуры. Неужели русские? Вставляем в пулемет патронную ленту и открываем огонь. Грохочут залпы. Мы спокойны, совершенно спокойны. Слева в траншею подходит подкрепление. Перед нами бегут солдаты, преследуемые русскими. Мы берем автоматы и отступаем в старые траншеи нашего отделения, где все готово к бою, сжимаем оружие до боли в руках.

Солдаты убегают по дороге, она полностью запружена. Неужели все кончено? Русские зашли в ближние тылы. Впереди продолжается сильный обстрел из автоматического оружия. Понемногу светает, и медленно восходит солнце. Войска по-прежнему бегут.

По дороге мчатся танки, с них спрыгивают и занимают боевые порядки солдаты войск СС. Бегущих солдат останавливают и окружают.

— Вперед марш!

Их делят на группы и безоружными гонят вперед, подгоняя танками. Сзади и справа от нас в поле стоит танк и стреляет, посылая смерть врагу.

Наш унтер в большой стальной каске и с автоматом в руках выбегает на дорогу. Широко расставив ноги, он останавливает бегущих солдат, которые продолжают отступать. Отходят раненые, но даже их снова гонят вперед. Молодой унтерштурмфюрер СС загнал танк в кювет и бегает с пистолетом, сгоняя солдат в кучу.

Нам нужно забраться на танк, который мчится вперед, в то время как другой танк идет сзади, чтобы не дать никому спрыгнуть.

Постепенно все утихает. Огонь из стрелкового оружия свидетельствует о яростной схватке, он то вспыхивает, то снова затихает. Я спускаюсь к воде и утоляю жажду.

К одиннадцати часам ситуация стабилизируется, атака отбита. В траншее остается часовой. Я остаюсь в карауле и ложусь в траншею, глядя на небо. Надо мной, жужжа, пролетает жук, ветер колышет траву.

Русские открывают заградительный огонь. Низко пролетающий самолет сбрасывает бомбы на шоссе. Снаряды тяжелой артиллерии рвутся в орденском замке, где над деревьями вспыхивает огонь.

Когда я подхожу к блиндажу, гремит разрыв, и я стремительно влетаю внутрь. У входа образуется свежая воронка.

В нашу траншею приходит командир батальона и обращается к нам:

— Продержитесь еще двадцать четыре часа, товарищи! — говорит он проникновенным голосом. — Гитлер издал приказ: «Продержаться еще двадцать четыре часа, и в войне настанут большие перемены!

Подкрепление готово. Скоро прибудет чудо-оружие. Пушки и танки разгружаются тысячами. Товарищи, продержитесь еще двадцать четыре часа! Мир с британцами. Мир с американцами. На Западном фронте пушки молчат. Армия Запада идет вам на помощь. Она поддержит вас, героев, мужественно сражающихся на Восточном фронте. Тысячи британцев и американцев предлагают присоединяться к нам, чтобы уничтожить большевиков. Сотни британских и американских самолетов готовы принять участие в сражении за Европу. Товарищи, продержитесь еще двадцать четыре часа! Черчилль уже в Берлине, он ведет со мной переговоры».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});