За нами Москва! - Иван Кошкин

— Чего тут думать? Воротом его дергать надо. Сколько в нем весу-то?

Волков резко развернулся и посмотрел на Берестова, в обязанности которого входило обеспечивать безопасность переправы.

— Товарищ старший сержант, — напряжение в голосе говорило, что комроты уже дошел до последнего градуса раздражения, и сейчас кому-нибудь не поздоровится, — товарищ старший сержант, почему у вас посторонние по позиции слоняются?

— Ну здрасте, — удивился посторонний. — Что уж, до своего брода пройти не могу? Сорок три года, с самого рождения здесь прожил, а теперь чужой, что ли?

Взяв себя в руки, Волков принялся рассматривать вновь прибывшего. Был этот сорокатрехлетний, по его словам, дяденька, ростом, пожалуй, под два метра, в плечах широк, волосом рус, лицо имел круглое, красное и какое-то на редкость надежное, что ли. Правая рука мужика — огромная, как лопата, с толстым, крепким запястьем, а вместо левой — заткнутый за пояс пустой рукав. Окажись лейтенант Волков помоложе, он бы такому, наверное, не задумываясь, доверил и деньги, и жену, и детей. Но лейтенант Волков прожил на свете двадцать два года и повидал всякого, поэтому настороженно спросил:

— А вы сами, гражданин, кто будете?

— Сам я буду местный, Семен Иванович Проклов, колхозник, — невозмутимо ответил гражданин. — А что это вы ко мне, товарищ командир, обращаетесь, будто милиционер к пьяному? Или я вам уже не товарищ? Рылом не вышел?

— Мне ваше рыло, Семен Иванович, ничего не говорит, — сдерживаясь, ответил лейтенант. — Рыло у меня самого имеется. Говорите, зачем пришли.

— Да я мимо гулял, по своим делам, слышу — Шумят. Дай, думаю, посмотрю.

— Понятно. — Волков уже полностью овладел собой. — Ну как, посмотрели? Гуляйте дальше. Старшина, отправьте двух бойцов проводить товарища…

— Есть!

Медведев, не глядя, ткнул в двух красноармейцев:

— Ты и ты. Сопроводите до деревни и передайте остальным, чтобы сюда не шастали, без них хлопот хватает.

— А вы погодите провожать, — усмехнулся колхозник. — Может, я вам что дельное посоветую. Руками вы свой танк отсюда до зимы тянуть будете, он же, небось, пудов четыреста весит…

— Пятьсот, — поправил его Петров и повернулся к командиру пехотинцев: — Саша, давай его выслушаем. Хуже уж всяко не будет.

— Хорошо, — кивнул Волков. — Что вы там говорили про ворот?

Колхозник почесал подбородок, потом спокойно, словно столб, обошел лейтенанта Волкова и посмотрел на застрявший танк. Наконец он повернулся и, словно решив что-то для себя, кивнул:

— Вы тут не первые садитесь. В прошлом году через этот брод трактор гусеничный в Голутвино гнали, «Сталинец», так он тоже тут засел, ни туда ни сюда. Наши трактора, «Фордзоны», горе одно, еще и не доедут сюда с МТС. — Он покачал головой, видно, вспоминая, какие у них старые и маломощные трактора. — Не лошадьми же его было дергать? Так собрали ворот, им и вытащили.

Вон там его ставили, наверное, и скважина под него еще осталась, мы ее добротно сделали, даже со срубом, внутри, как тот колодец.

— Медведев, проверить, — скомандовал Волков.

— А что проверять, — сказал старшина. — Вон она, мы еще думали, на кой тут колодец у реки выкопали, да мелкий такой. А сам ворот где?

— Да недалеко тут должен быть, — степенно ответил Семен Иванович, — он тяжелый, зараза, из хороших обрубков сбивали. Так и оставили там, мало ли кто еще застрянет. Уж сколько просили мост нам сделать или паром провести, так нет… А река в последние годы, как в нее канавы с болот отвели, еще пошире стала, какой тут брод…

— Думаешь, получится? — повернулся комбат к Волкову.

— Зверев? Дайте сюда механика! — крикнул лейтенант.

Бывший студент механического факультета кубарем скатился с горки. Будучи посвящен в курс дела, пулеметчик некоторое время что-то бубнил про моменты сил, затем честно признался, что быстрее будет попробовать. Ворот нашелся в кустах в ста метрах от реки. Это было добротное, на века сделанное сооружение: сколоченный из брусьев барабан диаметром почти полтора метра, насаженный на ось — обрезок толстого соснового ствола. Сверху к барабану скобами были прибиты восемь бревен в руку толщиной. Такими устройствами, пожалуй, еще пушкари Ивана Грозного вытаскивали из грязи свои осадные пищали. Ворот весил почти полтонны, и для того чтобы притащить его к реке, понадобились усилия двадцати человек — отощавшие на сухарях бойцы еще и останавливались, чтобы перевести дух. Там же, рядом с воротом, нашлась заржавленная цепь, которую, похоже, использовали, чтобы выдернуть застрявший трактор. Наконец ось вставили в скважину — вкопанный в землю узкий, сорок на сорок сантиметров сруб, обложенный камнями и засыпанный землей. На вбитый в брус костыль надели цепь, другой конец закрепили за правую буксирную серьгу застрявшего танка, на вторую завели буксир с командирского Т–26. Осокин сосредоточенно осмотрел всю конструкцию, понимая, что от него потребуется все мастерство, чтобы тянуть мотором заодно с усилиями сорока человек

Перед решительным рывком Волков решил дать людям двадцатиминутный отдых. Небо затянуло тучами, задул холодный северный ветер. Вымокшие, продрогшие красноармейцы собрались у костра, что развели для раненых в самом начале переправы. Над костром на жердях были растянуты серые, в бурых пятнах полосы, другие такие же кипятились в котелке — Богушева пыталась приготовить с грехом пополам отстиранные Ольгой бинты и обрывки рубах для повторного использования. Укрытые шинелями раненые лежали тут же, Ирина Геннадьевна кормила с ложки Егорова бульоном из немецкого сушеного мяса. Бледный до синевы ефрейтор через силу глотал соленое варево, каждая ложка давалась ему с трудом, но врач была неумолима и продолжала вливать в него питательный раствор. От реки подошла Ольга с ворохом мокрых полос на плече, она слила кипяток из котелка с бинтами и поставила его остывать, а на это же место повесила немецкое ведро с водой и бухнула туда же свежепостиранные бинты. Вздохнув, она вытерла пот со лба и подумала, что последние несколько часов ее часто бросает в нехороший жар. Горло опять разодрал сухой кашель, что-то предостерегающе сказала Ирина Геннадьевна. Отмахнувшись, медсестра принялась отжимать слегка остывшие бинты и развешивать их над огнем. Внезапно свет закрыло, и она подняла туманящийся взгляд. Перед девушкой стоял здоровенный кряжистый мужик с широким красным лицом. Левой руки у мужика не было, а правую он, нагнувшись, бесцеремонно положил Ольге на лоб.

— Э-э-э, девка, да ты горишь вся… — Здоровяк выпрямился и осмотрел скорбный госпиталь под открытым небом, затем повернулся к Богушевой: — Вы вот что, берите их и несите ко мне в дом. Вон он, с краю, видите, крыша свежая, только в июне перекрыл… Давайте, ребята, — обратился он к бойцам, — тут недалеко, живо обернетесь. Чего им на ветру лежать, и без того…

Мужик не договорил, словно не хотел напоминать раненым, что они стоят одной ногой в могиле.

— Спасибо, обойдемся, — сквозь зубы ответила Богушева.

— Чего обойдетесь? — удивился однорукий. — Вон как затянуло, не ровен час, польет сейчас, хороши вы будете. И у фельдшерицы вашей лоб — картошку печь можно. Несите, говорю.

— Странный вы народ, — Ирина Геннадьевна посмотрела прямо в прищуренные синие глаза, — то курицы паршивой у вас не допросишься, то в дом зовете…

— А за наган нужно меньше хвататься, — проворчал мужик. — Привыкли, что чуть наганом потрясли, и все вам на блюдце вынесут… Беритесь, говорю, нечего думать, пока еще мы ваш танк из реки выдернем, так хоть перевязывать в доме будете. Да, меня Семеном зовут, Семеном Ивановичем Прокловым.

Он сказал это так, словно теперь, зная, с кем имеет дело, Богушева должна была проникнуться к нему абсолютным доверием. Старший военфельдшер неуверенно посмотрела на пять носилок, потом на серое от низких туч небо. Крестьянин был прав, вот-вот пойдет дождь, но она никак не могла преодолеть брезгливую неприязнь к людям, которые пожалели ее пациентам одного жалкого куренка, да еще обругали грязными словами. С другой стороны… Она вспомнила, как вне себя от бешенства пыталась открыть кобуру, как Ольга с неожиданной силой скрутила ей локти и оттащила назад, и почувствовала, что от стыда краснеют уши.

— Ирина Геннадьевна Богушева, старший военфельдшер. — Она встала и протянула Проклову руку: — Спасибо… Большое спасибо, Семен Иванович. Не хотелось бы вас стеснять, но раненым действительно лучше быть под крышей.

— Да не за что… — Проклов осторожно взял огромной, совершенно медвежьей лапой узкую ладонь женщины: — Что ж мы, не люди, что ли…

Богушева повернулась к сидящим у костра красноармейцам:

— Товарищи, я понимаю, что вы устали, что вам сейчас вытаскивать танк, но, понимаете…

— Да ладно, Ирина Геннадьевна, вот уж труд, ей — богу… — Медведев встал, натянул еще мокрую, липнущую к телу рубаху, затем гимнастерку, застегнул ремень: — Вставайте, орлики, нечего валяться, только яйца поморозите. Извиняюсь, Ирина Геннадьевна.