Запретная. Не остановить (СИ) - Стужева Инна

— Прости, я должен был спросить у тебя разрешение, — шепчет он, утыкаясь носом в мои волосы и ведя пальцами по моему лицу.

А потом поднимает меня, удерживая мое слабое податливое тело и подставляет мое лицо под теплые струи воды.

— Дыши, Бельчонок… Я и сам еле… Крышу от тебя рвет… Не повторится больше… если ты сама не захочешь. Закрой глаза на минуту.

Взгляд фокусируется на бутылочке фирменного отельного шампуня.

Я выполняю, потому что, чего еще после случившегося мне теперь бояться, а по кабинке уже начинает разноситься приятный цветочный аромат.

Чувствую, как пальцы Гордея осторожно массируют мою голову, и вот уже душистая ароматная пена начинает обильно стекать по моему лицу.

Смывая, унося, слегка смягчая.

Он гладит меня очень нежно, так, будто я хрустальная, баснословно дорогая и хрупкая ваза, и кажется, что расслабляет этими своими касаниями. Я снова дышу почти без перебоев.

Он целует уголки моих губ и слегка проникает между них языком. Несильно. Кажется, лишь только затем, чтобы перебить его вкус от того, от того… как… о боже, боже, боже…

Стоит подумать, как я возвращаюсь в состояние ступора и шока. Но Гордей тут же перестает целовать и просто обнимает, близко прижимая к себе.

— З… зачем ты это сделал? — спрашиваю непослушными губами, после того, как вода уносит последние остатки геля.

Но я все еще стою перед ним.

Мокрая, обнаженная, дезориентированная.

И он стоит.

Жесткий, красивый и… и… и… все также сильно желающий меня, как и прежде…

— Я не стану оправдываться перед тобой, и говорить, что не хотел, — произносит он, чуть отстраняясь и блуждая взглядом по всему моему лицу. — Можно сказать, в красках представлял. Наверное, сотни, а то и тысячи раз. Особенно после того, как ты бросила меня умирать. Но, как уже сказал, обещаю не трогать больше… никаким способом без твоего согласия.

Я молчу.

— По крайней мере в этом у тебя точно не было опыта, — усмехается невесело, а по моему телу, несмотря на горячие струи, прокатывает легкая волна озноба.

— У меня вообще не было, я говорила. А ты…

У меня снова перехватывает дыхание.

— Это неважно. Просто неважно уже. Проехали.

Гордей выключает воду, берет откуда-то большое махровое полотенце и начинает заворачивать меня в него.

С невозмутимым видом. Я не знаю, что он на самом деле думает насчет моих слов. Поверил, или снова нет.

Второе полотенце он оборачивает вокруг своих бедер, скрывая, наконец-то, с моих глаз… мне по-прежнему не противно на него смотреть, вот только…

Щеки сейчас же болезненно вспыхивают.

— Что ты испытала в тот момент? Страх, стыд, боль?

— Да, именно все это, — говорю я, а Гордей вплотную подвигается ко мне.

Я вздрагиваю, но он не делает попыток ко мне прикоснуться.

— Так даже лучше, если посмотреть. Теперь тебе и в голову не придет не то, что забираться в мою постель или пытаться целовать в темном безлюдном коридоре. Вообще приближаться ко мне ближе, чем на десяток, а то и больше метров.

Я сглатываю.

— Идти сможешь?

Я не знаю, не знаю, не знаю…

Я готова снова задохнуться в потоке из горьких, непрошенных рыданий. Потому что не знаю, я не знаю, что теперь придет или не придет в мою голову. Я люблю его, но его поведение, все это… и все равно, я продолжаю любить его, я люблю…

— Арин?

И тут Гордей делает то, чего я была лишена так давно, но неоднократно, так часто восстанавливала, и проживала, и всегда мечтала.

Он вдруг, он… Секунда, и он подхватывает меня на руки, словно я вешу совсем не больше пушинки.

И он…

Он выносит меня из ванной на руках.

Подходит со мной к кровати, а потом осторожно укладывает меня на нее. Сам ложится рядом, облокотившись на руку, согнутую в локте и начинает вести пальцами по моему лицу.

Все происходит быстро, так, что не успеваю реагировать, воспринимать, переосмыслять.

— Ты стала еще красивее, чем была, — говорит он и моя грудь, укрытая полотенцем, тяжело вздымается под его пристальным, тяжелеющим с каждой секундой взглядом. — Но я не хочу снова в этот омут, Бельчонок. Слишком больно и слишком… сложно потом… А ты… Надеюсь, ты убедилась в том, что твои мечты насчет меня совсем не соответствуют реальности. И не захочешь больше… Это было жестко, но я… я стал таким и уже не изменюсь. Либо грубый жесткий секс без обязательств, либо ничего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты… ты был нежным в первый раз, — в отчаянии шепчу я, на что Гордей перестает поглаживать мою кожу и только жестко усмехается одними уголками губ.

— Ты сказала, что это твой первый раз, я… забылся немного. Слегка накрыло от твоего признания, старался… сдержаться. Не ожидал. Но больше такого не повторится, Бельчонок.

Он вдруг поднимается с кровати и отходит к окну. Стоит ко мне спиной несколько секунд, потом идет в сторону ванной, а возвращается оттуда уже одетый в штаны и футболку.

Я за это время тоже успеваю натянуть свою одежду, а также немного пригладить волосы рукой.

— Думаю, сейчас мне лучше уйти, — говорит Гордей, окинув меня, сидящую на краешке кровати, поверхностным блуждающим взглядом, потом решительно направляется к двери.

— Подожди, — выпаливаю я, против всякой логики, чуть не впадая в панику от мысли, что он уйдет и оставит меня одну.

Его рука, уже прикоснувшаяся к дверной ручке, опускается, он оборачивается ко мне.

— Что?

— Ты… ты…

Я давлюсь словами, но все же решаюсь, не могу не выяснить вопрос до конца.

— Ты… пойдешь сейчас к ней, к Лене? Или к какой-то другой девушке? И станешь… я видела, ты все еще возбужден… ты… станешь засовывать в нее?

— Арин, не забивай себе голову…

— Ты… Если я… я… если я разрешу тебе… Как ты хочешь… То есть… если все будет так, как там, в душе, ты… пообещаешь мне… Пообещаешь, что только со мной и больше ни с кем?

Я выпаливаю, и сама же захожусь от страха, от ужаса своего предложения. Но стоит только подумать, что он уйдет…

— То есть, ты хочешь сказать, что разрешишь мне трахать тебя в рот?

Я зажмуриваюсь, нещадно горя от его формулировок, да и от самой темы разговора, но все равно, хоть и нерешительно, и со всей силы борясь со своим отчаянием, но киваю.

— И что, глотать мою сперму ты тоже согласишься?

Я задыхаюсь от жаркого горячего удушья, не сразу воспринимая, а потому молчу. О таком я даже еще не думала. О боже, вообще не представляла.

Гордей усмехается, разглядывая мои мучения, отворачивается и снова толкает дверь.

Я вскакиваю с кровати и снова останавливаю, на этот раз близко подходя к нему.

— Подожди, я… да, я согласна, если только со мной… больше ни с кем не станешь, а только со мной.

Несколько минут Гордей внимательно разглядывает мое лицо, и я рада, что в комнате достаточно темно. Ведь настолько сильно пылают сейчас мои щеки, и лоб, и шея…

Не знаю, как я выдержу. Не представляю, не знаю, не знаю…

— Спокойной ночи, Бельчонок, — говорит Гордей после паузы, кажущейся мне, без преувеличения, практически бесконечной.

Закрывает перед моим носом дверь и все же уходит, оставляя в оглушающем, затягивающим в свои сети безнадежности, гулком и темном одиночестве.

***

Я медлю долго, по ощущениям, как будто несколько часов. Хотя по факту проходит чуть более пятнадцати минут.

И многое за эти минуты прокручивается в моей воспаленной, гудящей от противоречий, голове.

Ко мне вдруг возвращается вся та безысходность, в которую надолго погрузилась после столь кровоточащего и до сих пор болезненно переживаемого разрыва с ним, хоть не желала этого расставания всей своей душой.

Та дикая вина при воспоминаниях, как прокатывалась катком по его чувствам взад и вперед и не хотела, просто не в состоянии была ничего слушать и воспринимать.

То убивающее ощущение потери, что в полной мере испытала, когда он действительно оставил меня в покое, больше не преследовал и просто вычеркнул из своей жизни, будто меня в ней никогда и не было.