Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

class="z1" alt="" src="images/i_144.jpg"/>

И. Чернявский. Жилой дом в Сивцевом Вражке. 1964

План 1-го и 5-го этажей

Возвращает себе права кирпич через то же понятие «роскоши», становясь материалом для «цековских» башен и ведомственных санаториев. Первый такой дом возведен в 1964 году Ильёй Чернявским (он же построит и один из самых красивых санаториев – «Вороново»). Угловым остеклением и панорамными окнами этот дом в Сивцевом Вражке (№ 31/13) перекликается со знаменитым конструктивистским «трилистником» в том же переулке (№ 15/25), что крепко связывает его не только с местом, но и с духом «Культуры 1» – чей очередной виток кончится со снятием Хрущёва в том же 1964-м. Но начат дом раньше, а позволить себе кирпич, то есть пойти против генеральной линии партии могло только очень могущественное ведомство: Министерство обороны. Дом неслучайно зовется в народе «маршальским»: здесь жили не какие-то завхозы в погонах, а реальные герои вроде летчика Ивана Кожедуба – и если бы дом не был кирпичным, то рухнул бы под тяжестью мемориальных досок. Но даря своих жильцов всем тем, чего были лишены обитатели «панелек» (прочностью стен, теплом и звуконепроницаемостью), кирпич тут еще не становится тем чудом пластики, каким уже научился быть в руках Луиса Кана и Алвара Аалто. Эти комфортабельные башни из светлого кирпича, приткнувшиеся в тихих переулках центра, станут предметом зависти москвичей и прообразами будущих «элиток», но главные достоинства материала по-настоящему будут использованы спустя 5 лет и тоже в здании силового ведомства – Министерства оборонной промышленности.

«Оборонка» в просторечии, отрасль производила ¼ валового продукта страны, включая почти всю бытовую технику, обеспечивала работой 10 млн человек, привлекая в закрытые институты («ящики») самых думающих специалистов, и была сильна именно сочетанием интеллектуального и промышленного потенциалов. Однако ничего этого по внешнему виду здания понять нельзя. Никаких особых примет могущественности и милитаризма – разве что несколько намеков на крепость с бойницами, но и они дезавуируются разнообразнейшим остеклением. Более того, здание ведет оживленный диалог с городом: эффектной скульптурой возникает в разрыве Тверской (хотя целиком ниоткуда не считывается); пешеходу, идущему по 1-й Брестской, представляет гармоничное чередование проемов. Но главным своим эффектом имеет долгую глухую стену (за ней – актовый зал), которая вдруг разрешается полукруглым балкончиком (да еще с кирпичным же дном). Словно бы музыкант долго держит паузу ради одного звука, который все и объяснит, и оправдает.

При всей этой «общительности» здание ничем не выдает своего назначения, существуя буквально как Штирлиц – элегантный, корректный, остроумный («и только волочившийся за ним купол парашюта выдавал в нем русского разведчика»). И как оброс анекдотами Штирлиц, так обросло преданьями и это здание. Сегодня они кажутся едва ли не байками, потому что постсоветская реальность не предполагает таких взаимоотношений между заказчиком, архитектором и строителем, но тогда… Понимая, что пластика здания, обеспеченная скруглениями фасада, может вызвать у заказчика вопросы, авторы принесли ему только ортогональную проекцию фасада, где кривые линии просто не считывались, – и все быстро согласовали. Но мало утвердить, надо же было еще это и воплотить… «Когда я увидел это здание, – вспоминает архитектор Александр Великанов, – я, естественно, спросил Макса (Былинкина. – Н.М.): “Как удалось?” Он невнятно говорил о каком-то каменщике из Калуги, но в конце концов признался: “Главное, конечно, водка”. И носил он ее не бутылками, а ящиками».

Фасад по улице Гашека. 1970-е годы

Л. Руднев, В. Мунц. Академия Фрунзе на Девичьем Поле. 1938

Но удалось все равно не все. Изначально на другом фасаде был еще один полукруглый балкон. Но «приехал кто-то из крупных военачальников (Якубовский или Устинов) и не без издевки спросил тогдашнего министра оборонной промышленности: “Ты что, хочешь как Ленин?” Имелось в виду выйти на балкон и оттуда выступить. И на следующий день было приказано балкон “срубить”». Ревность министерств была в советское время движущей силой и прогресса, и регресса, а Минобороны находилось в табели о рангах выше, чем Миноборонпром, и не могло допустить, чтобы конкуренты, и так считавшиеся более прогрессивными, позволяли себе такие вольности. При этом профессиональный диалог дом Былинкина ведет со зданием, относящимся к первому ведомству, – с Военной академией имени Фрунзе на Девичьем Поле (архитекторы Лев Руднев и Владимир Мунц, 1938): оттуда и квадратные окна, заглубленные в плоскость стены, и глухие объемы, словно бы спрессовавшие низкие колонны, и скругленные углы. Так что «расколоть» это здание смог бы только опытный Мюллер, ходивший в Мосэстраду, как в дом родной (в другом, правда, фильме).

19. Здание Госстандарта 1967–1969

АРХИТЕКТОРЫ Я. БЕЛОПОЛЬСКИЙ, Е. КОЗЛОВ, Ю. ТИХОНОВ

ИНЖЕНЕР Э. ДИСТЛЕР

ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ, 9

ОКТЯБРЬСКАЯ

Организация, ведающая стандартами, собственным офисом доказывает, что, оперируя типовыми элементами, можно добиться нетривиальных результатов

В 1949 году Иван Жолтовский выстроил дом № 11 по Ленинскому проспекту и получил за него Сталинскую премию. Дом бросились копировать, а Жолтовский двинулся дальше: разрабатывать проект крупнопанельного дома. «Чтобы добиться выразительности, – писал он, комментируя потенциал типовой архитектуры, – нужно интересно построить крупные массы композиции, использовать объем, пространство, силуэт».

И кажется, ровно этими заветам следует Яков Белопольский, строя вплотную к творению Жолтовского дом новой эпохи – «стекляшку» Госстандарта. Таких небоскребов тогда появилось сразу четыре: Гидропроект [16], «Интурист», СЭВ [23] и Госстандарт. Между простодушным геометризмом первых двух и выразительной пластичностью третьего Госстандарт – промежуточное звено. Он словно демонстрирует, как, составляя одинаковые объемы, можно добиться выразительной формы – в чем наследует своему прообразу, жилому комплексу Lake Shore Drive в Чикаго (1951). Шедевр Миса ван дер Роэ – не просто первый в своем жанре, но и надолго определивший стандарт небоскреба – повлиял в доме Белопольского на все: на пропорции окон и планировку с кабинетами по периметру и лестнично-лифтовым блоком в центре, на концепцию встроенной мебели и на ребра фасада.

Л. Мис ван дер Роэ. Жилой комплекс Lake Shore Drive в Чикаго. 1951

Правда, именно их раскритиковал Михаил Барщ, рецензируя постройку. «Думается, – писал автор Московского планетария, – следовало более решительно оторвать от цоколя вертикальные ребра фасада, чтобы подчеркнуть их декоративность». Двутавровые балки Lake Shore Drive тоже декоративны, но без них, говорил Мис, «the buildings did not look right» («здания не выглядели бы как надо»), а вот подсечены объемы чикагского комплекса ровно по заветам конструктивиста