Новейший Завет. Книга I - Алексей Брусницын

Малыш встал, задрав голову. Предзакатное небо было апокалиптически красным, по нему, из невидимого центра, прячущегося где-то за горизонтом гор, веером расползались перистые фиолетово-розовые облака.

– Что? Это? – вопросил Малыш.

– Так бывает в Иерусалиме в конце лета, – изрёк Писатель с гордостью, словно краса сия была отчасти и его заслугой. – Куда пойдём?

По предложению Амира, они пошли вкусить настоящей шау́рмы.

Араб заявил, что чтобы не говорили завистники и жалкие подражатели, а в особенности всякие греки и турки, это блюдо придумали именно арабы. Именно шау́рмой, как её правильно называют, а не шаурмо́й, угощали пророка Муха́ммеда во время его знаменитого визита в Иерусалим. И он, Амир, отведёт их сейчас примерно в то самое место, где это происходило.

– Постой-ка! – воскликнул Бронфельд. – Это какой-такой визит? Насколько я знаю, Мухамме́д один раз за всю жизнь только из Мекки в Медину переехал, и всё, вроде больше нигде и не был…

– Так проездом, – наверное, пошутил Амир.

– Э-э-э… Так не по дороге же совсем, – не унимался писатель.

– Ну, значит, крюка дал. Что ему на Бура́ке[14], сложно, что ли? Какой же ты душный бываешь, Лев… – араб сделал вид, что хочет ударить Бронфельда в живот.

Тот смешно испугался, выставил судорожный, неуклюжий блок и пробурчал:

– Я не душный, я дотошный, писателю без этого нельзя.

– А как всё-таки правильно Мухамме́д или Муха́ммед? – решил уточнить Малыш.

– Это разные имена, – ответил Амир, и снова было непонятно: шутит он или серьёзно.

Шаурма, действительно, оказалась волшебной, хоть и подавали её в помещении неуютном, больше похожем на столовую. Причём столовую, которую курирует санинспектор, явно не брезгующий брать на лапу. Хозяин заведения очень обрадовался Амиру и обслужил его с друзьями по-царски. Кроме шаурмы подали шашлычки из куриных сердечек и сочные бараньи кебабы.

Насытившись, попросили кальян и приступили к беседе. Перед её началом Амир напомнил Даниэлю предыдущий разговор и попросил не воспринимать его как шутку.

– Тогда ответь мне на один вопрос, – попросил Малыш.

Араб кивнул.

– Ты действительно думаешь, что бессмертие кому-то нужно?

Араб кивнул.

– Мне, например, нет, – заявил Малыш.

Араб иронично поднял брови.

– И что же ты имеешь против?

– Во-первых… – начал было Малыш.

– Во-первых… во-вторых… – перебил его Амир. – Знаю я все эти аргументы. Хочешь, я сам перечислю, а ты добавишь от себя, если будет что. Идёт?

Теперь кивнул Малыш.

– Во-первых, скука, – араб поднял кулак и отогнул мизинец. – Ты живёшь-живёшь, а потом тебе надоедает… Люди, которые слишком долго живут, страстно желают смерти. Бла-бла-бла… Так?

– Конечно! – уверенно подтвердил Малыш и кивнул.

– Тогда давай условимся: мы не рассматриваем вариант бесконечного существования в дряхлом, ни на что не способном теле: ты либо существуешь в некой «Матрице», в которой ты молод и красив, и окружают тебя такие же молодые и красивые, либо получаешь новое тело для бренного существования. В этих условиях бессмертие. О’кей?

– Допустим, – Малыш снова кивнул.

– Следующий момент. Знаешь, почему старики испытывают смертную тоску?

Малыш кивнул.

– Я о физиологическом аспекте, а не о пресыщенности жизнью и понимании её ничтожной сути. Я о том, что к определённому возрасту почти прекращается выработка гормонов, которые поддерживают интерес не только к противоположному полу, но и к жизни в целом. Так вот этого тоже нет. Нет физиологической тоски и половой импотенции. Нет мозговой усталости из-за возрастного разрушения серого вещества. Нет Альцгеймера и Паркинсона. О’кей?

Малыш кивнул и дал себе слово больше не кивать сегодня.

– Значит, первый аргумент «скука» – не аргумент! Согласен?

Малыш вздохнул и кивнул. Всё это время Амир держал мизинец оттопыренным, араб наконец заметил это, удивился и убрал руку.

– Тогда следующий аргумент. Родные, близкие. Все умрут, а я останусь. Дети растут, стареют и умирают у меня на глазах… У-у-у! – не слишком громко взвыл Амир. – Грусть, печаль, тоска. Так?

– Обязательно, – Малыш с трудом удержался от согласного движения головой. Ему стало интересно, как араб победит этот железный аргумент…

– А давайте не будет рассматривать вопрос о бессмертии в таком эгоцентрическом формате! – Призвал Амир. – Имморталити или всем, или никому! Все вокруг готовы разделить с тобой тяготы вечного существования. Друзей не нужно хоронить и гадать, кто следующий: может быть, я? Из свадебной клятвы удалены слова «Пока смерть не разлучит нас». Дети вырастают, со временем разница в возрасте нивелируется, и вы превращаетесь в самых близких друзей… Нет второго аргумента, Даниэль?

– Получается, нет, – улыбнулся Малыш.

– Тогда третий. Что вся эта бессмертная кодла жрать будет? Перенаселение, голод, социальное угнетение, война…

– Ну, этот я сам могу развенчать, – отозвался Малыш. – Я делал исследование по этому поводу… – он спохватился. – Так, для себя… Так вот. Ресурсов планеты хватит ещё на десять таких населений, как сейчас. Опасность перенаселения преувеличивают для того, чтобы объяснить бедственное положение одних и роскошную жизнь других. Дескать, на всех УЖЕ не хватает…

– Перенаселение… – словно издеваясь над словом встрял Бронфельд. – А вы помните, господа, как взвыли фарисеи всех мастей, когда научились лечить рак лёгких? Катастрофа! Голод! Глобальное потепление! Рак – естественный регулятор численности. Идиоты с транспарантами: «Не мешайте грешникам умирать!» или «Рак – десница божья». То же самое примерно…

– Я тогда школу как раз заканчивал, – вспомнил Малыш. – Мы как-то наткнулись на такую надпись на стене: «Руки прочь от рака!». Кто-то подписал в начало – «Грека».

Бронфельд подумал несколько секунд и усмехнулся, Малыш тоже, а потом они увидели недоумевающий взгляд Амира.

– При чём здесь греки? Лекарство же не они придумали…

– Ой, Амир, – писатель махнул рукой. – Устану объяснять. Это чисто русский прикол, скороговорка такая есть.

– Что за быстроговорилка? Вы издеваетесь? Или у меня переводчик барахлит? – Амир постучал согнутыми пальцем себя по правому уху, как будто это должно было помочь гаджету перестать барахлить.

Малыш с Бронфельдом шумно обрадовались этому казусу с обратным переводом. Писатель сквозь смех выдавил:

– Интересно, что за слово на арабском обозначает понятие «барахлит»?

– Барахлит, – сказал Амир.

Это вызвало новый приступ плохо контролируемого веселья.

– Идиоты! Отключите свои переводчики! Нас сейчас выведут отсюда, – разозлился Амир.

«Идиоты» отключили переводчики: Малыш в своём фолдере, Бронфельд на браслете.

– Максурон, – сказал Амир, очевидно, воспроизводя термин, тождественный понятию «барахлит» на арабском, и залопотал дальше на этом языке, что-то объясняя собеседникам.

Писатель сполз на пол. У Малыша начались колики в животе. Амир пытался ещё пару секунд изображать праведный гнев, но не выдержал и тоже расхохотался.

Прискакал хозяин шау́рмашной. Тогда успокоились сами, успокоили его и попросили унести кальян.

Араб опомнился первым.

– О чём мы? Да! Перенаселение… Засейте невозделанные территории маисом или бататом, а потом рассказывайте мне