Прикосновение к любви - Джонатан Коу

— Взрывы в компании «Ти-дабл-ю-эй» и в Западном Берлине — это всего лишь верхушка айсберга. В последнее время от взрывов в аэропортах Рима и Вены погибло двадцать западных граждан, а эти взрывы, вне всякого сомнения, дело рук проливийских группировок (если не самих ливийцев).

— Да, но я не могу принять того лицемерия, из-за которого эти события привлекают всеобщее внимание и вызывают всеобщее возмущение: Соединенные Штаты считают нужным поднимать такой шум только потому, что жертвы — жители Запада. А как быть, к примеру, с сотнями палестинцев, убитых в течение последнего года в лагерях Сабра и Шатала произраильскими «террористами» (если уж использовать это слово)? Кстати, мы еще не касались роли, которую сыграло в этом маленьком фиаско наше собственное правительство. Почему только мы одни из всех европейских стран оказались замешанными в событии, которое Горбачев совершенно справедливо назвал «актом бандитизма»? Как может Тэтчер давать согласие на отправку самолетов с таким заданием, а затем благодарить своих сограждан за проявленное «мужество» в ситуации, на которую они никак не могли повлиять? А затем мы вынуждены сносить, как нас благодарит Рейган: «Наши союзники, которые сотрудничали с нами в этой акции (это дословно), особенно те, кто разделяет наши ценности, могут гордиться тем, что отстояли свободу и право, что, будучи свободными людьми, они не позволили запугать себя угрозой насилия». «Свободные люди» — вы слышали? А нас спросили? Мы давали согласие? Опрос общественного мнения, проведенный в четверг, пятнадцатого числа, показал, что 71 процент британцев считает, что Тэтчер совершила ошибку, дав согласие на использование наших баз (кстати, решение было принято на основании соглашения тридцатипятилетней давности, детали которого до сих пор не опубликованы). В ту же ночь две тысячи людей собираются у Уайтхолла со свечами, протестуя против бомбардировки, и полиция арестовывает 160 человек за «учинение помех». Несмотря на мощную волну протеста, правительство проводит в парламенте чрезвычайные дебаты и выигрывает их большинством в 119 голосов. А согласно президенту Рейгану, мы, оказывается, «свободны». Мы «свободные люди». Прошу прощения, я больше не чувствую себя свободным. Я чувствую себя бессильным, испуганным и разгневанным.

— Пожалуй, нам больше не стоит говорить о политике. Кажется, сейчас это у вас больное место.

— Да, можно так сказать.

— Есть что-нибудь еще, что вас беспокоит? Что-нибудь личное? Например, у вас по-прежнему не получается поддерживать отношения с любимым человеком?

— Ну, хорошо, дайте подумать. Верно, в этом смысле мои достижения весьма неутешительны, точнее, не столько неутешительны, сколько катастрофичны. Принимая во внимание мои увлечения за последние несколько лет и их неизменно скверные последствия, я бы сказал, что у меня есть все основания для отчаяния.

— Чем вы можете объяснить неспособность поддерживать романтические отношения с женщинами? Может, всему виной какая-нибудь привязанность без взаимности, которая имела место в далеком прошлом и от которой вы так и не смогли оправиться?

— Ну, возможно, я просто ищу себе оправдание, но мне все-таки кажется, что я по-прежнему слишком много времени (если учесть, что все это произошло пять лет назад) провожу в мыслях о Кейт.

— Когда вы говорите «все это произошло», что конкретно вы имеете в виду?

— Я имею в виду тот факт, что ничего не произошло. Вот что произошло пять лет назад, и я все еще корю себя за это. В этом кроется еще одна причина, почему меньше всего на свете я хотел сейчас видеть Теда.

— А какая именно черта Кейт кажется вам особенно привлекательной?

— Не знаю, как нужно отвечать на этот вопрос. Неодолимые влечения возникают сами по себе, и потом мы не можем от них избавиться: разум тут не работает. Она была красивой и умной, так мне представлялось, но в мире хватает красивых и умных женщин, многие из которых не казались мне привлекательными. Оглядываясь назад, я думаю, что мы просто хорошо подходили друг другу, и меня гнетет мысль, что мне не хватило сообразительности или смелости понять это тогда. Подобно многим, мне нравится смаковать упущенные возможности, сожаления придают моей жизни определенный эстетический аспект, и они очень удобное оправдание для жалости к себе. Я всегда могу сказать: «Если бы я только женился на Кейт» — и притвориться, будто именно в этом корень моих проблем.

— А разве это само по себе не проблема? Вы упомянули, что у вас были и другие романы. Вы имеете в виду, что в этих романах не было ничего принципиально ненормального, если не считать вашего собственного разрушительного упорства, вашего желания продолжать жить на обломках разбитой романтической страсти?

— Вовсе нет. Это значит, что ответственность лежала на мне, хотя вина за разрыв всегда и неизменно лежала на женщине. Со времени моего появления в этом университете у меня было три или, может, четыре, или даже пять, или все-таки две женщины, и каждая была виновна в одном и том же преступлении: она не была Кейт. Если бы этот недостаток можно было бы исправить, то все остальное пошло бы гладко, уверяю вас. А так получался порочный круг, который ни одна женщина не способна разорвать. Возможно, мне следовало завести роман с мужчиной.

— Но ведь есть человек, который способен разорвать этот круг, разве нет? Как насчет Апарны?

— Должен признаться, было время, когда я только здесь появился, когда я только с ней познакомился… казалось, мы так хорошо ладили и все шло как по маслу. Верно, тогда я не думал о Кейт, хотя прошло совсем немного времени. Тогда я не то чтобы был счастлив, но я был взволнован, очень взволнован. Мы оба были взволнованы. Теперь уже не вспомнить, когда это ощущение начало угасать. Она была так разочарована, так устала от того, что ее не воспринимают всерьез, а я не смог ей помочь. И сегодня мы еще дальше друг от друга. Что я могу предложить ей? Я заглядываю внутрь себя и вижу пустоту, и я не знаю, как образовалась эта полость, я не знаю, что с ней поделать. Это пугает меня почти до смерти.

— Это называется искать себе оправдания. Вы можете многое ей предложить: вы нужны ей так же, как она нужна вам. Ступайте к ней сейчас, извинитесь за все, что вчера ей наговорили, и все будет в порядке.

— Вы думаете, мне следует так поступить? Вчера у нас и впрямь не было возможности нормально поговорить. Мне хотелось бы знать, что она думает о моем рассказе, моем третьем рассказе, моем любимом рассказе; она умеет приметить что-нибудь интересное. Возможно, мне следует позвонить ей сегодня вечером и спросить, что она думает. Да, так я сейчас и поступлю.

— Прекрасно. Это решение. Дела идут на поправку.

— Но знаете, у меня есть гораздо более неотложное дело — мне срочно нужно в туалет. Я сегодня, наверное, выпил чашек двенадцать чаю. Боюсь, до возвращения домой я просто не дотерплю; это нужно сделать здесь и сейчас, при свете дня. Впрочем, увидеть меня могут только вон те двое, а они, похоже, полностью поглощены игрой. Кроме того, вон густой куст рододендронов, который превосходно подходит для моих целей. Прошу меня извинить. Я быстренько.

ЧЕТЫРЕ РАССКАЗА РОБИНА ГРАНТА 3. Милые бранятся

На железнодорожной ветке между Уоррингтоном и Крю поезд вдруг останавливается.

Поезд стоял почти четверть часа, прежде чем пассажиры начали переговариваться. Тем не менее за эти четверть часа уровень шума в вагонах заметно подрос: шарканье ног, плач детей, шуршание пакетов с хрустящим картофелем, сердитое цоканье. И вот наконец разрозненные реплики:

— Типичный случай, не так ли?

— Вот вам и современная техника, до чего-то она нас доведет?

— Я б не возражал, если бы нам сообщили, в чем дело.

— Мы уже опаздываем на тридцать пять минут.

Из этих чахлых семян проклюнулись первые робкие беседы: ничего примечательного, по большей части — истории о наиболее возмутительных случаях опоздания, поведанные пострадавшими от Британских Железных Дорог. Такие истории наверняка припасены у всех.

Но за столиком для четверых в одном из вагонов для некурящих разгоралась дискуссия поинтереснее. По одну сторону сидели два доктора, два известных врача-консультанта, которые возвращались из Шотландии, куда ездили порыбачить на выходные (дело происходило воскресным вечером в конце августа), — красивые, средних лет мужчины вполне добродушного вида. Напротив них сидели два студента, с которыми вам еще предстоит познакомиться. Роберт приехал из Суррея и собирался получить степень магистра в области английского языка и литературы в Бирмингемском университете; Кэтлин приехала из Глазго и писала докторскую диссертацию по биологии в Лестере. На столике лежала вкладка с рецензиями из газеты «Санди таймс», которую читал один из врачей, и взгляд Кэтлин был прикован к первой странице. Заметив это, доктор пододвинул к ней газету и сказал: