Журнал «Вокруг Света» №11 за 1980 год - Вокруг Света

— высшая власть в общине принадлежит казацкому кругу, в который входят все совершеннолетние члены общины мужеского пола;

— исполнительная власть возложена на атамана, который избирается кругом на год и может быть смещен раньше срока в случае серьезной провинности;

— судебной властью является также круг, и решения его обязательны для каждого члена общины;

— заработок все сдают в войсковую казну; из нее каждый получает 2/3 заработанных им денег; остальное идет на школу, церковь, помощь больным, престарелым, на вооружение войска;

— если муж обижает жену, она, с разрешения круга, может покинуть его, а муж наказывается кругом.

Были заветы и особого свойства, продиктованные условиями жизни на чужбине:

— брак может быть заключен только между членами общины;

— всякие ссоры с турками запрещены, общение с ними разрешается только по необходимости (дела торговые, военные, уплата налогов и прочее);

— ни один член общины не может отлучаться из нее в одиночку;

— в случае войны казаки выступают на стороне турок, но подчиняются только своему атаману.

Есть среди заветов и совершенно удивительные для того времени:

— наживать добро можно только трудом;

— грабеж, разбой, убийства недопустимы и караются, по решению круга, смертью;

— даже на войне казак не должен грабить, ибо нажитое таким путем добро неправедно;

— церковь в общине не автономна; она подчиняется кругу; поп, отказывающийся выполнять решения круга, может быть изгнан и даже убит;

— шинков (кабаков) в общине быть не должно, «чтобы народ не пропал».

Занимались некрасовцы исконно казацкими промыслами — охотой, рыболовством, разводили скот.

Писаной истории этого крохотного государства 1 не существует.

1 Община действительно была небольшой из тысячи домов при создании поселка ко второй половине XIX века осталось не больше трехсот; эпидемии чумы и холеры при отсутствии медицинской помощи сделали свое дело.

Не было у некрасовцев своих летописцев. Но память народная сохраняла легенды и «бывальщины». Вот почему, говоря о некрасовцах, так часто приходится обращаться к фольклору. Помогают и рассказы сегодняшних некрасовцев о том, что сохранялось веками до последних дней, о том, например, как происходили собрания круга.

...Еще с вечера обходит поселок есаул (тоже выборная должность, от громкого офицерского чина осталось одно название; у некрасовцев это просто посыльный, курьер), стучит в каждое окно:

— Атаманы-молодцы, не расходитесь, не разъезжайтеся по свету, а кто куда пойдет или поедет — десять лиров войсковой приговор.

Бывали штрафы и крупнее, все зависело от важности вопросов, подлежащих обсуждению.

Атаман приходит на площадь первым, садится на завалинку, вокруг него старики. Постепенно собираются и остальные.

Атаман объявляет подлежащий рассмотрению вопрос.

— Как рассудите, атаманы-молодцы? — и снимает шапку. Это имеет двоякий смысл: во-первых, свидетельствует о его уважении к кругу как высшему органу власти, во-вторых, служит сигналом к началу прений.

Когда наконец стороны приходят к согласию, круг выслушал всех желающих, атаман надевает шапку. С этой минуты он снова власть. Подзывает есаула, формулирует ему только что вынесенное решение, тот во всеуслышание повторяет его.

За большие провинности атаманов сменяли. А за малые? Как и всех прочих, секли. Тут же, на площади. Приговор круга приводил в исполнение есаул, если обида нанесена всей общине, а по «частному иску» — обиженный. Эта процедура тоже имела определенные традиции. Особо важным считалось «не подать голоса», не проявить слабости. Казак, закричавший под розгами, не мог рассчитывать на уважение общины, на выборные должности. Обычай предусматривал и благодарность кругу. Наказанный атаман кланялся на все стороны: «Спаси Христос, что поучили!» — и только после этого надевал шапку. Тут же казаки извинялись перед властью: «Прости, Христа ради, господин атаман!» Атаман, уже застегнутый на все пуговицы, при шапке, свысока бросал: «Бог простит...»

В 1864 году на Майносе побывал русский путешественник В. Иванов-Желудков. Уже тогда об «Игнат-казаках» ходили легенды, причем в России, где не очень-то любили вспоминать о них, легенды самого мрачного свойства. Говорили, что посторонних они к себе не пускают, живут в запустении, как дикари, топят по-курному. Рассказ «русского европейца», тоже не лишенный тенденциозности, тем не менее опровергает эти домыслы.

...Встретили его в Бин-Эвле радушно. В каждом доме одна и та же картина: «Хата так чисто выбелена, будто она выточена в куске мела или мрамора. Глиняный пол гладок и чист, как не знаю что».

В разговоре с казаками затрагивает он политические темы. Здесь хозяева абсолютно несведущи, они незнакомы даже с самыми важными событиями внутренней жизни Турции. О Европе знают только, что там «ерманец живет».

— Видаетесь вы с донцами? — спрашивает путешественник.

— В войну видаемся, да какое же это виданье?

— А не совестно биться с ними?

— А мы и не бьемся, мы через них палим, они — через нас, а убивства нет. Как можно нам с ними биться — мы свои, — отвечают некрасовцы.

Казачки потчуют гостя старинными русскими блюдами, «каких и в лучших московских трактирах не сыщешь», поют песни, рассказывают «бывальщины» и «побаски». Вот одна из этих колоритных историй, причем гостя честно предупредили, что это, «по всему видать, не бывальщина»:

— Игнат был большой боярин. Звали его Некрасой оттого, что у него зубы во рту были в два ряда. Как царица увидала впервой Игната, так и всплеснула руками: разорит, говорит, энтот человек мое царство, недаром зубов столь много. И стала засылать сватов к Некрасе: женись, говорит, на мне, царем будешь, а не то я тебе голову отрублю. А коль так, говорит Игнат, то спасибо тебе на хлебе, на соли, на твоем царском жалованье. Взял народ и пошел...

Так жила эта экзотическая республика, в начале XVIII столетия отказавшаяся от «неправедного добра», награбленного у неприятеля, и до нашего века сохранившая телесные наказания. Но через 130 лет после исхода в замкнутом мирке Бин-Эвле происходит то, с чем знакома любая цивилизация: община делится на богатых и бедных.

Турецкие власти в отношении некрасовцев вели себя так же, как и русские цари. С одной стороны, прекрасные солдаты, честнейшие люди (именно «Игнат-казаки» во время военных действий охраняли войсковые кассы и гаремы), с другой — весьма непокорный народ, не признающий ни аллаха, ни судов, ни начальников. Пытались призывать их в турецкую армию: «мы — казаки, нам в аскеры (солдаты) дороги нет», — и предпочли выплачивать громадные налоги за освобождение от воинской повинности в мирное время. Пытались ввести преподавание на турецком языке: «мы — казаки, нам к тоим школам дороги нет, мальцы по-нашему пусть гутарят», — и снова откупились. В сороковых годах прошлого века власти стали активно продавать земли вокруг казачьего поселения, надеясь, что это приведет к ассимиляции. Чтобы сохранить «простор», община разрешила своим членам покупку земель.

И началось... Землевладельцы богатели небывалыми для Бин-Эвле темпами. Им не хватало рабочих рук, а турок нанимать нельзя — и тогда казак на казака начал работать, получать деньги из рук брата. Это уже было нарушением заветов Игната.

Происходит это разделение, иллюстрирующее положения политической экономии, в третьем-четвертом поколении ушедшей с Дона «голутьбы». Но своих кулаков, богатеев некрасовцы называют верховыми и домовитыми.

«У верховых глаза в желудке», «Домовитый заветы Игната решит», «Без труда человека нет, одни собаки да верховые, — вот поговорки, появившиеся в то время. Раскол между домовитыми и рыбарями («настоящий казак труд любит, он рыбалит») со временем усиливался.

В 1962 году круг обратился к Советскому правительству с просьбой разрешить казакам вернуться на родину «со старыми и малыми», всей общиной.

Более двухсот пятидесяти лет эмиграции остались позади.

— У нас добра много было. Да нас пугали, что не перевить. В Советах, говорят, все отымут. Кому из турков задешево отдали, кому и так, — неторопливо, нараспев рассказывает Елена Харлампьевна Златова.

Она сидит на скамеечке перед своей хатой, крепкая еще старуха, сохранившая девичью выправку. Каждый день, как спадет жара, собираются здесь товарки-соседки, знающие друг друга с детства.

— Потому для музеев да выставков мало чего осталось, — явно сожалеет она. — А теперь у нас все по старому. Все-о-о по-старому.

— Что — по-старому?

— Опять добра много. Хочите — хочь кипятильник возьмите, хочь стиральную машину. Еще-о-о купим.

Последние слова относятся к моим спутницам — научным сотрудникам Старочеркасского историко-архитектурного музея заповедника казачьего быта Татьяне Синельниковой и Лидии Жуковой Елена Харлампьевна очень удивлена, что ступки старинные они «подбирают», а стиральной машиной не интересуются — «она ж вантажнее».