Мы - Дэвид Николс

— Да, мы тоже путешествуем, — сообщил я.

— За исключением того, что у нас заламинированное расписание, — усмехнулась Конни, изучая пустую вазу, где еще совсем недавно лежали грейпфруты.

— Оно не заламинировано. Я хотел сказать, что завтра мы отправляемся в Амстердам.

— Везунчики! Я люблю ‘Дам, хотя каждый раз делаю там то, о чем потом сожалею, если вы понимаете, что я имею в виду. Город сплошных вечеринок! — Она наполняла вторую тарелку, балансируя ею на согнутой руке, как профессионал, и сосредоточившись на белках и углеводах. Приподняв крышку блюда с беконом, она вдохнула мясной запах, закрыв глаза. — Я строгая вегетарианка, но делаю исключение для консервированного мяса, — заявила она, нагружая сочные кусочки, свернутые в рулеты, на уже переполненную тарелку с сыром, копченым лососем, бриошами, круассанами…

— Какой у вас сытный завтрак получается! — сказал я с застывшей улыбкой.

— Ну да! Мы с Алби нагуляли аппетит. — Она вульгарно расхохоталась, ущипнув его за задницу щипцами для бекона, но Алби лишь сконфуженно улыбнулся в свою тарелку. — Все равно бо́льшую часть я припасла на потом, — пояснила она.

По-моему, это перешло все границы. «Шведский стол» — это вам не раздолье для пикникующих и не кладовка, куда заглядывают все кому не лень. Я с самого начала решил быть милым с новыми друзьями Алби и терпеть их чудачества, но это было воровство, самое настоящее, неприкрытое, и когда в просторных карманах бархатных шортов исчезла баночка с медом, а за ней банан, я понял, что больше не могу сдерживаться.

— Вам не кажется, Кэт, что это следовало бы вернуть? — сказал я непринужденно.

— Прошу прощения?

— Фрукты, баночки с медом. Вам ведь нужна всего одна, максимум две.

— Пап! — воскликнул Алби. — Не могу поверить, что ты сказал такое!

— Я просто считаю, что это чересчур…

— Неловко! — пропела Кэт оперным фальцетом.

— Она не собирается есть это все прямо сейчас.

— И я о том же, Алби.

— Нет, все справедливо, все справедливо — вот и вот… — Кэт начала выкладывать обратно на стол баночки, фрукты, круассаны.

— Нет, нет, возьмите то, что уже взяли, мне просто кажется, что, может быть, не стоило бы рассовывать еду по карманам…

— Понимаешь, что я имел в виду, Кэт? — Алби махнул в мою сторону рукой.

— Алби…

— Я тебе рассказывал, какой он!

— Алби! Хватит! Сядь! — Это сказала Конни с самым непреклонным выражением лица.

Алби знал, когда спорить бесполезно, и мы все вернулись к столу, расселись по местам и начали слушать Кэт…

53. Кошка в шляпе

…как она любит Новую Зеландию, какая это красивая страна, но она росла в скучном предместье Окленда, будничном и однообразном, миля за милей похожих домов среднего класса. Там никогда ничего не происходило, вернее, кое-что все-таки происходило, ужасное, но никто об этом не говорил, люди просто закрывали глаза и продолжали жить своей обычной скучной жизнью в ожидании смерти.

— Совсем как у нас, — произнес Алби.

Конни вздохнула:

— Попробуй, Алби, назвать одну ужасную вещь, которая случилась в твоей жизни. Хотя бы одну. Знаешь, Кэт, у бедняжки Алби остался душевный шрам, потому что в две тысячи четвертом мы не купили ему «Коко попс» на завтрак.

— Ты не все обо мне знаешь, мам!

— Если на то пошло, то все.

— Нет, не все! — обиженно запротестовал Алби. — И с каких это пор ты стала таким ярым защитником дома, мам? Ты же говорила, что ненавидишь его.

Неужели она так сказала? Но Конни решила не реагировать.

— Кэт, мой сын перед вами рисуется. Продолжайте. Вы говорили…

Кэт утрамбовывала грязным большим пальцем кусок салями внутри багета.

— В общем, мой папаша, полный и абсолютный ублюдок, настоял, чтобы я училась в универе на инженера, и это было бесполезно потраченное время…

Алби, ухмыляясь, смотрел на меня, но я сделал вид, будто не замечаю его взгляда.

— Ну, наверное, не совсем бесполезно, — сказал я.

— Нет, бесполезно, если ненавидеть это дело. Мне хотелось узнать лучше жизнь, многое увидеть.

— Так что вы стали изучать в результате?

— Чревовещание. — Она поднесла к уху упаковку мармелада и тоненьким голосочком пропищала: «Помогите! Помогите!» — Занялась кукольным делом, импровизацией, поступила в уличную труппу, выступавшую с гигантскими марионетками. Мы отправились в путь, путешествовали по всей Европе, отлично проводили время, но потом все они оказались слабаками и вернулись домой, на свои ничтожные работы, в ничтожные домишки, чтобы жить скучной, предсказуемой, ничтожной жизнью. А я продолжила, но уже соло. Мне нравится! Родителей не видела вот уже четыре года.

— О, Кэт, это ужасно! — воскликнула Конни.

— Ничего ужасного! По мне, так просто здорово. Никаких обязательств, никакой квартирной платы, повсюду встречаешь самых невероятных людей. Я теперь могу жить где захочу. Кроме Португалии. В Португалию мне въезд заказан по причинам, которые я не вправе разглашать…

— А что ваши родители?

— Я шлю своей ма открытки. Звоню ей дважды в год — на Рождество и в день рождения. Она знает, что я в порядке.

— Ваш или ее? — спросила Конни.

— Простите?

— Вы сказали, что звоните ей на Рождество и в день рождения. Ее день рождения или ваш день рождения?

Вопрос озадачил Кэт.

— Мой, конечно, — сказала она, и Конни кивнула.

— А как ваш отец?

— Мой отец может пойти куда подальше, — с гордостью произнесла она, сунув в рот кусок хлеба, а я заметил, с каким восхищением Алби на нее смотрит.

— По-моему, это довольно жестоко.

— Нет, если бы вы его знали. — И она снова расхохоталась.

Так в кино смеются сумасшедшие, и взгляд официанта стал чуть суровее. Несмотря на все мои старания, мне было трудно проникнуться теплыми чувствами к Кэт. Она была явно старше нашего сына, и поэтому мне, как ни странно, хотелось его защитить, и кожа у нее выглядела стертой, словно ее обработали каким-то абразивом — лицом моего сына, видимо. Под глазами круги, как у панды, покраснение вокруг губ, тоже не без участия моего сына, и словно нарисованные, высоко изогнутые брови. Кого она мне напоминала? Когда я только поступил в университет, то явился на маскарадный показ «Шоу ужасов Рокки Хоррора»[19] с вышеупомянутой Лизой Годуин, и это до сих пор остается самым утомительным и дурацким вечером, который мне пришлось вытерпеть, за всю мою жизнь. Но что только не сделаешь ради любви! Я не религиозен, но четко помню, что, сидя в своем кресле в рваных колготках Лизы Годуин, с намалеванной помадой красной пастью, я молился: прошу Тебя, Господи, если только Ты есть, пусть я больше никогда в жизни не исполню «The Time Warp»[20].

Ну да, было в этой Кэт что-то от Рокки Хоррора, и, наверное, именно это привлекало к ней нашего сына: он держал руку на ее затылке, а она исследовала пальцами его коленки под рваными джинсами. Все это раздражало, и, должен признаться, я испытал определенное облегчение, когда она сказала:

— Ну ладно, господа хорошие, с вами приятно познакомиться. У вас отличный молодой человек! — И для убедительности она шлепнула его по бедру.

— Мы знаем, — сказала Конни.

— Наслаждайтесь видами! Юноша, проводите меня до дверей, не хочу, чтобы буфетная полиция повалила меня на пол и начала обыскивать! — Последовало очередное ржание и скрип стула, когда она подхватила на руки аккордеон по имени Стив и насадила котелок на свои кудряшки. Стив издал высокую трель, и они ушли.

Мы оказались в тишине, которая обычно следует за столкновением, потом Конни сказала:

— Никогда не доверяй женщине в котелке.

Мы рассмеялись, получая удовольствие от общей неприязни.

— «Ма, па, я хочу, чтобы вы познакомились с женщиной, на которой я намерен жениться».

— Дуглас, даже в шутку не говори такого.

— А мне она понравилась.

— И поэтому ты велел ей вернуть все на стойку? — захихикала Конни.

— Я разве перегнул палку?

— На этот раз скажу «нет».

— Как ты думаешь, что он в ней нашел? Мне кажется, его привлек смех.

— Не только смех. Мне кажется, секс тоже сыграл свою немалую роль. Ох, Алби, — вздохнула Конни, и на ее лице промелькнула глубокая печаль. — Дуглас, — сказала она, опустив голову мне на плечо, — наш мальчик совсем взрослый.

54. Откровенность, скрытность

Я надеялся, что мы все вместе проведем наш последний день в Париже, но Конни почувствовала усталость и заявила, довольно резко, что хочет минутку побыть одна, если мы не возражаем, всего лишь одну-единственную минутку, если это не противозаконно. Оставаясь вдвоем, мы с сыном обычно паникуем, но на этот раз мы взяли себя в руки и отправились в Музей д’Орсе.